"Фантастика 2024-42". Компиляция. Книги 1-21 (СИ) - Алексеева Яна - Страница 171

Федосей последовал доброму совету и, слушая, как за спиной продолжает бушевать товарищ, пошел куда послали.

Можно было и не спрашивать, как тот себя чувствует — скверно он себя чувствует и оттого ругает все, до чего дотягивался язык — и крепость шкафа и его углы и Луну, и мерзавцев, что осмеливаются сбивать советские корабли и невесомость, что пропала, и земную тяжесть, что появилась, и свои некрепкие ребра. Досталось и Федосею и грузу золота. Вспомнив про него, Малюков прислушался.

Где-то впереди, совсем недалеко негромко гремело металлом о металл. Он почувствовал, как губы расползаются в улыбку.

Скорее всего, это именно лунное сокровище звенело, высыпаясь из трещины в стене склада.

Отбрасывая покореженные и вырванные из стен приборы, Федосей добрался до коридора и выглянул. Так и есть. Из стены, ставшей потолком, лилась струйка мелких самородков.

Тут оно! Никуда не делось!

Он машинально подставил ладонь и звук пропал. Заткнуть дыру было нечем и под продолжившийся звон и пошел к выходу. Нащупав люк, постанывая от боли, откатил его в сторону. Крышка нырнула в стену, обдав его солнечным светом и густым запахом травы и земли. После стерильного воздуха корабля запахи ударили словно молотом. В Федосеевых глазах запрыгали искры, закрутились круги и он привалился плечом к стенке… Тяжелый как наковальня наган оттягивал руку. Крепко тянула к себе земля. По-матерински.

«Тяжек воздух нам земной» — неожиданно всплыло в памяти.

Так он простоял с полминуты. Прогнав черных мух из слезящихся глаз, огляделся. Чуть в стороне, шагах в двадцати кто-то стоял. Именно там и стучали. Козырьком ладони прикрыв глаза от солнца, Федосей рассмотрел нарушителя спокойствия.

Рядом с кораблем стоял отчетливо древний старик и молча смотрел на него, продолжая постукивать палкой по стальному боку «Лунника». Очень долго Федосей соображал, что же он должен сделать, так и не сообразив, просто крикнул:

— Чего тебе надобно, старче?

Старик бросил колотить и, опираясь на палку, подошел поближе. Не дойдя до Федосея трех шагов, он остановился и принялся разглядывать незваного гостя. Что увидел старик, Федосей уже представлял. На свою меченную синяками и подсохшей кровью физиономию он успел полюбоваться в чудом уцелевшем зеркале, а вот он увидел сухого, бодрого старикашку. На плечах гостя висел изрядной ветхости халат, из-под которого снизу выглядывали коротковатые синие штаны из чего-то очень простого. Вообще старик как старик.

Что в нем было достойно особого внимания, так это очки. Малюков не сразу разглядел, что там даже не одна, а две пары. И та и другая в массивной металлической оправе, а за стеклами — вовсе не старческие, а живые, молодые глаза.

Закончив рассматривать гостя, старик певуче сказал несколько фраз. Значения слов Малюков не понял, но сообразил, по желтой коже и узким глазам, что говорят с ним скорее по-китайски или по-японски. Пытаясь узнать больше, Федосей по-русски, потом по-немецки и по-английски просил:

— Где мы? Как вас зовут?

Старик, словно птица склонил голову к плечу, вслушиваясь в слова. Безо всякой надежды на понимание Малюков добавил:

— Ленин, Россия, большевик…

Но и этого старик не понял.

— Телефон? Телеграф?

Снова молчание.

— Что тут у тебя? — раздался у него за спиной голос товарища. Федосей посторонился, выпуская Дегтя. Тот встал в проеме люка согнутый, похожий на вопросительный знак.

— Да вот старик дикий обнаружился. Пытаюсь поговорить.

В такой позе ничего кроме вопроса у товарища возникнуть не могло.

— А корабль осмотрел?

Федосей хотел, было ответить, что после такой посадки смотреть на корабль только слезами умываться, но сдержался. Плохо товарищу, вот он и нервничает.

— Тебя ждал…

Дыша сквозь стиснутые зубы, Владимир Иванович сказал:

— Ну и зря… Видишь — я никакой…

Задохнувшись ветром, он обхватил себя за бока и сел на землю. Старик, хоть и с палкой в руках, не показался Федосею опасным и он, оставив его за спиной, пошел в обход «Лунника».

В который раз он мысленно похвалил свердловских рабочих за свой труд. Хорошую штуку сделали свердловчане. Прочную. Аппарат честно принял на себя большую часть неприятностей, выпавших на всех, и сейчас лежал, зарывшись в мягкую землю почти на самом краю крутого обрыва. С этой стороны его поддерживали купы низкорослых кустов, а с другой — густые заросли бамбука. Федосей как мог далеко протиснулся сквозь гибкие стволы. Нос корабля почти на треть ушел в землю. На той его стороне, что висела над склоном, он обнаружил косую царапину, блестевшую золотом. Смертельный луч только чиркнул по боку, оставив след.

Выходит, враги достали их, но не прорезали насквозь. Этого тоже хватило бы, но их спасло золото, успевшее залепить дыру.

Повезло. Ничего не скажешь.

Он одобрительно похлопал рукой по борту. Корабль, конечно уже не летун, это ясно, а значит надо что-то придумать и выбраться отсюда своими силами. Для начала хорошо бы связаться со Свердловском или с Москвой… Вот только с помощью чего? Телеграф что ли захватить или телефонную станцию?

Старик повысил голос и Федосей отвлекся.

Старик стучал палкой по «Луннику» и явно что-то спрашивая, махал руками в разные стороны: вперед, назад, вправо, влево…

— Интересуется откуда мы взялись… — объяснил Деготь. — Объясни товарищу …

Федосей попробовал пожать плечами, но передумал — болели плечи — и просто ткнул рукой в небо. Там очень кстати висел рожок убывающего месяца.

Стариковские брови поднялись вверх, и он трескуче рассмеялся, замахал руками, словно его рассмешили какой-то глупостью. Малюкова это недоверие обидело. Он похлопал по боку «Лунника».

— Ты, старик, вижу, не веришь. Зря. Пролетариат теперь у природы в фаворе. На такой вот штуковине хоть на Луну, хоть на Марс. Вот если твои внуки в партию коммунистов вступят, тогда и им, возможно, тоже на других планетах побывать выпадет. Пролетариат — это сила! Это Маркс сказал — а марксизм — это, отец, наука! Не колдовство какое-то там!

Ничего не понял старик, но веселости не потерял. Еще немного постучав по стали, он махнул рукой, словно принял решение не обращать внимание на эту странную железную штуку. Посчитал её неинтересной и ненужной для своего мира.

Перестав интересоваться кораблем, он заинтересовался Дёгтем. Палкой он его бить не стал, но, наклонившись поближе, внимательно рассмотрел и даже рукой потрогал. Удовольствия это космонавту не доставило. Он зашипел от боли и слабости.

— Но-но! — прикрикнул Малюков, загораживая друга. Старик фыркнул как кот и попытался отодвинуть его в сторону.

— Он не по злобе. — подал голос Владимир Иванович. — По-моему он нас куда-то зовет… К себе?

Федосей оглянулся на разбитый корабль. Свой долг он видел в том, чтоб доставить свой груз в СССР. Сейчас это было невозможно.

Нужна была помощь, связь… По крайней мере, следовало определиться куда их занесло…

А на кого они тут еще могли положиться кроме как на своего брата, беднейшего крестьянина?

— Пойдем, — согласился он. — Может, что дорогой выясним…

Не успели ничего они выяснить.

До стариковского дома оказалось всего-ничего. Метров 500. Но этим метры отобрали у них последние силы. Три недели лунных условий сделали из крепких людей неженок, теряющих силы, словно худые ведра воду. После первой сотни метров Деготь уселся в траву. Федосей не спрашивая, уселся рядом.

— Ох, крутит меня, — сказал сквозь зубы Деготь. — Ох, вертит…

Федосей его только по спине постучал. Самому было не легче.

В хижине старик первым делом ощупал гостей под их оханья и подвывания. Его руки скользили по телу, трогая синяки и нажимая на какие-то точки. Деготь от этого охал и шипел не хуже гуся, а Малюков терпел. Оттого старик и начал с Владимира Ивановича.

Одобрительно, как показалось Федосею, поглядывая на его раны, старец уложил коминтерновца на лавку и стал ощупывать уже с пристрастием. Тонкие пальцы, гибкие как бамбучины пробежались от затылка вниз, кое-где останавливаясь и, словно теряя гибкость и становясь стальными, углублялись внутрь. Дёготь стонал и ругался. Словно получая от этого удовольствие, старый китаец мял его, разглаживал, время от времени ударял ребром ладони. На секунду Федосею почудилось, что его друга настраивают как расстроившийся рояль — с любовью и тщанием.