Любовь и пепел - Маклейн Пола - Страница 7

В конце концов я сообщила матери, что планирую поехать в Европу.

— Я надеялась, что ты передумаешь, — сказала она. — Но думай об этом как о лекарстве и полностью посвяти себя книге.

С таким же успехом она могла просто сказать: «Пожалуйста, выясни, кто ты. И побыстрее».

Я покинула Америку в июне тысяча девятьсот тридцать шестого года, направившись сначала в Англию, а затем во Францию. Обе страны словно уменьшились и выцвели с тех пор, как я последний раз была в Европе двумя годами ранее. От повальной безработицы росло напряжение. Из-за забастовок рабочих закрыли въезд в Париж, поэтому я поехала в Германию, планируя всерьез заняться исследованиями. Вот так я оказалась в Штутгарте, где, стоя перед Библиотекой современной истории, наблюдала, как маршируют нацистские солдаты, наводя ужас на прохожих и заставляя город съежиться, словно под страшным заклятием.

Влияние Гитлера постепенно росло, но вдали от моей жизни. Теперь же я наблюдала за всем с новой точки Вспыхивали конфликты и мятежи. Пугающее количество европейских стран — Греция, Португалия, Венгрия, Литва и Польша — находились под управлением военных или гнетом диктатуры. Испания была единственным местом, где старались дать отпор. Демократическое правительство пыталось установить новые порядки. Но Франко нанес удар.

Помню, читая в нацистских газетах о перевороте, я не удивилась. Первые признаки катастрофы появились давно, и с тех пор они только усиливались. Хотя от этого все эти события не становились менее ужасными. Я вернулась в Париж, надеясь спрятаться и сосредоточиться на книге, но это оказалось сродни попытке поймать собственную тень. Забастовки все еще продолжались, половина ресторанов были закрыты. В районе Парк дэ Прэнс вспыхнули беспорядки, французские коммунисты заявили о себе — и фашисты отступили. Теперь вся Франция казалась мне уязвимой. Пугающе близко подобралась она к пасти дракона.

И я снова сбежала. Домой я приехала сразу после выхода «Бедствия, которое я видела». Книга не только продавалась, но и получала множество блестящих отзывов. Для меня это стало неожиданностью, и я с трудом верила в успех. «Бостон ивнингтрэнскрипт» назвал мою работу «бесстрашной». Газета «Нью-Йорк геральд трибьюн» опубликовала большую рецензию с моей фотографией, в которой говорилось о книге в восторженном тоне. Льюис Гэннетт в своей книжной колонке назвал мои истории «жгучей поэзией» и выразил уверенность, что книга станет одной из его любимых в этом году.

Мне хотелось ущипнуть себя. После провала первого романа было так приятно, что ко мне как к писательнице отнеслись серьезно. Это можно было сравнить с долгожданным ярким солнцем, наконец-то пробившимся сквозь черные, грозовые тучи. И все же что-то было не так. Я раз за разом перечитывала рецензии и не понимала, чего же мне не хватает. Снова вернулась к газетам. Посмотрела последние опубликованные статьи в «Сент-Луис пост диспэтч», «Таймс» и «Чикаго трибьюн». Все больше и больше газет отправляли корреспондентов в Европу, количество ежедневных репортажей росло, все думали только о происходящем в Испании.

— Как такое возможно? — спросила я Альфреда и маму, размахивая последней статьей, словно жутким флагом. После шестидесяти восьми дней осады Алькасара мятежники Франко прорвались в крепость четырнадцатого века и захватили Толедо, убив сотни заложников и республиканских солдат. В других частях Испании, по мере того как националистические силы набирали обороты, происходили ежедневные казни и расстрелы.

— Это просто ужасно, — сказала мама. — О чем же думает Рузвельт!

— Он думает, как переизбраться, — ответил Альфред. — Держу пари, он не поможет, даже игрушечных пистолетиков не отправит.

— Надеюсь, ты ошибаешься, — сказала я. — Что, если это будет похоже на Балканские войны? Все только это и предсказывают, война может начаться в любой момент, но, похоже, никто не собирается вмешиваться.

К осени беспокойство еще больше выросло, число погибших постоянно увеличивалось, о чем сообщали все крупные газеты. Националисты двинулись в Валенсию, а в начале ноября — в Мадрид, атакуя его с севера и юго-запада, в то время как сотни тысяч республиканских беженцев устремились в город с востока Начались ежедневные обстрелы, и немецкие бомбардировщики взяли под прицел центральную площадь города.

«Я уничтожу Мадрид», — заявил Франко всему миру. Но в город, маршируя по Гран-Виа под торжествующие крики мадридцев, начали прибывать первые Интернациональные бригады. Все гадали, смогут ли они отбить Мадрид и остановить Франко, или, наоборот, Франко одержит еще одну сокрушительную победу. Все, что нам оставалось, это ждать и наблюдать за ходом событий.

Наступил декабрь. Приближались годовщина смерти отца и Рождество. Мама достала с чердака коробку с хрупкими рождественскими украшениями, но не смогла себя заставить их развернуть. Сияющее Рождество в Форест-Хилс-парке, катание парочек на коньках по замерзшей реке и любой другой символ этого времени года, казалось, теперь принадлежали другим, более счастливым людям. Мы поручили Альфреду выбрать место на карте, любое, лишь бы там светило солнце. Положили подушку на самый удобный стул рядом с плитой, где отец любил читать Роберта Браунинга, и, отдав дом во власть его призрака, сбежали. Сбежали так, как умеют только вдовы и сироты.

Мы решили остановиться в Майами. Но к обеду второго дня уже устали от бесконечных игр в шаффлборд и шарады. К тому же каждое третье блюдо в гостиничном меню подавалось с соусом «Морней».

— Здесь не так уж плохо, правда? — Мама нахмурилась, глядя на прямую, как стрела, блестящую стойку с открытками. — В конце концов, у нас всего неделя.

Я тоже это чувствовала — мы уехали недостаточно далеко и недостаточно быстро. Побег не удался.

— Мы можем сделать лучше, — вмешался Альфред.

Не прошло и часа, как мы собрали вещи, покинули наши необжитые комнаты, расплатились и потащили багаж через центр города к автобусной остановке. Все трое были счастливы: наконец нам предстоит настоящее приключение.

За пределами города солнце Флориды цвета апельсинового сока стало еще больше, а жара невыносимей. Единственная загруженная дорога тянулась на юг через болота и топи, как огромный питон, медленно переваривающий вереницу машин и фургонов. Извилистые мангровые заросли и болота, поросшие сорняками, испускали солоноватый, землистый запах, а придорожные указатели предлагали филе из черепах и альбуловых рыб, разбавляя рекламу зловещими библейскими цитатами.

Почти каждый поворот и изгиб пути казался странным и таинственным, и настолько далеким от дома, насколько я могла себе вообразить, а воображение у меня было отличное.

Три часа спустя после нескончаемой тряски на неровной дороге нас доставили к самой южной точке страны. Ключ от Флориды. Чудесный Запад. Ки-Уэст[4]. Весь город уместился бы на ладони, там было ужасно жарко, и казалось, что он скоро полностью высохнет. Пыльные улицы кишели курами, готовыми взбунтоваться из-за хлебных крошек или гальки — не важно из-за чего. Мы сняли номера в отеле на Петрония-стрит и отправились на площадь Мэллори-сквер за мороженым и прекрасным видом на море. И мороженое и вид не разочаровали. На обратном пути в центр города, на Уайтхед-стрит, мы увидели самое мощное, самое величественное дерево, которое я когда-либо встречала. Мне захотелось выйти за него замуж или, может быть, навсегда остаться в его тени, но у мамы были другие планы. От жары пряди ее чудесных волос прилипли сзади к шее. Нам срочно нужно было выпить. Она потащила нас дальше, к небольшой забегаловке с белыми оштукатуренными стенами на маленькой улочке неподалеку от Дюваль-стрит.

В разгар дня в баре было пусто и темно, как в пещере. На немытом полу небольшими сугробами лежали опилки и арахисовая скорлупа. Барная стойка, торчащая из стены, казалось, держалась на месте благодаря огромного размера бармену. Он представился Скиннером и сказал, что мы желанные гости в его баре и что он сразу понял, что мы заблудились.