…И пять бутылок водки - Демин Михаил - Страница 32

• Предыдущая
• 32/40
• Следующая

– Что ты, что ты, – быстрым рвущимся шепотом проговорил Наум Сергеевич. – Как – пускай?… Не дай Бог.

Он поднялся, перегнулся через стол, вытянул губы. Глаза его округлились. Рыжеватые усики встали торчком.

– Ты представляешь себе, что будет, если он доберется до текста? Там же ведь указаны все данные об этом Беляевском – когда он выехал, когда миновал Хабаровск, когда должен был прибыть к нам в Полтаву… Понимаешь? Все дано точно!

– Ах, так, – заливаясь темным багрянцем, прохрипел парторг. – Да, да, да. Это я, брат, запамятовал. Но черт возьми, значит…

С минуту они молча смотрели друг на друга. Парторг – вертя в пальцах папиросу, сминая ее, комкая медленно. Наум Сергеевич – напряженно подавшись к Проценко, опершись пальцами о край стола.

Потом он – меняя позу и тон – проговорил, негромко, отделяя слова:

– Значит, надо действовать! И как можно быстрее. Но – без суеты… Сначала выслушай его хорошенько, расспроси подробно обо всем.

– Итак, тебя интересует телефонограмма, – сказал, поглядывая на Савицкого, парторг. – Что ж, это дело нетрудное. Я им сам займусь… Не найдется текст – свяжемся с Хабаровском. Все выясним – не беспокойся! Непонятно только, зачем это тебе понадобилось?

– Ну, как же, – сказал Савицкий. – Как же! Меня интересует все, что связано с именем Беляевского.

– Но не отвлекаешься ли ты? – прищурился Проценко. – Не разбрасываешься ли? Вместо того, чтобы этого Беляевского искать, выходить на прямой след, – занимаешься пустяками…

– Во-первых, – обиженно проговорил Савицкий, – я вовсе не считаю это пустяками… Пустяков в деле нет! А во-вторых, на след Беляевского я уже вышел.

– Вышел? – изумился Проценко.

– Да, – сказал Савицкий.

– Но каким образом?

– Знаете французскую поговорку? – сказал, посмеиваясь, Савицкий. – Шерше ля фам… Ищите женщину… Ну, вот.

– Кто же она?

– Та самая – потерпевшая, – у которой был похищен чемодан…

– И которая потом отказалась от иска? – тут же припомнил парторг.

– Вот именно, – сказал Савицкий, – именно, отказалась! При мне, в моем кабинете. И тогда же я ей заинтересовался…

– Понимаю, – медленно проговорил Проценко, – понимаю. Значит, ты решил проследить…

– Да. И все получилось точно.

– И где ж он скрывается?

– В трущобах, – сказал Савицкий, – в развалинах старого консервного завода.

«Надо действовать», – сказал давеча Наум Сергеевич. И ту же самую фразу – слово в слово – произнес теперь Гитарист.

– Надо действовать, братцы… Тянуть дальше резину нет смысла! – Он опять сидел у стола, окруженный ребятами. Ребят было много. Они теснились густо и плотно. И все они с вниманием слушали Гитариста.

– Мы знаем, где он прячется. Знаем, в сущности, все! Сомнений нет… Не должно быть… Или, может быть, я ошибаюсь?

Тут он усмехнулся, морща щеки. И обвел прищуренным глазом общество.

– Может, у кого-нибудь, все же, есть особое мнение?

– Да нет, ладно, чего там, – пробормотал один из блатных, – какие тут могут быть «особые мнения»? Дело простое. Дважды два. И ты давай – договаривай…

– Так чего ж договаривать, – развел руками Гитарист. – Ты прав: дело простое. И надо не болтать, а – действовать. И вот, что я думаю, братцы…

Он опустил брови, усмехнулся, поигрывая желваками. Сказал:

– Идти к нему надо втроем, или – вчетвером. Вчетвером еще лучше.

– Почему? – удивился кто-то.

– А потому, что он – не ты, – резко повернулся к говорившему Гитарист. – Интеллигент – уркаган колымской закваски. Мужик пытанный, битый, к крови приученный. В руки он легко не дастся, нет, не дастся! С ним, я чувствую, придется повозиться.

– Ну, для того, чтобы его успокоить…

– Для того, чтобы успокоить, хватит одного выстрела, – хмуро покивал Гитарист, – это ясно… Но ведь мы же хотим потолковать. Не так ли? Ну, вот. Значит, пойдем вчетвером. Двое сразу войдут со мной, а четвертый пусть у окна подежурит. Пусть подождет, посмотрит – просто так, на всякий случай, для страховочки.

Третий час уже у начальника управления шло совещание. Обсуждались текущие дела и, среди них, – отчет молодого следователя Игнатия Савицкого.

Подробно доложив собравшимся о ходе расследования, Савицкий пошуршал бумагами и затем – укладывая их в папку с надписью «Дело» – добавил, подытоживая сказанное:

– В общем-то, мы, пока что, не можем предъявить Беляевскому ничего! Никаких серьезных обвинений! Все подозрения, клубившиеся вокруг него, оказались на поверку ошибочны, вздорны… Таковы факты. Такова объективная истина.

Он говорил, стоя у края узкого длинного стола. Стол этот упирался торцом в другой, расположенный перпендикулярно и накрытый зеленым сукном.

Там, за зеленым полем, восседало начальство. Рядом с комиссаром – начальником управления – возвышалась громоздкая туша Проценко, поодаль сидел начальник секретной части, а еще дальше – какие-то чины в серых узких форменных мундирах.

Последние слова Савицкого вызвали там – за начальственным столом – оживление. Чины зашептались невнятно. Проценко нагнул бугристый свой череп, крепко потер темя ладонью. Комиссар сказал, поблескивая очками:

– Допустим, вы правы. Дело с чемоданом отпадает. И старые убийства – за нехваткой улик – тоже. Но вот, как быть с новым, последним убийством?

– С каким же?

– Ну, которое в саду произошло, – нетерпеливо прогудел парторг. – В саду… – Он потряс рукой. – Или ты запамятовал?

– Ах, в саду, – улыбнулся Савицкий. – Так ведь что ж – в саду… Там тоже серьезного криминала нету.

– То есть, как – нет криминала? – грозно, медленно спросил комиссар. – Что за бред? Объяснитесь, Савицкий!

– Пожалуйста, – пробормотал следователь. Вздохнул легонько и начал: – В саду ведь что произошло…

– Произошло то, – сейчас же сказал, опережая его, парторг, – что этот самый Беляевский из кольта – в упор – застрелил человека.

– Да. Застрелил. Но застрелил не предумышленно, а – защищаясь. Находясь в самообороне… В законной самообороне!

– Вы это можете доказать? – спросил кто-то из чинов в мундирах.

– Конечно, – с готовностью ответил Савицкий. – Вот здесь, – он ударил ногтями по картонному переплету «Дела», – имеется донесение Зубавина. Он был очевидцем событий. И он прямо заявляет…

– Ну, хорошо, – проговорил комиссар. – Допустим. Стрельба была произведена в самообороне. Но само оружие-то…

– Оружие принадлежало не ему, – быстро сказал Савицкий. – Владельцем кольта был Константин Чередеев, по кличке Хмырь. Он погиб, так и не успев воспользоваться своим кольтом. Когда в игру вступил Беляевский, Хмырь был уже мертв. Револьвер валялся рядом, в траве. И там-то его Беляевский и нашел…

– И это все вы тоже можете доказать? – осведомился мундир.

– Разумеется, – любезно склонился в его сторону Савицкий. – Помимо зубавинского рапорта, я располагаю также и другими показаниями, из которых явствует – с предельной точностью – у кого и за сколько был Чередеевым-Хмырем приобретен этот самый кольт.

– Что же получается, – сказал вдруг начальник секретной части. – Этот жулик, стало быть, перед законом – чист?

– Ну, не совсем, – густо засопел парторг. – Не совсем… Оружие-то все же у него! Он его прячет, хранит, а это одно уже – дело подсудное.

– Но мы же не знаем – где и как он его хранит, – возразил Савицкий.

– Зато знаем – в чьих руках оружие находится, – сказал, тряхнув щеками, Проценко. – В руках профессионального вора, рецидивиста! В любой момент он может воспользоваться им снова…

– Но может и не воспользоваться, – пожал плечами Савицкий. – Это все наши домыслы. А нужны – факты!

– Так что же будем делать? – недоуменно завертелся начальник секретной части – Ждать фактов? Или брать заранее – сейчас?

– Брать! – пробасил Проценко. И покосился на комиссара. Тот сидел, наморщась, теребя пальцами губу. Очки его холодно поблескивали, и глаз за ними не было видно.

Потом он придвинул к себе коробку «Казбека». Достал оттуда папиросу – постучал о крышку мундштуком. И, закурив, сказал:

• Предыдущая
• 32/40
• Следующая