Приключения инспектора Бел Амора - Штерн Борис Гедальевич - Страница 38

• Предыдущая
• 38/42
• Следующая

— Земледелец, значит, — вежливо соглашается Сивый Мерин.

— В нашей реке такие земледельцы на крюках за ребро висели, а рыбы их кушали, — сообщает из вороньего гнезда дохлая рыбешка.

— Кто там рыба, не вижу?!.- злится Дождевой Червь и для испугу извивается как гадюка. — Кто там развонялся?

— Ты не хами, Червяк, — окончательно просыпается Сивый Мерин. — Конечно, запах от нее не деликатесный, но это не значит, что тебе все дозволено.

— Я не «она», — отвечает дохлая рыбешка. — Я — КАРАСИК.

— Дохлятина, вот ты кто! — парирует Дождевой Червь, Попался бы мне в луже, я бы с тобой иначе поговорил!

— Спать пора, — зевает Сивый Мерин. — Всем — отбой! Кто слово скажет растопчу!

Тишина. Полдень.

«Ладно, потом поговорим», — думает Дождевой Червь, заползая в старый прохладный десантный ботинок.

Спит Сивый Мерин, пахнет Карасик, Ворон в гнезде высиживает Кукушонка. Плывет по течению пьяный могильщик с лопатой. Ни ветерка, ни дуновенья. Воздух понемногу замешивается в кисель; когда-нибудь будет гроза, но не раньше осени.

— А я — КОНЬ! — гордо бормочет во сне Сивый Мерин. — Я — Конь, и в этом нет сомнений.

Проходит полгода.

На реке ледоход. Скелетик Карасика свесился из родного гнезда, прохлаждается на ветерке, поглядывает в родную стихию. Нет тишины над рекой, плачет медь, горят трубы, из города по ж.-д. мосту несут покойника. Все ближе подходит процессия, все явственней звучит скорбная нота.

Значит, кто-то умер.

— Слышь, Червяк… — просыпается Сивый Мерин. — Несут кого-то!

Но десантный ботинок перерублен могильной лопатой, червяков теперь двое.

— Кто это тебя? — соболезнует Сивый Мерин.

Спит Червяк, не в курсе дела.

— Эй, Карасик, а где твой дружок Ку-ку? — ищет собеседника Сивый Мерин.

— Вышел из колыбели… Улетел куковать в город, — меланхолично сообщает скелетик Карасика, свешиваясь из гнезда вниз головой. — Щуки нынче голодные.

Не ошибся Сивый Мерин — несут, принесли, отворяют ржавые ворота.

— Эй, кума, кого несут?

— Не видать отсюдова, — отвечает Ворон.

— По какому разряду?

— С артиллерией!

— Генерал, значит. Как минимум… Перелетай к нам, кума! Отсюдова лучше видно!

— Давай ты ко мне, с сосны далеко видать!

— Лень, кума, крылами махать!

— Мерин ты сивый! — удивляется скелетик Карасика. — Ну, где, где у тебя крылья? Взмахни, покажи!

— Они у меня складные, — бормочет Сивый Мерин. — На зиму припрятаны, чтоб моль не съела. Слыхал про коней-пегасов? Я вот из их породы.

— Если ты Пегас, то я… Летучая Рыба! — насмехается Карасик.

Ур-р-ра, вносят покойника!

— Генерал какой? Военный или гражданский? — спрашивает Ворон.

— Не видать!.. Свинцовый!

Молчит похоронный оркестр. Горят трубы.

В тишине ищут могильщика.

Мерзавец опять напился, яму не вырыл.

Нашли, ведут с лопатой.

Еле идет.

Копает.

Начинается официальная часть.

Под сосной садится солнце, распорядитель в черном произносит речь, оркестр играет полонез Огинского, солнце сидит, могильщик ищет веревку. Свинцовый гроб опускают в могилу, и кладбище вздрагивает — зенитки бьют в закат, небо расцветает ракетами.

— Ишь, долбанули! — пугается Ворон, слетая с сосны.

Кончено. Идут поминать покойника.

— Кого хоронят? — просыпается Дождевой Червь. — О, привет!.. Ты откуда взялся?!

— Ниоткуда я не брался. Всю жизнь в ботинке живу, — отвечает его половинка.

— Извините, но хозяин этого ботинка я.

— Вы хотите сказать, что я обманываю?

— А кулаки у вас на что? — подзадоривает Сивый Мерин.

— Стой где стоишь, сами разберемся!

Могильщик спускается под обрыв к реке, с уважением разглядывает размытые кости мастодонта, долго плавает саженками и фырчит, как лошадь, от удовольствия, мастодонт трубит в просверленную мозговую кость.

— Прогуляемся? — спрашивает более смелый Червяк.

— Я не гуляю с незнакомцами, — опускает реснички более скромный Червяк.

— А танцы вы любите?

Весна ласкает вечернее кладбище, бесшумно растет трава, едва слышно лопаются почки на кусточках.

К ночи на холм возвращается мокрый могильщик, но трезвый.

— Жизнь прошла, а не пожил, — вздыхает он.

— Так надо было жить, а не пить, — наставляет Ворон.

— Где жить, как жить, когда жизни нет? Вам хорошо, у вас никаких проблем. Ты — ворона, тот — червячок, а этот карасиком при жизни был…

— А ты кто? Человек! Оно звучит!

— Какой же я, братцы, человек, — горько усмехается могильщик. Обыкновенный мутант с лопатой. Был бы я человеком!.. А мутант - он и есть мутант, весь в стадии революции. Сегодня он — такой, завтра — другой, через год — мать родная не узнает. Сам себя боюсь.

Притихли, задумались.

— Вот когда я был человеком… — нарушает тишину Сивый Мерин.

— Скажите пожалуйста, он и человеком был! — удивляется скелет Карасика. — С крыльями?

— Были такие кони с человеческой головой. Кентаврами назывались. Слыхал? От них свой род веду.

— Были кентавры, были. Сам хоронил, — подтверждает могильщик. — И пегасов хоронил, с крыльями. Сюда всяких несут.

Нечего сказать Карасику, молчит. Хорошо, наверно, быть человеком…

— Вот когда я был кентавром… — решает продолжить Сивый Мерин.

— Чего его слушать! — кричит Ворон с сосны. — Я в девках был, когда его родители бракосочетались. А туда же — пегаас, кента-авр!

— Если он кентавр, так я… русалка! — хохочет Карасик. Русалок хоронил, могильщик?

— Женщин с рыбьим хвостом? Хоронил. Всех хоронил. И всяких.

Молчит Сивый Мерин. Правду он говорит… Был он кентавром, был! И пегасом был! Не верят…

— Вот что, братцы, ну вас к лешему, — говорит могильщик, когда в городе кукушонок кукует полночь. — Удивляюсь я вам — чего вы ссоритесь? Не успеет кто слово сказать, все на него наскакивают. Ну, приврет малость, зато интересно. А вы слова не даете.

— Все р-равно все равны! Если он кентавр-р, тогда я… тогда я жар-р-птица! — каркает в темноте Ворон.

Плачет Сивый Мерин.

Могильщик безнадежно трясет рогами, закапывает лопату, чтоб не украли, и отправляется на все воскресенье в город искать других собеседников. К ночи он возвращается и, боясь, что его перебьют, торопится рассказать историю, которую слышал в городе.

— Жило-было Клубничное Варенье… — начинает он.

— Что говоришь, могильщик? — спрашивает Карасик, отвлекаясь от таинственного гороскопа в небесах.

— Жило, однажды, было Клубничное Варенье… — начинает сначала могильщик.

— Подожди, подожди, могильщик… Как там мой, в городе? — спрашивает ворои, усаживаясь па любимый обелиск с медальоном.

— Кукует, зарабатывает. А что ему — ку-ку да ку-ку. А червяков нет в ботинке, отправились к реке, окунуться.

Над кладбищем развесилась перевернутая звездная бесконечность, все предрасполагает начать сначала.

— Итак, — говорит могильщик, когда кворум собран. — Однажды в стародавние времена, в эпоху начального завоевания космического пространства, жило-было в колыбели человечества Клубничное Варенье с повышенной радиацией в двухсотграммовой баночке от майонеза, накрытое чистым листком бумаги и перевязанное шпагатом.

И река остановила свое течение, и ночь не пошла на убыль, лишь вернувшиеся Червяки нарушили тишину, извинились и забрались в десантный ботинок.

— Так вот, жило-было Клубничное Варенье, красного цвета, бабушкино, прозрачное, радиоактивное. Его родословная биография лишь голословно показывает нам факты его жизни, деятельности, выдержанности и, в некотором роде, засахаренности. Под засахаренностью я понимаю излишне оптимистический взгляд на внешние явления действительности, присущий радиофобии.

— Вот что, могильщик, — говорит Сивый Мерин. — Взялся рассказывать — так рассказывай, а нет — дай другим рассказать. Не понимаю, кого интересует степень засахаренности твоего радиоактивного варенья?

— Сколько раз я уже начинал про это варенье? — злится могильщик. — Начну с конца, если не хотите сначала: и радиоактивное варенье съели. С этого все и началось.

• Предыдущая
• 38/42
• Следующая