"Фантастика 2024-42". Компиляция. Книги 1-21 (СИ) - Алексеева Яна - Страница 192

За разбитой машиной, сквозь столб пыли и дыма уже отчетливо посверкивали языки пламени, а в небе, словно обезумевшие от радости бабочки кувыркаются куски крыши и летает бумага, уже зачисленная начинающимся пожаром в сообщники. Что-то там еще происходило интересное, но через секунду развалины загородил Владимир Иванович и, беззвучно раскрывая рот, заорал что-то… Он тянул руку в сторону, но не понять было Федосею, что товарищу от него нужно. Малюков смотрел на него, смотрел, но понял только то, что не слышит. Ничего. Убедившись, что от Федосея проку не больше чем от пустой гильзы, товарищ сорвался в сторону. Автоматически Малюков проводил его взглядом. По полю, уворачиваясь от возникавших справа и слева столбов земли к ним беззвучно летел мотоциклист. Вправо, влево, опять вправо… Взрыв поднял землю впереди, но мотоцикл, словно заговоренный, прорвал его и выскочил к ним… Федосей тряхнул головой, потом ударил себя по уху. За ушами что-то щелкало, только мир оставался беззвучным. Понимая что тут твориться Федосей зарычал сам не свой от злобы, стараясь прогнать глухоту, но тут снова рвануло… На его глазах мотоцикл и бегущего к нему Дегтя подняло в воздух. Черными галочками Деготь и мотоциклист порхнули в разные стороны, а саму машину перевернуло, покатило и внесло прямо в разрушенный дом.

Федосей все-таки сумел встать и, припадая на ногу, похромал к товарищам.

За спиной, в развалинах, грохнуло, вспух огненный шар и в грудь обернувшегося на звук Федосея, сшибая его на землю, влепился кожаный портфель. Заставив человека согнуться от боли он, словно выполнив свое предназначение, упал к его ногам…

Грохот обрушился на Федосея вместе с криком Дегтя.

— Жив?

Малюков страшно повел челюстью, словно вставлял её на место.

— Где? — он провел взглядом по развалинам, по горящему остову мотоцикла, по воронкам, ища тех, кому может понадобится его помощь.

— Пакет, — просипел Деготь, отгоняя ненужные мысли. — Нам пакет… Десять минут…

Шатаясь, он поднялся на ноги, показывая рукой направление к ангару с «Маратом», но тут ангар словно приподняло над землей. Огненно-красным волдырем над ним вспух разрыв бомбы, и через мгновения бело-голубая вспышка ударила по глазам. Инстинктивно люди упали на землю. Налетевший горячий вихрь рванул пакет, но Малюков удержал его.

Там, где их должен был ждать «Марат» теперь чадили развалины, в которых что-то шипело и искрами, крупными как звезды, осыпало землю.

Грязными дрожащими руками он разорвал плотную бумагу. Внутри оказался еще один пакет, поменьше, и лист бумаги, предназначенный именно им. Приказ оказался краток. «В кратчайший срок доставить этот пакет начальнику прииска «Добрый» на территории Советского сектора Луны. В устной форме сообщить руководству прииска, что американские военно-космические силы готовят удар по приискам».

Федосей взмахнул рукой, словно попытался вбить гвоздь в ветер.

Их шанс достичь Луны и сообщить об этом догорал в полукилометре левее.

— «Сталин»… — сказал Деготь.

— И ничего другого… — отозвался Малюков.

Помогая друг другу, они заковыляли к ангару, в котором их старый, проверенный корабль готовили к превращению в музейный экспонат. Обстрел, только что молотивший по площадке, словно град по пашне, стих. Прогремело еще три одиночных взрыва, на дальнем конце площадки поднялись и опали три столба, и земля перестала вставать на дыбы, но тишины не настало. Что-то продолжало рваться в пылающих развалинах ангара, вопили в полный голос сирены карет скорой помощи, слышалась стрельба и крики людей.

— Аэропланы? — предположил Деготь, оглядывая изменившийся пейзаж, и пробежал взглядом по пустому небу.

— Нет..

Федосей хромал сзади, стараясь не отставать. Спина товарища такая же шатающаяся и рыскающая из стороны в сторону маячила в пяти шагах впереди.

— Скорее всего, артиллерия.

Он споткнулся, упал, выругался.

— Или диверсия… Да какая нам вообще разница?

— Какая разница? — спросил, морщась, Деготь. — А вот какая… Если это артиллерия, то, считай, все обошлось.

— Обошлось? — Федосей злобно оскалился.

— Ну, закончилось, — поправился коминтерновец.

— А если диверсия?

— А вот придем сейчас к ремонтникам, а там как…

Злобы к врагам у Федосея было не меньше, но ему досталось побольше и поэтому он больше думал не о врагах, а о своих болячках, да и воспоминания о первой профессорской диверсии бытии поотчетливее.

— Так, что ж, не идти?

Деготь на ходу длинно выругался.

— Ну, а чего тогда бурчишь?

Входило в замыслы врагов разрушение ремонтного ангара или нет, понятное дело никто не знал, но главным было то, что он не пострадал. Несколько пробоин в гофрированных стенах не в счет.

Броня «Иосифа Сталина» матово блестела в трех шагах, но пройти эти три шага не давал рослый курсант. Он стоял словно на плакате — здоровый, крепкий, уверенный в себе и гордый оказанным доверием. Черный штрих винтовки перечеркивал его слева направо, сверху, вниз.

— В сторону!

— Не положено, — отозвался детина, — без приказа не могу допустить к аппарату.

За спиной продолжали орать сирены и рваться баллоны с ацетиленом. Деготь вспомнил, как взрывом разбросало ангар «Марата» и тут же отчего-то представилось, как под крупнокалиберными пулями вспухает кирпичного цвета облачками кремлевская стена.

— Там, может быть, товарища Сталина сейчас убивают, а ты тут…

Он не подумал о законе. Не было места закону там, где жила Революционная целесообразность.

Ухватившись за ствол, повернул винтовку и кулаком припечатал часового. Тот закатил глаза и осел.

— Живые есть? — проорал Деготь. На голос из-под станков выполз рабочий. Косясь на неподвижного охранника, он спросил.

— Что там, граждане?

Молодой парень, по всему видно из новеньких — площадка разрасталась, и новые люди приходили из окрестных деревень за профессиями в город. Этот был совсем зеленый — не узнал первых космонавтов. Не вдаваясь в подробности Деготь только бросил на ходу, устремляясь к кораблю.

— Да всего там понемножку…. Поднимай своих и помогите нам. Готовность к старту — пять минут. Шевелись, шевелись!..

…Если закрыть глаза, то вокруг словно бы и не было ничего.

От этого можно легко было представить, что плывешь по теплому морю, а за кромкой иллюминатора качаются в голубой лазури пальмы неведомых островов, но, даже закрыв глаза, и заткнув уши, представить этого бы не получилось — не бывает на море такой тишины и плавности. Там бьют в борт волны, свищет ветер, килевая качка сменяется бортовой. А тут — все плавно. Движения не видно. Шипит точно закипающий чайник редуктор кислородного баллона да плывет в иллюминаторе бело-голубой бок родной планеты. Ну и тушка, конечно, болит так, словно по ней хорошо прошлись десятком палок.

Что это значит?

Это значит, что они все-таки взлетели и что за бортом — пустота, космос, а не морские просторы.

Федосей неловко повернулся. Спина тут же напомнила о себе колючей болью. Перетерпливая её, он вздохнул сквозь стиснутые зубы.

— Что вздыхаешь? — тут же спросил Деготь, морщась от примерно тех же ощущений.

Товарищ не ответил, баюкая ушибленную руку, да и у самого Владимира Ивановича ощущения были не лучше.

— Чего там?

Что нового могло быть за бортом? Федосей раздраженно отозвался.

— Ничего нового… Вселенная.

Двигаться было ох как трудно, но куда ж деваться? Невесомость, конечно, облегчала положение, но она наступила только после стартовой перегрузки, приложившейся как раз на побитые на земле части тела и от того оба сейчас и летали скрюченные. Взлетали тяжело — нельзя было по-другому — Федосей не решаясь рисковать, ушел на орбиту на предельной скорости, почти вертикально.

— Причем тут Вселенная? Станцию не видно?

Федосей только головой помотал.

Сегодня, как и в изначальные времена, станцию можно будет увидеть издалека — огоньки электросварки обнаруживали её местоположение «Знамени Революции» в космосе, словно аэродромные огни — посадочную полосу. Последние два месяца вообще казалось, что станция строится непрерывно. После американского налета за станцию взялись всерьез, и не столько ремонтировали, сколько уже перестраивали. Сколько раз они бывали на «Знамени Революции» в последнее время, но всегда там либо что-то делали, либо переделывали. Единой геометрической целостностью на орбите уже и не пахло. Теперь к трем цилиндрическим корпусам пристраивалось разное — и шарообразное и кубическое.