"Полари". Компиляция. Книги 1-12+ путеводитель (СИ) - Суржиков Роман Евгеньевич - Страница 27

Вечером к леди Сибил пожаловал гость. Пышные усы, округлые щеки и чуть вздернутый нос придавали этому мужчине вид довольного жизнью котяры. Он был представлен Мире:

– Лорд Кларенс Мадлен Фиона рода Эмилии, управитель императорских конюшен.

Встретив графиню, Кларенс обнял ее и поцеловал прямо в губы. Мира ожидала, что сейчас он в кратчайшие сроки будет поколочен и выброшен из дому, однако леди Сибил почему-то пригласила нахала к столу. Он уселся возле графини, по-хозяйски приобнял ее за плечи и принялся грубовато любезничать:

– Львица моя, что же ты пропадала так долго на своем севере? Не верю, что там есть кто-то получше меня! Однако ты похорошела – стала еще молочней и еще вкуснее. Ты выглядишь, как лакомство!

Леди Сибил щурилась и сладко улыбалась. Мира заметила, что графиня и Кларенс спешат скорее покончить с трапезой. Девушке сделалось неловко. Она перебила аппетит парой ложек салата и сбежала из-за стола, успев, однако, услышать вслед:

– Какое хмурое дитя… Вовсе на тебя не похожа! Видать, в отца пошла.

Она разыскала Вандена – одного из двух рыцарей, что сопровождали графиню в дороге и успели кое-как раззнакомиться с Мирой.

– Скажите, сир, этот лорд Кларенс… он… ну… в каких он отношениях с леди Сибил? Не знаете ли?

– Всякий знает, миледи. Императорский конюший – альтер графини.

– Альтер?! – поразилась Мира.

– Верно, миледи.

Надо же!

Священное писание допускает, что дама может находиться в связи с несколькими мужчинами. «Жизнь женщины – слишком большая ценность, чтобы безраздельно вверить ее заботам одного лишь мужчины», – так, кажется, говорила Праматерь Софья. Однако прошло восемнадцать веков! Север давно позабыл о традициях многомужества. Мужская ревность оказалась сильнее духовных заветов, северные лорды привыкли считать женщин своею безраздельной собственностью. Лишь в любовных книжонках о богатой страстями столичной жизни Мире встречалось это словечко – альтер, а также симметричное ему – альтесса. Они казались девушке такой же романической выдумкой, как серенады под окнами и поединки за благосклонность дамы.

– Ванден, а разве мой… эээ… – у нее не повернулся язык назвать графа Элиаса Нортвуда своим отцом, – разве его милость не имеет ничего против таких отношений?

– С чего бы ему быть против, миледи? Его милость давно уж охладел к женщинам, а графиня полна сил… Так оно и ему спокойнее, и ей приятно.

– Пожалуй…

Альтер – подумать только!

И вот тогда Мира с полной ясностью осознала, что прибыла в столицу.

Люди стали попадаться им навстречу за день пути до Излучины, и шли тем гуще, чем ближе был город. Излучина, стоящая в изгибе полноводного Ханая, держала единственную паромную переправу на сотню миль. Пересечь Ханай – глубокий до черноты, своенравный, бурлящий водоворотами – задача не из легких, и не диво, что Излучинская переправа всегда пользовалась спросом. Странно было другое: люди во множестве шли от города, и почти никто – к нему. Хармон Паула стал присматриваться.

Многие шли своими ногами, кое-кто ехал верхом, совсем уж редкие счастливцы катили на телегах. Все везли поклажу: в телегах громоздились мешки, пешие несли за плечами котомки, у конных к седлам были приторочены порою самые неожиданные предметы: кувшин или сковорода, бронзовый светильник на полдюжины свечей, пара лаковых башмаков. Кто-то вез в телеге гончарный круг, у кого-то гоготали гуси, перегибали шеи через борт. Люди выглядели неопытными путниками: кто уже натер ногу и прихрамывал, кто расселся на отдых прямо в придорожной пыли. По всем признакам, были это горожане, отчего-то покинувшие дома, прихватив с собою все ценное. Хармону это крепко не понравилось.

Он стал выспрашивать: кто такие? Откуда? Куда? Почему?

Шли кто куда: иные в Альмеру, иные вниз по Ханаю, к столице; те собирались на север, в Южный Путь и даже в Нортвуд, а эти и вовсе затруднялись сказать, куда идут. Бывали среди них излучинцы, но мало; большинство путников шли из Ниара – города за рекой, в паре дней пути от Излучины. Почему шли?

– Как – почему? А ты не слыхал? В Ниаре мор!

Вот это да. Ну и новость! Тьма бы сожрала такие новости.

Хармон переспросил – мол, какой мор? Давно ли? Что делают?

– Сизый мор. Половина луны, как начался. Что делают?.. А что же с ним сделаешь!

Тут пришлось уточнить. Просто-таки жизненно необходимо уточнить.

– А в Излучину мор уже пришел?

– Да вроде нет… Пока не слыхали.

– Зачем же тогда уходите?

– От беды подальше.

Это верно: держи счастье в кармане, а беду – за горами. Хармон призадумался и даже привлек к размышлениям Снайпа и Луизу, как самых здравомыслящих из его свиты. Глядя с одной стороны, Излучину стоило бы обойти. Может, в ней пока и нет больных, но рано или поздно кто-нибудь из людского потока принесет на себе сизую смерть, и в тот день хотелось бы очутиться от Излучины как можно дальше. А если смотреть с другого конца, то объехать город не так и просто: придется сделать крюк дней в десять и заплатить втридорога за переправу в Южном Пути. И еще. Путешествуя по стране, Хармон поддерживал связь со своими покупателями – недаром он обучался грамоте. Имелись четыре гостиницы на излюбленном Хармоном пути, в которых он неизменно останавливался. Иногда в этих гостиницах его ожидали письма: нужно то; разыщи мне, любезный, вот это. За такие, запрошенные письмом товары благородные покупатели платили особенно щедро. Одна из четырех гостиниц, как назло, располагалась в Излучине.

Лишние дни пути не пугали никого. Но Снайпа убедила переплата в Южном Пути: он не терпел жадную тамошнюю знать и не желал набивать ей карман. А Луизу убедило упоминание о письмах. Женщина не могла написать даже собственное имя, и общение при помощи писем представлялось ей чудесным, едва ли не божественным таинством.

– Не годится оставлять письмо без ответа, – сказала Луиза. – А в Излучине недолго задержимся, будущим утром уйдем, и мор нас поймать не успеет.

На том и порешили. Обоз двинулся в тревожную Излучину.

Незадолго до заката они переправились через Ханай. Паромщик от всей души радовался им и болтал всю дорогу. Возможно, его порадовал нежданный заработок, но скорее – надежда. Вот добрые путники направляются в Излучину – значит, надеются, что мор обойдет город, а тогда, почему бы и ему не понадеяться на это?..

Город в изгибе реки выглядел пугающе притихшим. Когда лесной дорогой скачет конный отряд, все зверье слышит его издали и исчезает из виду, затихает, сникает – лес стоит, словно бы пуст и мертв, лишь редкая птица крикнет в чаще. Такою была сейчас Излучина.

Однако в гостиничной таверне царило какое-то странное, лихорадочное оживление. Во множестве сияли свечи, стучали ножи, гремели кружки, воздух был густым и едким от дикой смеси запахов пищи. Голоса звучали громко, тупо и пьяно. Говорили будто бы все одновременно, то и дело кто-то из гостей разражался хохотом.

Здесь же, в таверне, Хармон нашел и хозяина гостиницы – тот делил стол с тремя зажиточными горожанами. У двоих уже заплетались языки, третий ковырял ножом столешницу и, похоже, ничего вокруг себя не замечал. К счастью, сам хозяин оказался еще достаточно трезв, чтобы узнать Хармона.

– Роджер Паула!.. Давай, садись! У нас вот как раз веселье!

– Хорошо, когда люди веселятся, – ответил Хармон, но садиться не спешил. – А я уж боялся, что ты сбежал отсюда, как другие.

– Сбежал?.. Ну, уж нет! Садись, говорю!.. Кто сбежал? Самая торговля в эти дни! Из Ниара народ валом валит, и никто не скупится.

Не скупится?

А то! Когда ты, того гляди, помрешь со дня на день – зачем монету беречь? Верно, а? – хозяин хлопнул по плечу одного из собутыльников, тот шатнулся и расплескал эль. – Никто на цену не смотрит, лишь бы весело было! Садись, давай!