Призраки (СИ) - "Amazerak" - Страница 22

Поначалу в душе свербел страх, боль высоты никак не желала отпускать, но постепенно неприятные чувства исчезли, и осталась лишь свобода. Ощущение полёта растекалось внутри ярким наслаждением, и Кузьма отдался ему с головой. Это было немыслимо, невероятно, необычайно! «Вот что значит вознестись! – мысленно ликовал он. – Я понял! Понял!»

Резкая, яркая вспышка ослепила Кузьму, заставив зажмуриться. А когда он снова открыл глаза, вместо мирового дерева стоял гигантский огненный гриб, подпирающий небеса шляпкой. Он извергал пламя, жар и боль. Ревел и гудел монументальным ужасом. Давил и сжигал запредельной неизбежностью.

Охваченный ужасом, Кузьма стал падать. Он летел вниз и кричал, но никак не мог достичь земли. Там не было земли… не было ничего. Шок прошёл, а падение не прекратилось. И тогда Кузьма закрыл глаза и отдался на волю судьбы.

Глаза мозолила бездушная решётка, за которой простёрлась наполовину синяя, наполовину грязно-белая стена коридора. Изолятор бывшего полицейского участка был неприветливым, угрюмым местом, как и все подобные заведения. Кузьма сидел на нижней полке двухъярусной кровати и, обхватив голову руками, с тоской глядел в пол.

Вера вечером патруль обнаружил Кузьму в «Буханке», стоящей возле ворот заброшенной воинской части. Кузьма находился без сознания за рулём. На заднем сиденье лежал рюкзак с вещами, на переднем – «Сайга». У мужиков сразу же возник вопрос, куда пропал Валера, но в версию, что напарника убило крылатое существо, никто не поверил, особенно когда в тот же вечер нашли самого Валеру, застреленного из его собственного оружия. Теперь предполагаемого виновника ждал расстрел.

Кузьма до сих пор находился в недоумении. Все последние события: и поход через холодное поле, и мытарства в жарком городе, и заснеженные трупы, и падающие дома, и мировое дерево – всё это выглядело невероятно реальным, каким не бывает ни один сон. Особенно запало в душу ощущение полёта, которое он испытал в конечной точке пути и которое так хотелось повторить. А теперь складывалось впечатление, что ему всё это просто привиделось, пока он валялся без сознания в машине.

А может, и крылатый на реке померещился? Не было уверенности ни в чём. Город сводил людей с ума, и наверняка Кузьма тоже повредился рассудком. Слетел с катушек и убил Валеру, после чего отрубился. Такая версия выглядела наиболее реалистично.

Значит, самодвижущихся качелей не существовало, и малиновой девочки – тоже, а крылатые никак не участвовали в его жизни. Военный грузовик, на котором он пытался покинуть город, просто съехал в кювет из-за неосторожности водителя, Кузьма крепко приложился головой и забыл, как добрался обратно, а вагон… отцепили и отбуксировали к ближайшему депо. Тогда получается, что и спасительное чувство полёта – это всего лишь очередная фантазия, порождённая засбоившим мозгом.

От этих мыслей становилось нестерпимо больно. Надежда рухнула, краски исчезли, мир поблёк, и теперь хотелось только одного – чтобы поскорее привели в исполнение приговор. Всё равно больше некуда идти и не к чему стремиться. Цивилизация движется к гибели, и нет никакого смысла наблюдать за этим эпохальным процессом, сидя в душной клетке собственного обезличенного бытия.

Слабый голосок внутри продолжал твердить: «Вознесись. Воспари над бренным течением дней. Расправь крылья». Но Кузьму это сейчас только злило. Ведь полёт оказался ложью. Никакой цели нет, как нет и пути. Тогда зачем нелепая мысль продолжает зудеть несбыточным желанием?

Тихие всхлипы, доносящиеся из соседней камеры, оторвали Кузьму от гнетущих раздумий.

– Здесь кто-нибудь есть? – громко спросил он.

Ответа не последовало, а всхлипы смолкли. Тогда Кузьма повторил вопрос.

– Да, есть, – донёсся из-за стены негромкий женский голос, показавшийся знакомым.

– Лида? Это ты?

– Ну да. А ты кто?

– Меня Кузьма зовут. Я служил в народной дружине. Помнишь, я тебя сопровождал, когда мы сюда ехали?

– Ага…

Это «ага» прозвучало безрадостно и разочарованно. Вряд ли девушка была рада общению с одним из тех, по чьей вине здесь оказалась. Да и Кузьма не знал, что сказать. Взбодрить? Дать надежду? Он не мог ни того ни другого. Единственное, чем он сейчас жил – это ожидание расстрельной команды, которая предоставит выход из сложившегося тупика. Может, тогда он воспарит? Или просто погрузится во мрак небытия… Полный, безвозвратный конец – пожалуй, не так уж и плохо. Всё равно ведь это однажды случится. С каждым случается. Тогда зачем противиться неизбежному?

Однако, вопреки ожиданиям, Лида сама продолжила разговор.

– Почему тебя посадили? – спросила она, спустя минут пять.

– Напарника случайно убил.

– Случайно? Это как?

– Если честно, я не помню, как это произошло. В голове помутилось, и теперь я ничего не помню. Меня нашли без сознания в его машине, с его оружием, из которого он был убить. И вот я здесь.

– А может, это не ты? Вдруг это кто-то ещё сделал, а тебя подставили?

– Мне тоже так кажется. Но это не имеет значения. Все считают, что это сделал я, и доказательств обратного у меня нет. Такое вот правосудие…

– А… кого? – неуверенно проговорила Лида, спустя ещё пару минут. – Кого ты убил?

– Валеру Киреева. Толстый такой, здоровый мужик. Мы с ним в одной патрульной группе служили.

Девушка не ответила. Возможно, она поняла, о ком идёт речь, вот только вряд ли ей от этого стало легче.

– Эй, что там за балаган? – раздался грубый окрик.

За решёткой показалась щуплая фигура Жоры Контрабаса, облачённая в охотничий камуфляж.

– Что, Кузьма, проснулся? – в голосе охранника чувствовалась издёвка. – Хорошо вчера отдохнул? На рыбалку съездил, да? А Валера где, а? Там остался? С простреленной башкой под кустом? Какая же ты сука, Кузя!

Кузьма бросил исподлобья взгляд на Контрабаса:

– Не помню я ничего.

– Ну да, ну да. Вначале пиздиш, что это крылатый Валеру завалил, теперь – что ничего помнишь. Ты давай, не завирайся. Правду мы из тебя выбьем. Пузырь тобой займётся – быстро расколешься.

Действительно, Иван Пузырёв умел дознанием заниматься. Ему было всё равно, какими методами работать. Главное – результат. Он и руки-ноги подозреваемым ломал, и сигаретами кожу прижигал, и даже ногти выдирал плоскогубцами. В прежние времена его за такое по голове и не погладили бы, но сейчас подобное варварство уже никого не пугало.

Впрочем, Кузьму Пузырь тоже не сильно пугал. Кузьма отпираться не собирался. Подтвердит «версию следствия» и тем самым приблизит финал собственных дней. Смысла сопротивляться нет. Если коллектив что-то решил, этого уже не изменить, даже если скажут, что чёрное – это белое.

– Да не вру я, – Кузьма уставился в глаза Контрабасу. – Считаете, что это я сделал – не вопрос. Вам виднее. Вы же были там, всё видели, всё знаете, да? Что дальше? Расстреляете? Да пожалуйста! Мне насрать.

– Короче, хорош языком молоть, – Контрабас сплюнул на пол и похлопал по дубинке, висевшей на поясе. – А то ведь могу и рёбра пересчитать, если выёбываться будешь. И тебя это тоже касается! – крикнул он заключённой в соседней камере.

Девушка не ответила.

– Зачем держите её здесь? – спросил Кузьма. – Она ничего не сделала. Не она убила того военного.

– А это не твоя забота. Сделала – не сделала… Разберёмся без сопливых, – отрезал Контрабас. – И чтоб больше никого балагана мне тут!

Он ушёл, оставив Кузьму наедине с собственной трагедией.

Удивляли перемены, произошедшие с Контрабасом. Прежде он никогда так с коллегами не общался. С вышестоящим же начальством и вовсе лебезил, словно холоп перед барином. А теперь этот заморыш почувствовал власть, принялся командовать и угрожать. Рёбра он, видите ли, пересчитает… Кузьма и сам ему мог рёбра пересчитать, причём без всякой дубинки.

С Лидой тоже всё понятно. Её взяли в рабство, чтобы потрахивать в свободное от службы время. Она для них – игрушка, с которой можно делать всё что угодно. И никто этому не помешает, ведь в городе уже пятый год хозяйничает народная дружина. Они здесь закон, и нет никого, кто бы это опроверг.