Как закалялась жесть - Щеголев Александр Геннадьевич - Страница 22

• Предыдущая
• 22/87
• Следующая

Остальных пациентов «студии» спрашивать было тем более бесполезно: снотворные средства входили в их противошоковую терапию.

Кто? — метался вопрос по дому.

Этой ночью, как и прошлой, в особняке ночевали всё те же, да плюс еще менеджер Илья. (Оба молодых человека, Илья и Руслан, в связи с чрезвычайными обстоятельствами отныне работали вне смен и графиков). Гувернер, согласно договоренности, проводил с подопечной весь уик-энд, и только в понедельник утром у него наступало личное время (аспирантура, диссертационные хлопоты, семья). В будние дни Борис Борисович должен был заглядывать сюда по вечерам — проверять у Елены домашние задания, — так что сегодня он еще появится…

КТО?

Впрочем, кое-что любопытное Саврасов все-таки сообщил. Оказывается, Тома вчера, будучи под градусом, почти созналась ему. Она видела, кто зарезал того крепыша… как там его… Рому. Саврасов даже показал доску с весьма показательной надписью: «Я устала. Теперь уже навсегда ». Почерк был Томин, нет сомнений. От чего бабка устала? От страха, вероятно; устала бояться. Доживи она до сегодняшнего дня — сама бы выложила, без понуждения, кого видела той ночью… однако, не дожила. А еще Саврасов удивился, что Эвглена ничего не знала ни про Тому, ни про этот ее письменный крик души. Оказывается, вчера он все рассказал Елене… и доску с надписью, говорит, ей показывал… Почему Елена промолчала? Навалились бы вдвоем на Тому — не теряя времени… Почему девчонка скрыла столь важный факт?

Не потому ли, что…

Эти предположения были чудовищны.

Эвглена Теодоровна позвонила Елене на мобильник — в промежутке между уроками. Поставила дочь в известность о случившемся… если, конечно, она еще об этом не знала, поганка… Судя по голосу — не знала. Или — искусно играла?.. С занятий было решено ребенка не снимать: школа есть школа, что бы дома ни творилось.

…Труп тети Томы унесли на Нулевой этаж. Физическая работа легла на плечи Сергея Лю (в этот раз без него было не обойтись). Эвглена Теодоровна сопровождала повара, открыла ему решетку. В нижней части двери, возле пола, была сделана маленькая дверца-окошко, — специально для подачи трупов. Сергей протолкнул туда мертвую Тому, после чего все было закрыто.

Покончив с неприятным, Эвглена Теодоровна взялась за поистине противное дело. Вызвала к себе менеджера Илью и в течение получаса растолковывала ему задачу. Тот, выслушав с каменным лицом, отправился исполнять приказ. Он отправился в школу, где училась Елена, — именно там мать намеревалась нанести первый удар…

Руслан остался.

Едва Эвглена Теодоровна принялась отзваниваться по накопившимся звонкам, в ее кабинете раздался звуковой сигнал — со Второго этажа. Давно она не слышала этого звука: тетя Тома обычно спускалась сама, когда случалось что-то экстренное. Тревожную кнопку, очевидно, нажал Саврасов, кто же еще… Неужели еще что-то стряслось?

Невозмутимость осыпалась с Купчихи, как лепестки с увядшей розы. Она помчалась наверх чуть ли не вприпрыжку…

Как только труп тети Томы уносят, я немедленно принимаюсь за дело.

Мне нужно оружие. Похоже, настает время вооружиться; и я буду вооружен. Наконец-то я получу в руки настоящий боевой инструмент, не сравнимый, к примеру, с полуигрушечными ножами, которыми зарезали двух местных баранов.

Времени впритык. Эвглена или повар могут вернуться в любой момент…

Музыкант по имени Долби-Дэн лежит тихо, не разговаривает. Один лишь раз попросил судно; я подал, — и вся беседа. О чем бедолага думает? Что хорошего вспоминает?

Жалко студента. Гитарист без рук — это действует, особенно на того, кто понимает душу музыканта. Вспоминается почему-то Виктор Хара — гитарист со схожими травмами, замученный чилийской солдатней. Однако жалость не помешает мне, не остановит мою единственную оставшуюся руку…

Процесс изготовления «струны» продуман мною до мелочей.

Я, не спрашивая разрешения, вынимаю из чехла роскошный «Хохнер». Студент косит затуманенным глазом, но никак не проявляет недовольства. Его поведение и его состояние — вовсе не героизм и не уникальный самоконтроль. Честно говоря, повидал я и не такое в этих стенах. Это, скорее, начало психического расстройства; парень совершенно дезориентирован, мозг отвергает произошедшее, замещает страшную реальность какими-то безобидными фантазиями… Немецкая гитара хороша, но мне нужна не она. Несколько секунд я разглядываю струны, выбирая между 3-й снизу (соль) и 4-й (ре). Обе — в оплетке, это очень важно, но одна потоньше, другая потолще. Откручиваю колок и вынимаю третью — ту, что потоньше.

Действую рукой и зубами (а чем еще?).

Обычно в качестве рукоятки используют штопор. У меня нет такого богатства, зато есть чайная ложка, припасенная с ужина. Накручиваю на нее один конец струны. Обматываю все это дело скотчем, найденным в кладовке у Томы. Рукоятка готова. Скотч я не жалею, использую весь рулончик, — а сверху еще лейкопластырем. Проблема в том, что если струну напрямую, без защиты, крепишь к рукоятке, между пальцами в момент стираешь всю кожу. Я обычно ставил резиновую оплётку. Пластырь — не лучшая замена, но другого средства под рукой нет…

Теперь — боевая часть. На другом конце привязывают груз (чаще всего гирьку), в моем же случае отлично подойдет статуэтка стойкого одноного солдатика. Груз должен быть не менее 50 грамм, а здесь — литой чугун, раза в полтора весомее. Просто супер.

Как же пригодился мне твой издевательский подарок, возлюбленная Эвглена!

…Провозился чуть дольше, чем рассчитывал, но в срок уложился. Никто меня не засек, не поймал.

Засовываю гитару обратно в чехол. Затем пробую оружие: зажимаю ложку в пальцах, пропустив струну между средним и безымянным, и осторожно делаю «восьмерку» — перед собой, сбоку… и тут же целую грузиком пол.

Идиот! Если ноги у тебя ополовинены, до фигур ли высшего пилотажа? Тогда я кручу «восьмерку» над головой, параллельно полу… раскручиваю, раскручиваю до предела… тонкий свист ласкает уши… просто идеально.

Ловлю чугунного солдатика в кулак…

Организм вспомнил, как это делается! Моторика работает! Ха-ха, девчонки, ждите!

Было время, я разбивал бутылки даже без грузика, самой струной.

Наконец последнее, что осталось. Раньше я прятал эту штучку в рукаве, прикрепив ее нитками, и лишь в особых случаях брил левую руку. Зачем брил? Затем, что если намотать струну на руку, а потом снять, — эффект эпилятора гарантирован. В нынешних условиях побрить единственную целую конечность я не имею возможности, так что придется поискать другой вариант.

Изготовленную «струну» я обматываю вокруг талии, поверх майки. Грузик и рукоятку затыкаю за резинку бриджей. Надеваю рубашку. Нормально: и размотать недолго, и когда носишь — незаметно. Правда, насчет быстроты — это когда у тебя есть обе руки… Ладно. Теперь придется носить рубашку, не снимая.

Певец, закрыв лицо забинтованными обрубками, беззвучно плачет; слезы текут по его красивому бледному лицу, впитываются в бинт… Я смотрю на него и думаю: как ни жаль мне этого парня, но выживет из нас двоих только один. Выбор жесток.

Вдруг подает голос Алик Егоров, забытый и нами, и нашими мучителями:

— Я видел, кто это сделал…

Подползаю к нему.

— Чего-чего?

С трудом повернув голову, он мне подмигивает:

— Ловко у тебя получается… вжик-вжик… ты ведь отомстишь?.. за меня…

— Если ты мне кайф не сломаешь.

— Не боись, не сломаю… Позови… этих. Я видел… кто прикончил их бабку…

— Звать-то зачем?

— Сос… кучился…

Эвглена Теодоровна взорвалась, как свето-шумовая граната:

— В чем дело, Саврасов?

— Все вопросы к нему, — показал урод на Алика. — Может, человек бредит, а может, решил помочь следствию.

— Я видел… ночью… кто убил тетю Тому… — сказал тот, улыбаясь. — Проснулся от боли…

Лучше бы не улыбался — сошел бы за нормального.

• Предыдущая
• 22/87
• Следующая