Обречён любить тебя (СИ) - Мелевич Яна - Страница 39

Радов наклонился и уперся руками в колени, переводя дух после длительной прогулки. До деревни оставалось километра два пути, но парни чувствовали желали рухнуть на где-нибудь в кустах и отдать местным богам душу.

— Почему тебя даже четырехлетка на короткой дистанции обогнала? — усмехнулся Татошка и отогнал назойливое насекомое от лица, раздражающего слух своим жужжанием. Еще не хватало, чтобы его какая-нибудь гадость укусила.

— Ха-ха, смешно, живот сейчас надорву, — сухо проговорил Влад, громко фыркнув в ответ на смех. — Нет, бестолочь. Мне интересно, почему ты так ненавидишь своего отца?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Хохот резко оборвался, Антон замер, ошарашенно глядя на хмурого Влада. Неподалеку от них Милана и Шени остановились, обеспокоенно поглядывая в их сторону. Правда, не подходили. Боярышникова остановила сопровождающего рукой и покачала головой, словно давая ребятам возможность разобраться в насущном вопросе между собой. Может, что-то почуяла или неплохо изучила самого Антона.

Отчего-то мысль об этом заставила Татошку ощутить себя голым. Не в прямом смысле, скорее Милана слишком глубоко забралась в его разум.

— Я не ненавижу своего папу, что за чушь? — возмутился Канарейкин, а внутри все заискрило от напряжения. Желание наподдать глупому рыжему дураку молнией пронеслось по венам, кулаки зачесались в предвкушении драки.

— Тогда к хренам, прости за китайский, ты крысишься каждый раз, когда кто-то упоминает Павла Канарейкина вслух? Слово не скажи, на дыбы встаешь. Или выкидываешь фееричный финт с гонками, бабами, алкоголем и наркотой. Я глазам своим не поверил, увидев тебя однажды под дурью в клубе!

Радов затих и округлил глаза, видимо сам понимая, что перегнул палку с выражениями. Правда, Татошка почти не обратил на то внимания, неожиданно загрузившись от столь резких нападок со стороны Влада. С одной стороны, хотелось огрызнуться в ответ и потребовать заткнуться, а с другой — слова ударили Антона сильнее, чем ему хотелось бы. Нет, вовсе не из-за правды. Скорее, Канарейкин задумался: неужели все выглядит именно так? И Павел тоже считал, что младший сын его ненавидел?

Ведь это неправда.

— Знаешь, — разочарованно произнес Влад после целой минуты молчания. — Забей. Сгоряча ляпнул. Просто, когда мои родители переезжали во Францию и хотели забрать меня, только дядя Паша отговорил их. Сваливать в другую страну, где все чужое? Да у меня здесь было все: друзья, школа, целый мир, который я не жаждал покидать.

Радов неожиданно горько усмехнулся и выпрямился, не дожидаясь ответа от Антона.

— Папа не одобрил мое решение стать журналистом. Моя семья считала работников прессы желтушными пиявками, стремящихся присосаться к чужой жизни и вытянуть мнимую грязь. Мама отговаривала, как могла. Даже угрозами сыпала, что денег на обучение и проживание я не получу.

— Разве ты не учился на стипендию? — наклонил голову набок Татошка, внимательно глядя на смущенно Влада. Он уставился на носки своих кроссовок, рыхля твердую землю, отчего мелкие куски отлетали в разные стороны.

— Нет, — поморщился Радов, словно от зубной боли. — Я недотянул несколько баллов. Настя с Алисой прошли, а у меня не получилось попасть в список. И твой отец оказал университету огромную материальную поддержку и договорился с бесчисленным количеством людей, чтобы мне нашли лишнее место на курсе.

— Проще было тебя за бабки выучить, — хмыкнул Татошка, скрестив руки на груди.

— Ага, — хохотнул Влад и пожал плечами, — но это же плюс в репутацию. Правда, речь сейчас не о том. В вашем клубе я видел, как твой отец и дядя Ярик переходят границы дозволенного, когда тебя нашли под дурью. Знаешь, у меня была целая сенсация на руках. [1]

— И почему не воспользовался? — напрягся Канарейкин, щуря взгляд от ярких лучей солнца.

— Кто кусает руку, которая кормит? Павел Александрович не идеальный человек и, возможно, не самый честный на планете. Хотя бизнес и честность — понятия не всегда совместимые. Особенно в нашем мире. Да и политика тоже, — задумчиво задрал голову к небу Влад, тяжело вздыхая.

Они вновь замолчали, и слева послышался тихий шорох — Милана подошла ближе, осторожно касаясь руки Антона, оглядывая парней обеспокоенным взглядом.

— Все хорошо? — спросила она и почувствовала, как Татошка непроизвольно сцепил в замок их пальцы. Вздрогнув, Боярышникова посмотрела на него, заметив легкую тень улыбки.

— Нормально, — пробормотал Канарейкин, потянув Милану за собой. Проходя мимо Влада, он неожиданно пнул того по голени, слыша громкий вскрик боли, затем отборный мат на четырех языках сразу.

— Это за мысль разжиться дешевой славой на репутации папы, — сурово произнес он, похлопав пищащего Влада по спине, едва тот согнулся. Боярышникова открыла рот, дабы возмутиться, но не успела.

— У меня самый лучший отец в мире, — задрал нос Татошка, — чтобы ты знал.

И быстро поспешил вперед, оттаскивая Милану от друга.

До деревни дошли, когда наступил полдень — усталые, голодные и взмокшие от тридцатиградусной жары. Первое, чем впечатлялись Татошка и Влад — голые женщины. Они уже видели таких, когда убегали в сторону реки, но как-то до сего момента в голове у Канарейкина не укладывалось, что подобный вид совершенно нормален для племени. Одна из девушек, заметив съемку, принялась размахивать руками и громко кричать, явно требуя убрать камеру.

— Им не нравится. — сказал Шени на ломаном английском, поворачиваясь к удивленному Радову, едва они перебрались через перекошенный забор из бревен и палок.

Кожа туземцев была ржаво-кирпичного цвета, как и волосы, смазанные чем-то. Ребятня с любопытством осматривала их, но не подходила, лишь выглядывая из низеньких шалашей. Здесь, в деревне, они старались держаться поближе к взрослым. Некоторые мужчины держали наготове старенькие автоматы. Влад в шутку спросил у Шени, умели ли стрелять эти дикари, после чего резко замолчал, когда послышался выстрел где-то вдалеке. У нескольких человек Антон заметил в ухе гарнитуру — наушники были довольно старые, выпущенные лет десять назад. Ничего общего с современными нано-моделями, которые фиксировали даже активность мозга человека и угадывали настроение по интонации, четко передавая звук. Еще было четыре лэптопа и два-ультра-планшета — не слишком мощных, зато вполне пригодных для работы и связи с родными. Правда, заряжать их ходили в ближайший городок, до которого идти восемь часов. Радовало то, что 4D-моделирование и 3D-изображения в режиме онлайн-разговора не являлись чем-то сродни божественному явлению для этих людей.

Стоило только коснуться одной из дам, Татошка почувствовал сильную хватку. Женщина что-то пробормотала, переворачивая его руку и поглаживая ладонь, с интересом сравнивая разницу.

— Антон, — представился Канарейкин, рассматривая ее лицо. Нависшие веки, широкий нос, высокие скулы и полные губы — нечем восхищаться. — То-ни, — по слогам повторил, заметив, что хамрка не сориентировалась.

— То-то? — повторила она, наклоняя голову набок и ослепительно улыбаясь. — Тото! Даби! Даби, Тото — показала в начале на себя, потом на Антона.

— Н-да, — протянул Татошка, тяжело вздыхая. — Тото, так Тото. Очень приятно, Даби.

Когда она повернулась, белесые шрамы на темной коже, от вида которых Антон вздрогнул и пальцы непроизвольно сжались в кулак. Канарейкин так впечатлялся, что не сразу услышал подошедшую Милану.

— Традиции, — рассеянно пробормотала Боярышникова, глядя в спину Даби. — Официально здесь мусульманство. Девочки выходят замуж в двенадцать лет, и у мужчин по несколько жен. Для каждой строиться отдельный дом.

— Варварство, — пробормотал Антон, сунув руку в карман джинсов. — Даже радикальный ислам уже не так силен.

— Но он есть, Тони, — вздохнула Милана, посмотрев ему в глаза. — Всегда будут те, кому традиции важнее прогресса. Правда, во всем должна быть мера.

— Именно поэтому мы будем вытаскивать беженцев из городка под пулями оппозиционеров?