…И пять бутылок водки - Демин Михаил - Страница 19

• Предыдущая
• 19/40
• Следующая

Покончив с завтраком, Хмырь зажег папироску. И потягиваясь и морщась от дыма, оглядел зал.

В этот час (время близилось к двенадцати) закусочная выглядела тихой, полупустой; обеденный перерыв еще не начался, и народу было пока не густо.

По соседству с Хмырем помещались две девушки – негромко переговаривались, дробно стучали ложками. Какая-то парочка, поодаль, выясняла отношения: «Нет, ты объясни, – настойчиво бубнил мужской голос, – это куда ж годится?» – «Ах, оставь, пожалуйста, – возражала женщина. – Вечно тебе мерещится…» – «Нет, ты объясни!» У самых дверей, за угловым столиком, сидел, попыхивая трубкой, пожилой коренастый мужчина. Он сидел вполоборота к Хмырю – развалившись на стуле и углубясь в газету. Лица его почти не было видно; из-за края газетного листа проступала лишь часть щеки и тощая, жилистая, старческая шея, повязанная ярким канареечным платком.

Когда Хмырь поднялся, направляясь к дверям, старик шевельнулся, выбил трубку о пепельницу. И тут же вновь прикрылся газетой – затрещал развернутыми страницами.

Когда Костя добрался, наконец, до дому, был уже полдень. Потоки слепящего света заливали двор барака. Бродили сонные куры. Лениво колыхалось на веревках белье, обдуваемое сухим, горячим ветром. Костя пересек двор (мимоходом поздоровался с бабой, развешивающей белье) и, обогнув барак, ступил в густую, узорную тень сада.

Тут было прохладно. Крепко пахло зеленью и нагретой корой. Зыбкие блики света мерцали в зарослях ежевики. Костя остановился возле этих зарослей, под корявым грушевым стволом. Опустился на корточки. И вынув из-за пояса револьвер – аккуратно стал заворачивать его в носовой платок.

Прежде чем лечь спать, он решил припрятать оружие в надежном месте. Слежка кончилась, – так ему казалось! Дальнейшие события должны были проясниться лишь позже, потом, и без толку таскать с собою кольт было сейчас ни к чему.

А в двух шагах от него – в самой гуще кустарника – сидел, схоронясь, Интеллигент. Но он не видел Хмыря, не слышал его, – он дремал в этот момент, сморенный усталостью и томительным безмерным ожиданием.

Игорь сидел, привалясь спиною к пеньку, – скорчившись и подтянув колени к подбородку. Лицо его было помято, к щеке прилипла травинка, шапка сползла, скатилась, и спутанные волосы просыпались на глаза… Он долго крепился, боролся с истомой. И лишь недавно забылся – совсем недавно – за полчаса до появления Хмыря!

Он дремал и слабо улыбался. Смутные видения роились перед замкнутым его взором. И среди неясных, клубящихся фигур только одна ему виделась отчетливо – только одна! Фигура Наташи.

Хмырь завернул револьвер в платок. Поискал, пошарил взглядом в кустах: куда бы получше сунуть сверток… И вздрогнул, услышав, как за спиной его хрустнула ветка. Зашуршали чьи-то шаги. Он обернулся стремительно – и увидел Брюнета.

– Ты? – изумленно, медленно пробормотал он. – Ты?

– Я, – оскалившись в усмешке, сказал Брюнет. – Что. не ожидал?

– Н-нет… Вот уж, действительно… Ты как здесь появился?

Произнося эти слова, Костя приподнялся. Он держал теперь сверток в правой руке – прижимал руку к бедру и торопливо, прыгающими пальцами, пытался распустить, распутать платок.

– Тебе же ведь не тут надо быть.

– А где же? – прищурился Брюнет.

– Там, – Костя мотнул головой, – там, где ты нынче утром был. У опера. На этой вашей тайной хавире!

– А ты уверен, что я там был?

– Еще бы! Сам все видел.

– Ну и что…

– Видел! Своими глазами!

– Ну и что ж ты видел?

– Видел, как ты нырял в тот дом, и как опер туда явился. У вас это, видать, уже давно, Эх ты, паскуда! А я-то, дурак, я-то тебе верил – как своему, как брату…

Они говорили быстро, яростно, перебивая друг друга и хрипло дыша. И голоса их разбудили Игоря. Очнувшись, он какое-то мгновение сидел, бессмысленно помаргивал, с трудом осознавая реальность происходящего. Он ведь не спал почти две ночи, и короткая эта дремота не освежила его, а наоборот, – как бы одурманила, опьянила.

Потом он начал понимать, улавливать смысл долетавших до него слов. Разговор происходил здесь же, рядом, за кустами. Раздвинув ветки, Игорь глянул в просвет меж ними – и подобрался весь, напряженно вслушиваясь и темнея лицом.

– Верил… Ах, я дурак! Но ничего. Теперь ты – мой, – говорил Костя. – Теперь уже не отвертишься!

– А чего мне вертеться? – небрежно, с какой-то странною наглецою, ответил Брюнет. – Ну, был. Был у опера. Все так! И что же дальше?

– А дальше – вот что!

Избавиться от платка не удалось, но это было уже не важно; палец наконец-то добрался до гашетки, нащупал ее, и Костя сразу же почувствовал себя уверенно, спокойно. Он поднял руку с револьвером. Но стрелять не спешил.

– Теперь ты умрешь. Но прежде скажи-ка мне…

Он не спешил стрелять; хотелось еще потолковать, высказать все, что накипело, и узнать кое-какие подробности. Поигрывая кольтом, он начал фразу – но закончить ее не успел.

Случилось что-то странное, непостижимое… Брюнет (он стоял метрах в трех от Хмыря, не далее) внезапно и резко взмахнул рукой. Перед глазами у Кости мелькнула как бы черная молния. И в ту же секунду он ощутил оглушающий, страшный, тупой удар в висок.

Костя упал – мгновенно, без вскрика – и так и не успел по-настоящему сообразить: что же, в сущности, произошло?

Зато Игорь видел все. Видел ясно, во всех подробностях.

Он видел черную эту молнию и угадал, в чем дело. Брюнет воспользовался страшным оружием – «ростовским кистенем». Так называется гиря – чугунная килограммовая гиря – на ремешке, или тонкой цепочке. Привязанная к запястью, она обычно прячется в рукаве, либо в согнутой ладони, и потому неприметна со стороны. Пущенный в ход, «кистень» действует молниеносно и сокрушительно. Он поражает на расстоянии четырех метров – и уберечься от него практически невозможно. Для этого, во всяком случае, нужен опытный глаз и хороший навык. Костя Хмырь, судя по всему, такого навыка не имел; на Украине ведь оружие это встречается крайне редко! Оно распространено, в основном, на Северном Кавказе и в предместьях Ростова. Будь у Брюнета пистолет, или же нож, Костя знал бы, что делать; он не дал бы себя опередить! Он готов был ко всему – но только не к этому… А теперь было поздно. Теперь он лежал в траве, в изумрудной зелени, и подавшись к нему, Брюнет бормотал, оскалив в усмешечке мелкие, изъеденные свои зубы:

– Ты все, вроде бы, увидел… Хорошо смотрел, собака… А вот главного-то и не приметил, – самого главного, – эх, ты!

Брюнет стоял, разглядывая труп, – неторопливо собирал, сматывая, накручивая на запястье ремешок кистеня. Он торжествовал сейчас! Он снова был доволен собой и верил в свою фортуну.

Первым движением Игоря было – защитить Костю, спасти… Но он опоздал, Он ведь не сразу очнулся и какое-то время пребывал в полубеспамятстве, в зыбком дурмане. А когда он разобрался, наконец, в ситуации и поднялся, рванулся, раздвигая кустарник – все уже было кончено.

Тогда Интеллигент вспомнил о ноже. И торопливо потащил его из-за голенища, не сводя с Брюнета острых, немигающих глаз.

Заметив возникшего из кустов человека, Брюнет на мгновение замер, застыл. Он посмотрел в глаза Игоря – и уловил, прочел в них свою участь Усмешка сошла с его лица, жесты стали неровными, руки заторопились.

Рывком подхватив гирю, он шагнул к Игорю и замахнулся – завел для броска руку…

Пригнувшись, Интеллигент шарахнулся в сторону. И стал, хоронясь за корявым грушевым стволом. Он сделал это вовремя! Едва лишь он спрятался, – о ствол, сотрясая его, звонко цокнула гиря кистеня, Удар был меток; он пришелся вровень с головой. С ветвей посыпался мелкий древесный мусор, запорошил Игорю брови и ресницы.

Помаргивая и щурясь, Игорь выглянул из-за ствола; подбросил нож и ловко поймал его за лезвие. И затем метнул во врага.

Голубовая сталь сверкнула в лучах, – прочертила блещущую, ломанную трассу – и с коротким свистом вонзилась в правое плечо Брюнета.

• Предыдущая
• 19/40
• Следующая