Искры между нами - Дюжева Маргарита - Страница 5

С опаской подхожу к столику ближе и присаживаюсь рядом с Антоном. Он все так же не смотрит в мою сторону, разговаривает с друзьями. С необычайным облегчением понимаю, что Тихонов ничего не видел, пропустит наш страстный танец. Пронесло. Медленно, сквозь зубы, выдыхаю, вытирая потные ладошки о брюки, беру его под руку и с улыбкой включаюсь в разговор.

– Ну ты и заже-ег! – протянул Марк, пригубив виски из широкого стакана. – Примы больших и малых театров нервно курят в сторонке. Что за девица с тобой была?

– Понятия не имею, – я пожал плечами, – так и не сказала, как зовут.

– Да, ладно? Она тебя прокатила?!

– Типа того, – усмехнулся, плюхаясь на диван.

– Серьезно? – друг засмеялся. – Вы там так друг к другу жались, что еще чуть-чуть – и ты вполне мог стать папашей.

– Да иди ты, – беспечно отмахнулся я, подхватив свой стакан.

– Серьезно, отказала? И чем мотивировала?

– Она здесь не одна. С каким-то хреном, – недовольно нахмурился, посмотрев на танцующих.

Прекрасной незнакомки не было видно, и непонятно, то ли радоваться этому, то ли печалиться.

– Значит, девочка занята, – подвел неутешительный итог Волшин. – Судя по заинтересованной морде, полезешь в их отношения?

– Понятия не имею, – я задумчиво потер шею, – у нее такая фигура, что хочется сжать и не отпускать. И глаза… черт, я не мастер красивых слов. Смотришь и падаешь куда-то, аж в животе сводит. Огонь, а не девочка.

– Влюбился, что ли? – со смехом поинтересовался приятель. Я посмотрел на него исподлобья, как на конченого придурка. – Понятно. Херню спросил. И какие планы?

– Пока никаких. Посижу, отдохну. Если отпустит, то наутро о ней даже не вспомню.

– Если не отпустит?

– То никуда она не денется, – самодовольно хмыкнул и, откинувшись на спинку дивана, сложил руки на животе.

– У нее же парень есть, – напомнил Волшин.

– Хреновый парень, раз она так жадно с незнакомцами танцует. Тюфяк или по жизни, или в постели.

– Может, у них любовь-морковь и полное доверие?

– Не мои проблемы. В сторонку со своей любовью-морковью подвинется и там доверчиво постоит, чтобы под ногами не путаться.

– Магницкий, ты – самая натуральная сволочь.

– Нет. Просто знаю, чего хочу, – я отсалютовал стаканом и против воли снова посмотрел на танцпол.

Зажмурившись, протянула дрожащую руку к столу, на котором лицом вниз разложены билеты на зачет.

Только не тринадцатый! Пожалуйста! Я не знаю тринадцатый билет! Вернее, я все не особо знаю… но тринадцатый особенно. Мало того что не знаю, так еще и традиция плохая – как только вытащу билет под номером чертовой дюжины, так непременно завалю, и неважно что именно: коллоквиум, контрольную, зачет, экзамен…

Пожалуйста! Пусть это будет не он!

С третьей попытки мне удалось подхватить тонкий листок, порядком его скомкав и раскидав все остальные.

– Номер билета? – бесстрастно спросил преподаватель, не поднимая на меня взгляда.

У него все строго. Бесконечно отсиживаться в уголке, надеясь урвать момент и что-нибудь списать, не получится. Берешь билет, он отмечает время и через сорок пять минут вызывает к себе. И ему все равно, готов ты, не готов. Написал, не написал. Иди и отвечай.

Приоткрыв один глаз, покосилась на лист, трепещущий в руках.

Четырнадцатый! Пронесло!

Торопливо прошла между рядами и заняла свободную парту у окна.

Черт, кто выбирал именно эту аудиторию со столами без задних стенок, скрывающих обзор на ноги? Как здесь списать? Все просматривается насквозь!

Скуксившись, прочитала вопросы в билете, и тут же закралось подозрение, что тринадцатый был не так уж и плох. Здесь я тоже почти ничего не знала.

В аудиторию зашла Рыжова. Я радостно помахала ей, а она в ответ лишь сдержано кивнула. Как всегда собранная, серьезная, деловая. Наверняка знает весь учебник от корки до корки. Молодец. Я ей всегда завидовала. И умница, и красавица. Мне бы такие мозги, как у нее. Хоть чуть-чуть.

– Тринадцатый, – произнесла Аленка, и в ее голосе ничего не дрогнуло. Даже темной идеальной бровью не повела. Села за парту прямо перед носом препода, достала красивую ручку из сумочки и начала писать, а я опустила взгляд на свой девственно чистый листок. Печально вздохнула и тоже приступила к работе.

Так. Для начала подписываем листик. Фамилия, имя, номер группы, номер билета.

Полдела сделано. Осталась ерунда. Переписала первый вопрос и, покопавшись на затворках памяти, наскребла немножко нужной информации. Потом еще немножко. И еще… Радуясь тому, что поймала кураж, начала строчить, высунув от усердия кончик языка. Писала, писала, писала. Излагала свою мысль, раскручивала ее, творила, обосновывала, делала выводы, а потом довольным взглядом окинула результат.

Что?! Всего пять строчек?! Я же писала, старалась! Тут мыслей минимум на полтора листа было! Хотелось обиженно надуть губы, но время поджимало – полчаса из отведенных сорока пяти минут уже прошли.

Торопливо переписала второй вопрос и начала копаться в памяти, пытаясь найти хоть что-то, хоть самую малость, хотя бы те же пять строчек.

Фига! С маслом! В голове пустота.

Я и так пыхтела, и эдак. И в окно тоскливо посмотрела, надеясь, что сочная листва натолкнет на мысль, и колпачок ручки погрызла, и губы все искусала. Бесполезно. Ничего не помогло. Тяжело быть бестолковой.

– Никитина, – прозвучало как гром среди ясного неба.

Я вздрогнула, подскочила на месте и тоненько пропищала:

– Да, Аркадий Георгиевич.

– Время вышло.

Блин!

Суетливо поднялась со своего места. Путаясь, собрала полупустые листики и на дрожащих ногах направилась к столу преподавателя. Незаметно, прикидываясь тенью, осторожно присела рядом с ним, бросив обреченный взгляд на Алену.

У нее уже исписано два листа и третий на подходе. Ну ничего себе!

Она тоже покосилась в мою сторону и, увидев жалкие криво нацарапанные строчки, удивленно вскинула брови. В ее взгляде прямой упрек. Дескать, как так можно? И мне стало совсем стыдно. Виновато улыбаясь, пожала плечами, а Рыжова лишь недовольно поджала губы. Она всегда такая строгая! Переживает за меня, волнуется.

Препод, закончив заполнять ведомость, наконец, обратил на меня внимание:

– Слушаю.

Начала я бодро. Назвала номер билета, зачитала первый вопрос… На этом моя бодрость иссякла. Пык-мык, через пень колоду. Ответ ни о чем, сама это понимала и каждой секундой все больше приходила в уныние.

Завалю. Однозначно завалю.

Рыжова сидела, сложив руки на парте, как приличная ученица, и бесстрастно наблюдала за моими мучениями.

– Никитина, – Аркадий Георгиевич покачал головой, – в чем дело? Ты вообще не готова!

– Извините, – глаза в пол, и пальчики нервно вцепились в край подола.

– Бурные выходные?

– Нет, – еле слышно, себе под нос, – родителям помогала на даче, грядки полола, морковку сажала, свеклу.

Аленка пренебрежительно фыркнула и покачала головой. Преподаватель тоже покачал, только, в отличие от Рыжовой, снисходительно. Я заискивающе улыбнулась ему, всем своим видом демонстрируя искреннее раскаяние и лелея щенячью надежду на лучшее. Наконец, он вздохнул:

– Ладно, горе луковое! Последний вопрос. Так сказать, на засыпку. Какой предмет сдаешь, как точно называется учебник, и кто его автор?

Это я могу!

Быстро, пока он не передумал, и порыв невиданной щедрости не прошел, протараторила ответ.

Он хмыкнул, поставил в зачетку двадцать шесть вожделенных баллов и протянул мне ее со словами:

– Дарья, это было в последний раз!

Я была готова пищать, визжать от восторга и расцеловать его в лысеющую макушку.

– Спасибо, огромное спасибо! Вы самый-самый-самый лучший! – радостно причитала, уже собирая свои вещи. – Я вас очень-очень-очень люблю!

– Все, иди уже, Огородница!

Словно на крыльях устремилась к выходу, попутно подмигнув Аленке. Она лишь сердито глянула и отвернулась. Рыжова терпеть не могла вот таких поблажек, ее это всегда раздражало.