"Фантастика 2024-42". Компиляция. Книги 1-21 (СИ) - Алексеева Яна - Страница 146

— Далековато, конечно, от Москвы, но и тут хорошим людям помогать нужно, а гадов к ногтю брать. А хорошие люди везде есть! У нас с местным населением контакт налажен. Мы им помогаем, они — нам.

Федосей тут же вспомнил колючую проволоку.

— Ну, какую они собаку звали, я уже сообразил, а вот откуда тут русский язык?

— Земля-то, оказывается, вон какая тесная. Тут еще до Революции, русский ученый жил. Миклуха-Маклай его фамилия. Очень его туземцы уважали и из уважения даже русский язык выучили. Когда мы сюда попали, сильно удивительно это выглядело — вождь и попы здешние на довольно правильным русском говорили…

Загадок становилось все меньше и меньше.

— А почему форма британская?

— Военная хитрость. На островок этот Лига Наций Австралийцам мандат выдала… Если кто посторонний сунется, то чтоб вопросов не возникало.

— А…

Хозяин поднял ладони, останавливая новые вопросы.

— Давайте, все же покончим с формальностями …

Словно стесняясь заводимой бумажной волокиты, оправдался.

— У нас тут, сами понимаете с гостями строго — режимная территория.

Из верхнего ящика он достал несколько листков.

— Вот бумага.

Отодвинув занавеску на окне, достал с подоконника письменный прибор в виде половинки земного шара под сапогом красноармейца. Рядом с бойцом лежали перьевые ручки — простые, ученические.

— Вот чернила. Пишите…

Он провел рукой по подставке, стирая несуществующую пыль. Прибор, явно самодельный, отличался грубоватой изысканностью, присущей вещам, сделанным с любовью, но при недостатке инструментов или мастерства.

Что-то шевельнулось в голове Федосея. Что-то невероятное…

— Что это?

Зеленовато-черный камень с серебряными прожилками… Он смотрел, и перед глазами встала картина серебристо мерцающих волокон на сломе польских камней.

Неужели!? Черт! Быть не может!

Или может?

Нет, не может! Черт же знает где… Упали и нашли? Не-е-ет… Не может того быть!

Или все-таки….

— Откуда? — осипшим от волнения голосом спросил из-за Федосеевой спины Деготь.

— Это? Семен вырезает. Он с Урала, из потомственных камнерезов… В свободное от службы время…Так я не препятствую. Он даже товарищу Сталину письменный прибор в подарок сделал…

Видно в лице Малюкова что-то изменилось, и хозяин сообразил, что таким голосом о рядовых вещах не спрашивают, и на всякий случай переспросил. — Чернильница?

— Камень откуда?

Федосею до нехорошей дрожи в кончиках пальцев хотелось трясти доброго хозяина, хотелось разломать и достать ответ на главный вопрос — откуда тут этот камень?

Сбитый с толку хозяин, перемолчав, наконец, свою растерянность, сказал с видимым облегчением:

— А что камень? Местный камень. Когда объект строили, нашли…

— Много? — спертым голосом спросил Малюков. В его голове строй могучих Советских космолетов, способных добраться до Луны и Марса уходил в сияющую бесконечность. Это вам не жалкий краденый грузовик!

Не скрывающий своей озадаченности хозяин пожал плечами.

— Так никто не считал. Гора. Дороги им под водой укладываем. А что?

Отвечать никто не спешил. Боясь спугнуть удачу, Малюков спросил у Дёгтя.

— Он?

Кминтерновец кончиками пальцев гладил камень, словно слепой — листы своей книги. Страшно хотелось ответить «да» и страшно было ошибиться.

— Похож… Там, помнишь, говорили, что на сколах…

Федосей одним движением отломил крышку одной из чернильниц и, не найдя ничего более крепкого, с размаху ударил её об угол стола. Бах! Посыпалась каменная крошка.

— Эй, эй… — как-то неуверенно крикнул Михаил Петрович. Только никто его не слушал. Толкая друг друга плечами, Малюков и Дёготь склонились над осколками. Тропическое солнце било в окно и на острых сломах, становясь то темнее, то светлее мерцали серебристые ниточки.

— Он, — выдохнул Дёготь. — Точно он!

Вот она — власть над Пространством! Над Луной над Марсом! Над Венерой! Над всей Солнечной системой! Ну и, конечно, над Землей! Красные флаги над Капитолием, Букингемским дворцом и Эйфелевой башней!

Сдерживая дурное желание колотить товарища по плечам, по чему попало, Федосей повернулся к хозяину. Хозяин смотрел с непониманием — то ли радоваться вместе с гостями, непонятно чему, то ли конвой кликнуть и доктора.

— Ты товарищ, не знаешь, — прочувственно сказал Малюков, — не положено тебе знать… Цены этому камню нет…

— Да что ж это такое!? — наконец пришел в себя хозяин. Гости, улыбнувшись, переглянулись и дружно, в два голоса ответили:

— Это — крах Капитализма!

Иногда на мистера Вандербильта накатывала такая тоска, что мир вокруг чернел, терял краски. Опускались руки, морщины резали лоб не следами размышлений, а ножом обиды. В такие часы он старался остаться один и пил виски, охватив голову руками.

Но не всегда это получалось. Тут, на флоридском полигоне, прятаться от людей было сложнее, чем в своем особняке.

Сокрушения его были совершенно искренними.

Зрячий! Единственный зрячий в стране слепых, где все — и Президент, и конгрессмены и все-все-все ничего не понимали в происходящем.

Слепцы вели беззаботную страну к пропасти! Он поклялся перед Президентом, что большевистский аппарат мало того, что не работал, а еще и взорван дополнительно и что в итоге? НИЧЕГО! Ни ему, ни Годдарду, ни даже Воленберг-Пихотскому не верили. У миллионера опускались руки. Он кричал о том, что станции нет, а ему отвечали, что баланс внешней торговли САСШ держится на торговле с СССР, он говорил о планах СССР в отношении Европы, а ему объясняли, что это никак не касается народа Северо-Американских Соединенных Штатов…

Конечно, дело делалось и без этих пустых голов, только он ощущал разницу между своими возможностями и возможностями целой страны, особенно теперь, когда появился этот русский и рассказал как там поставлена работа.

…Когда господин Кравченко в первый раз увидел миллионерскую тоску и понял её причину, то едва смог скрыть свое удивление.

Человек с принципами, уже доказавший всему миру готовность драться за них, иногда впадал в такую рефлексию, в которую и пьяный русский интеллигент не угодил бы. Словно обиженный ребенок американец хотел справедливости, понимания, сочувствия. С трудом пережив первый мимолетный приступ миллионерской тоски, во второй раз он, ничуть не заботясь о такте, по-простому, заявил.

— Вы, мистер Вандербильт, как ребенок, право слово. Опять вы ждете от мира справедливости… Полноте, батенька. Неужели ваши предки, сколачивая вам состояние, были справедливы? Никогда в это не поверю! Небось, пиратами были, глотки испанцам резали…

Русский чиркнул себя большим пальцем по горлу.

Миллионер мог бы оскорбиться — не вдвоем все же сидели — но тон профессора хоть грубоватый, но теплый, не обидел, а скорее подбодрил его. Тем более очевидный гений. Такому можно и простить фамильярность.

— Да все я понимаю, профессор. Всё. Но тут интерес, считайте, научный. Неужели нет способа заставить этих слепцов прозреть и начать помогать нам?

— Нет. Не знаю… Но я знаю, что нужно делать, чтоб достичь своей цели.

Миллионер вопросительно посмотрел на собеседника. Дымя русской папиросой, тот пояснил.

— Сказать государству спасибо, за то, что оно не особенно сильно мешает вам….

Миллионер ждал другого ответа, непонятно какого, но другого и оттого едко спросил:

— А могло бы?

Вопрос еще не отзвучал, как он и сам понял, что спросил не о том.

— … делать наше дело дальше. Конечно, — невозмутимо ответил профессор. — Это ответ на ваш ехидный выпад. Легко… Вы и сам, не сходя с места, можете придумать с десяток способов, начиная с самого простого — введения Национальной Гвардии в лаборатории профессора Тесла.

Возразить на это было нечего.

Прав был этот русский. Прав. Мистер Вандербильт понимал это, но это понимание продолжало для него оставаться за гранью здравого смысла. Он тратил силы и деньги на то, чтоб спасти Америку, а правительство…