Иль Догхр. Проклятие Эмира - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 8

А потом все же пошел.

Не выдержал. Тогда за ней… хотел перехватить, втащить в комнату и бросить на постель и… увидел их там.

Моих малышек. В ее кровати. Спят в обнимку, как котята. И она ложится рядом, укрывает их по очереди одеялом, гладит по волосам, что-то шепчет.

Первый порыв ворваться, устроить скандал. Но я держу себя в руках. Я наблюдаю, как она ласково гладит их, как ложится рядом и обнимает девочек.

И вдруг понимаю, что никто до нее так не поступал, и ни к кому до нее они никогда не подходили.

Всегда сами по себе, не привязаны даже к нянькам и слугам. Отчужденные, заклиненные только на себе в своем узком кругу. У них свой язык, свои игры, свои развлечения, и они никого не пускают в свой мир.

Я понимаю, за что Аллах наказал меня… но за что наказал их? Они же невинны. При одном взгляде на них у меня плавилось сердце и все болело внутри. Я чувствовал, что это я виноват. Возможно, я должен был лучше следить за состоянием их матери, а может, и вовсе не жениться на ней.

Я вернулся утром. Мне нужно было это видеть. Слышать. Как будто я узнавал ее с другой стороны. Я хотел знать, что такого она им говорит? Почему она, а не любая другая женщина в нашем доме? Почему Аллаена? Они выбрали ее обе!

Спрятавшись за окном, выглядывая из-за раскидистых цветов высоко посаженого жасмина, я наблюдал.

Мне были слышны их голоса и видны отражения в стекле.

– Странно! Папа не наказал нас!

– Он, наверное, не знает. – Аят уселась на постели и задрала мордашку вверх. В такие моменты они почти не отличались друг от друга.

– Папа не знает? Три хахаха, папа знает все. Он может только делать вид, что не знает.

– Тогда почему нас не забрали?

Аллаена привстала и провела рукой по волосам Аят.

– Потому что ваш папа решил не запрещать вам приходить ко мне?

– Он всегда запрещает! – возразила Асия.

– Папа просто беспокоится о вас.

– Кто нам навредит в этом доме? До нас пальцем не дотронуться!

– Навредить можно не дотрагиваясь. Например, сказать что-то нехорошее… Расскажи мне лучше о папе, Аят. Какой он в твоих глазах. Каким ты представляешь своего папу?

Она спросила, и я замер. Наверное… это был страшный вопрос. Для меня. Я старался не думать о том, каким меня видят мои дети. И вдруг я кажусь им кем-то ужасным… и снова этот страх. Как в детстве. Понять, что тебя ненавидят те, кого ты любишь.

Мелочный, детский страх. Когда липкость растекается по спине, и услышать ответ… это паника.

– Я представляю себе папу львом! Таким огромным! Черным львом!

– Да! – вторит ей Асия – Папа – лев. Он большой и сильный. Он убивает врагов, и он справедливый.

– Папа смелый и красивый.

– Папа самый лучший, у него красивый голос, и он поет нам песни.

– Папа знает много историй!

Никогда не думал, что они видят меня именно таким. Я вообще не представлял, что они думают обо мне. Какой я для своих слепых дочерей.

– Папа строгий и жесткий, но ведь по-другому нельзя. Лев – царь зверей. Если он не будет строгим, то никто не станет его слушаться.

– Папа любит лошадей и животных.

Они говорят, а Аллаена кивает. Восторженно кивает. Не останавливает их, не возражает. Не говорит, что на самом деле я подонок, который держит ее здесь насильно и мечтает об адской мести. И именно этого я, наверное, боялся. Что моим детям скажут обо мне. Каким представят меня в их глазах. Они всегда общались только с раболепно преданными мне. Но Аллаена никогда такой не была.

– А ты? Каким ты видишь нашего папу?

Улыбка пропала, и я замер. Что она ответит? Каким она меня видит? Женщина, которая на самом деле меня ненавидит. Каким она опишет меня моим дочерям?

– Вы знаете, какой ветер? Его трудно увидеть. Никто не может видеть воздух. Но он шатает деревья, он выкорчевывает их с корнями. Кажется, что ветер злой, кажется, что он приносит только разруху?

– Ураган!

– Цунами!

– Да! Но… не только. Ветряные мельницы вырабатывают энергию, которая согревает, ветер переносит семена цветов и деревьев, ветер приносит нам долгожданный дождь и грозу, которая освежает и обновляет воздух. Мы не видим этого… но ветер, он свободный, сильный, могучий и бывает таким разным. Теплым и холодным, сильным и нежным. Ваш папа… он напоминает мне ветер. И я знаю, что он может подарить не только ураган и цунами. Ведь вам он дарит тепло.

Ветер!

– Да! Папа – это ветер!

– Как красиво!

– Аллаена, ты скажешь папе, что он похож на ветер?

– Скажу…

– И он не женится на этой мерзкой Лами!

– Дааа! Скажи папе. Он услышит, как красиво ты говоришь о нем, а она не умеет так. Она вообще не такая. Не люблю ее. Она хитрая. И злая.

Знаете, что я ощутил в этот момент – как будто всего меня разорвало на части, как будто мне стало нечем дышать, и я не мог набрать побольше воздуха, чтобы не захлебнуться от восторга. Восторга, которого так мало испытывал в своей проклятой жизни. Меня ничто не радовало и не заставляло улыбаться, меня ничто не вдохновляло. До этих дней. До тех пор, пока Аллаена не появилась в моей жизни, а точнее, до тех пор, пока я сам не выдрал ее для себя вместе с мясом. Не присвоил ее. Жажда мести, похоть – гремучая смесь, и она взорвала во мне ядовитую волну самого адского и отравленного вожделения, но сейчас… я испытывал нечто другое. И это нечто заставляло меня нервничать только от одного звука ее имени и от одной мысли, что я прикоснусь к ее телу.

Я мог только уйти…довольно улыбаясь и не желая мешать им общаться. Я впервые был спокоен, что никто не окажет влияния на моих дочерей, не надавит на них, не заставит их изменить свое мнение обо мне. Это был первый человек, которому я позволил общаться с моими детьми…И внутри не возникало жгучего чувства беспокойства, ощущения дискомфорта.

Ветер. Надо же. С кем меня только не сравнивали, и чаще всего это был зверь и адский монстр, урод, чудовище, но ветер? Она еще так заразительно говорила, настолько вдохновенно, что меня пробирало до дрожи то, что эта маленькая женщина, несмотря на все унижения, не пала настолько низко, чтобы говорить обо мне дочерям гадости…А я привык к человеческой низости, я привык глотать широко раскрытым ртом самые низменные порывы и самую адскую тьму, которую чаще всего видел в тварях, которых называли людьми.

Наверное, именно в этот момент я принял решение. Вот так, глядя на нее рядом с моими девочками, на то, как она гладит их по волосам, склоняет голову к плечу, улыбается им. Они ведь ее не видят. Какая разница, КАК на них смотреть, но она смотрит так, как я….как я хотел бы, чтобы она смотрела на меня. С любовью.

Я шел к Лами. Наш разговор должен состояться немедленно, и все точки должны быть расставлены над «и».

Она лежала на кушетке, окруженная двумя служанками, одна растирала ей ноги, а вторая делала массаж рук. Вся в белом, с запрокинутой головой и закрытыми в блаженстве глазами. В который раз подумал о том, что она невероятно красива и в то же время настолько же отталкивающая. При взгляде на нее я никогда не испытывал плотского желания. Никогда не вожделел ее. Самое последнее, о чем я думал рядом с Лами – это о сексе.

– Пошли вон! – громко сказал я, и служанки встрепенулись и, как испуганные птицы, выпорхнули из комнаты. Только жасминовый запах от масла остался витать в воздухе вперемешку с терпкими духами Ламилы.

Лами приподнялась на кушетке, глядя на меня своими красивыми бархатными глазами. Она кокетливо улыбнулась.

– Я думала, этого никогда не случится, и ты не придешь ко мне. Когда наша свадьба, Ахмад? Я жду, что ты объявишь о ней как можно скорее, ведь время идет, и ребенок растет во мне.

– Никогда. Я пришел, чтобы сказать тебе – ты уезжаешь. До самых родов ты будешь находиться в одном из моих домов. За тобой будет надлежащий уход, полностью на моем содержании. Когда родится ребенок, будет сделан анализ ДНК, и после этого он либо будет признан моим, либо…

– Это твой! – взвизгнула она, – И…если ты не забыл, то я тоже поставила свои условия и…