"Фантастика 2024-42". Компиляция. Книги 1-21 (СИ) - Алексеева Яна - Страница 128

Потом, когда с фланга густо ударили пулеметы, Владимир Иванович понял, что его обходят, и отступил, бросив машинган.

Встав в проёме люка, он выцеливал фигурки, словно поясные мишени на стрельбище появляющиеся то тут, то там и посылал пулю за пулей. Маузер, с пристегнутой вместо приклада коробкой был не лучшей заменой карабину или пулемету, но пулемет остался в развалинах, а отыскивать карабин в ящиках с оружием времени не было.

Их было немного, смельчаков из Франции, и только поэтому он пока удерживал их. Конечно же, это была не пехота. Скорее всего, командир бронедивизиона оставив по одному бойцу за пулеметами, послал остальных спугнуть их с позиции. У них получилось.

Словно почувствовав его беспокойство, Федосей проорал:

— Через двадцать секунд взлет. Будь готов!

Риск был велик, но выбирать было не из чего. Из ловушки надо было вырываться любой ценой. Из наклонного положения с заваленной кирпичами посадочной платформой, под стволами десятка пулеметов. Только иных вариантов не было. Если б ночь, или хотя бы туман…

Дёготь засмеялся и оттого промахнулся, подарив жизнь французу.

А ведь получится! Ей же ей получится! Ай да Федосей Петрович! Вот голова!

Двадцать секунд вышли, и корабль знакомо вздрогнул. Дёготь уже кожей чувствовал движение корабельных механизмов и со всей силы навалился на крышку люка.

Он успел закрутить только одну верхнюю гайку. Под ногами оглушительно взревело. Зажав уши, Владимир Иванович представил, как оранжево-фиолетовый выхлоп разгоняет подвальную темноту и касается все пребывающей воды. В полсекунды она нагревается, вскипает. Тот процесс, что занимал в жизни обыкновенного чайника десяток минут, тут произошёл почти мгновенно.

Фонтаны пара ударили из-под днища корабля с ревом сотни паровозов, одновременно выпускающих пар из котлов. Земля задрожала, кирпичный свод пошел трещинами, из которых в небо ударили фонтаны кипятка, превращавшегося на морозе в облака плотного белого пара. Превратившаяся в пар вода рванула вверх, увлекая за собой осколки кирпичного свода, в одно мгновение превратив клочок Германии в Исландию или Камчатку.

И в этой мешанине камней и пара, «Иосиф Сталин» рванул с места как скаковая лошадь, как артиллерийский снаряд…

Придавленный ускорением Дёготь хохотал, а оставшимся внизу пулеметчикам оставалось только наудачу расстреливать рвущееся из-под земли облако и прятаться от валившихся с неба камней.

Что война с первых мгновений вколачивает в каждого командира, так это арифметику. Простые действия, позволяющие не угадывать, а вычислять верное решение, избегая смерти.

Рассуждение простое — пулемет выпускает 240 пуль в минуту. Это когда он один. А когда их два — 480. А вот если их десять, то в одну минуту в воздухе окажется 2400 кусочков свинца, и имя каждому — возможная смерть.

Конечно, этой минуты у французов не было. Резво (но ведь не быстрее же пули?) стартовавший «Иосиф Сталин» присутствовал в пределах досягаемости французских пулеметчиков секунд двадцать. Если арифметика не врала, то за эти секунды в небо ушло 800 пуль, и странным было бы, чтоб все они пропали втуне.

Не пропали.

Кое-что досталось и «Иосифу Сталину».

На глазах распятого перегрузкой Дёгтя внутренняя стена, беззвучно за ревом двигателя, покрылась цепочкой вмятин, а две из них, там, где пули пробили внутреннюю обшивку, тут же засочились струйками пепла.

Элемент везения тут, безусловно, был, как это не странно, сразу для всех.

Везение французов заключался в том, что не все пули ушли «в молоко», а везение космонавтов, в том, что этих «счастливых» пуль оказалось не так уж и много.

Но на этом везение для них кончилось, и начались неприятности.

Французский свинец задел что-то важное и по кораблю понесся выворачивающий наизнанку душу рев аварийной сирены. Это было бы не страшно, если б этим и ограничилось, но корабль мгновенно потерял скорость.

Это ощутилось людьми как столкновение, как удар огромной дубиной, бросивший аппарат к земле.

Дёгтя этот маневр прижал к стене переходного тамбура. Мимо с грохотом прокувыркалась лавина ящиков, врезаясь друг в друга, кроша доски, выбрасывая сквозь выбитый люк наружу содержимое — пулеметы, патроны, винтовки.

Чувствуя, как в ушах бьётся пульс, придавленный железом Дёготь затаив дыхание, ждал, что вот-вот откажет двигатель и навалится тишина, которая через десяток секунд для них превратится в гробовую..

Даже не сообразилось подумать, что самая большая удача для него сейчас состояла в том, что сам не выпал наружу.

Федосей, почувствовав гибельную опасность французских пулеметов, добавил топлива.

Дёготь ударил себя по ушам — двигатель заорал на какой-то запредельной ноте, переходящий в хрип раненного. Из-за разбитых ящиков и горы раскатившегося оружия он видел только кусок неба в иллюминаторе. Мир накренился. Земля стала больше, словно простое стекло стало линзой микроскопа и приблизило развалины под ними.

Едва рев чуть стих он проорал:

— Падаем?

— Не каркай, — отозвался товарищ.

Двигатель «Иосифа Сталина» уже не грохотал, не ревел, а как-то удивительно свистел.

Мощности его едва-едва хватило, чтоб удержать махину космолета в воздухе. Это самое «едва-едва» пилоты чувствовали кожей, нервами. Аппарат исходил крупной дрожью, и та отзывалась зудом в костях, железным лязгом сбившегося в кучу оружия. Казалось, что корабль, уже понимая неизбежность собственной гибели, тратил последние силы, пытаясь спасти экипаж и груз. Федосей слушал этот звук, уже готовый к тому, что тот оборвется и на него обрушится тишина, превращая подобие полета в самое настоящее падение, но страшное так и не наступило. Свистящий грохот все длился и длился.

Поняв, что смерть откладывается, Дёготь расшвырял кровожадное железо и латунь и встал на четвереньки. Раз жизнь продолжалась, то можно было что-то сделать.

Он знал, чем помочь «Иосифу Сталину» и взялся за дело.

Чтоб хоть как-то облегчить аппарат, пришлось прибегнуть к варварским способам первых воздухоплавателей — в распахнутый люк, в пустоту и холод зимнего неба, полетели оставшиеся на борту винтовки и пулеметы Браунинга, патроны в цинках. Такие нужные для Мировой Революции вещи пропадали внизу, словно никому бесполезный хлам. Одно примиряло с действительностью — сам корабль был куда ценнее выброшенного оружия.

Делая свое дело, он думал о французах.

Конечно ловушка. Имел ли к этому отношение товарищ Вилли, это еще неизвестно, но французы были самые настоящие. А раз так, то должны же они были предусмотреть и тот вариант, что большевики сумеют вырваться.… Не дураки же они там?

Ответ пришел даже раньше, чем он додумал мысль до конца и то, что он оказался прав, его вовсе не обрадовало. Владимир Иванович как раз вывалил вниз, на облака охапку винтовок, когда заметил краем глаза движение в пустом небе. Если б под ними была земля, но ничего бы он не разглядел, а тут…

На фоне белых облаков черный крестик, подползавший откуда-то сбоку, он разглядел легко.

…О том, что такое мирская слава и как быстро она проходит, Герман знал куда лучше других. Что с того, что совсем недавно ты был одним из лучших Германских ассов Мировой войны и на твоем счету почти три десятка побед? Что с того, что у тебя столько наград, что показывая их вместе, ты умаляешь значение каждой и смотришься опереточным персонажем? Что с того, что ты командовал лучшей эскадрильей Германского Военно-воздушного флота — «Эскадрильей Рихтхофена»? И даже что с того, что ты депутат действующего парламента?

Никто не думает об этом и не спешит принести такие нужные сведения. Приходится сидеть и ждать.

Судьбе наплевать на то, что ты знаменитый летчик и политик, один из руководителей Всегерманского восстания, а все равно — сиди и жди. И не изменить ничего, даже если ты ангел Господень.