Верните ведьму, или Шахматы со Смертью (СИ) - Томченко Анна - Страница 10

— Но как дети могут управлять магией, и почему я не смогла? — она перестаёт брыкаться и Грегори гладит ее ножки. Замерзшее в песочных часах время слишком коротко, чтобы не прикасаться, не дышать своей Лис.

— Ребёнок с детства знает свой дар. Он растёт — магия пребывает, а не сваливается лавиной. Ты получила часть моей силы к которой просто не привыкла…

У разговора аромат чернил и дешёвой бумаги, которою выдавали студентам магической академии, и это заставляет Грегори вернуться в свою юность. Но он не хочет, поэтому опять кладёт голову на колени Элис.

— Часть? — ее голос взбудоражен и Грегори все же поднимает глаза на свою чародейку. На лице такая масса эмоций, что все сразу прочесть не удаётся. — Грегори, часть? То есть ты намного сильнее? Но почему…

Элис закусываете губы и подносит ладонь к лицу. Начинает опять вытягивать прядь.

— Почему тогда ты не служишь на корону?

— Потому что я своё отслужил уже давно. А для политики не слишком сговорчивый.

— И корона просто так отпустила тебя?

— Нет, — этот разговор словно щипцами вытаскивал воспоминания о покойной жене и становилось невозможно грустно от всего, что случилось потом. — Я до сих пор каждую Луну получаю приглашение, рекомендации, заверения, в которых все сводится к одному — клятва на крови и все двери страны открыты для меня. Но я не тщеславен.

А ещё слишком сильно устал все время быть на побегушках у смерти, и поэтому добровольно Грегори никогда не принесёт клятву королю. Один вон принес, до сих пор в браслетах ходит. Кстати о браслетах…

— А за что отлучён господин оружейник?

И пока Элис рассказывала, Грегори снова успел пригреться у неё на коленях. Совсем немного, чтобы просто вернуться в то время, когда Алисия ещё не была на него обижена, когда он не натворил столько ошибок, и когда они могли просто так, как сейчас, сидеть в библиотеке и пить чай.

И это чувство чего-то забытого, но вернувшегося — грело изнутри. А когда время перебежало за полночь Грегори все же встал, подошёл к камину, чтобы подкинуть дров, а потом уйти к себе, но услышал:

— Останься со мной, пожалуйста.

Грегори замер, сидя возле камина. Дрова прогорели, и хоть особняк был оборудован системой отопления, но живое тепло грело совсем иначе.

— Ты не должна, — в горле все пересохло. И Грегори ничего такого не подумал, и ничего и не должно было быть, ведь он и Элис заново привыкают друг к другу, и он не хотел торопить.

— Я знаю, — она смотрит своими зелёными глазами прямо в душу, в самое сердце заглядывает, и впервые за вечер не отводит взгляд.

— Тогда мне не стоит оставаться, — саму фразу с трудом удаётся произнести.

— Стоит, — Элис медлит, словно подбирая слова и не находит их. Встаёт с кресла. Ее хрупкие ножки в тонких чулках невесомо касаются ворса ковра. — Не потому, что тебе надо остаться, а потому что я не хочу, чтобы ты уходил…

— И я не хочу уходить…

Но все же приходиться дойти до своей спальни, стянуть надоевший костюм, заглянуть в ванну, чтобы стоять через четверть часа в спальне Алисии и наблюдать, как она в длинной сорочке с глухим воротом сидит возле зеркала и расчесывает волосы. Расчёска застревает и тогда Грегори приближается. Притрагивается к мягким волосам, проводит по ним пальцами, а потом перехватывает щетку, чтобы самому распутывать пряди.

Элис прикрывает глаза, ощущая его касания на себе. Ее губ касается тонкая, едва заметная улыбка. Когда ладонь Грегори находится слишком близко у ее лица, Алисия просто поворачивается и ловит губами его пальцы, чтобы поцеловать. Невесомо задеть нежным бархатом. Навсегда запечатлеть.

И оставшийся один светильник в изголовье кровати, который больше мешает, чем даёт света. Элис крутится на свежих простынях, вздыхает, а Грегори лежит на спине и боится пошевельнуться, задеть, намекнуть… Вообще сделать хоть что-то, что можно было бы посчитать за намёк. Ее сорочка постоянно задевает ладонь Грегори, и в один момент он просто цепляет пальцами ткань. Тормозит свою чародейку.

— Элис, это плохая затея…

Она вздыхает. Замирает. А потом резко садится на кровати. Откидывает одеяло. Ее тонкие пальцы бегут по вороту сорочки чтобы задеть пару жемчужных пуговиц и расстегнуть. А потом, подобрав подол, потянуть наверх, оголяя стройные ноги. Выше — бедра…

Грегори наблюдает, как его Лис стаскивает с себя сорочку, чтобы остаться обнаженной, и через плечо взглянуть на него. Робко, смущённо, но прямо в глаза.

— Почему ты это делаешь? — голос хриплый, потому что тени света рисуют на ее коже, на спине с выпирающими позвонками следы прикосновений. И она смущается, обнимает себя, и Грегори поднимается на локтях, чтобы рассмотреть ее лучше. Она не даёт времени. Слишком быстро Элис перекидывает через него ногу, чтобы сесть сверху. Она цепляет пальцами его ладонь и кладёт ее на свою грудь. Слегка сжимает и шёпотом:

— Потому что хочу…

Она сидит на Грегори с широко разведёнными ногами и слегка наклоняется назад, чтобы скользнуть по ткани его штанов. Прикрывает глаза и закусывает губы. Аромат яблоневого цвета становиться почти осязаем, как будто в столице сошёл весь снег и резко зацвели все деревья. Грегори невесомо проводит пальцами по ареоле соска и ловит благодарный вздох. Ему хочется нарисовать дорожку прикосновений, и он садится, обнимает Элис, прижимается к ее груди губами, проходится языком по нежной коже и чувствует, как девичьи тонкие пальчики перебирают волосы на затылке, путаются, от этого острее и сильнее тянут, чтобы он запрокинул голову и встретился с полностью затянутыми сочной зеленью глазами:

— Я не могу не любить тебя, — шепот — раскаленное серебро, и он въедается в его слух. — Я бы очень хотела проснуться и понять, что не люблю тебя. Потому что любить тебя больно. Но я хочу эту боль ощущать всегда…

Ее поцелуи со вкусом миндаля, что остро горчит на кончике языка настоящим ядом. Но Грегори пьёт эти поцелуи. Не может напиться и собирает их на ее шее, на тонких выпирающих ключицах, на ложбинке груди и ниже по рёбрам, по мягкому взбудораженному животу. Его пальцы совсем запутались в пушистых волосах. И Элис смеётся. Ее смех похож на перезвон луговых колокольчиков в середине лета. И Грегори понимает, что так звучит счастливая чародейка.

А руки скользят дальше, острожничая. К тонкой талии, которую Грегори сжимает, и Элис рвано выдыхает совсем горячий воздух, который обжигает все вокруг, продирается под кожу острыми иголками. И тогда ладони ложатся на ее поясницу, чтобы обрисовать, спустившись вниз, округлые ягодицы.

Тени пляшут на стенах. На постели. В них переплетаются сдерживаемые чувства и горячая чувственная жизнь. Грегори рисует узоры на животе Элис, и она смеётся. Снова. И тогда его пальцы спускаются ещё ниже. К тонкой, нежной коже, к набухшим лепесткам, которые прячут в себе бутон желания. И Грегори скользит по нему, кружит, и стоны Элис, совсем не целомудренные, разливаются в его крови гулким барабанным эхом. И голос Алисии вибрирует. От этого внутри Грегори поднимается волна огня, которая способна спалить все к демонам, но он не торопится, а наслаждается удовольствием своей Лис.

Спальные штаны Грегори пропитались ароматом Элис, ее возбуждением, желанием. Алисия извивалась в его руках, ее тонкие ладони скользили по его плечам, расцарапывали. И не было ничего прекраснее, чем пелена безумной страсти, которая окрасила Элис сиянием. Ее крики отлетали от стен, чтобы сосредоточиться в постели. Она звучала как музыка, ноты, симфония, кода… И изменила тональность, когда подошла слишком близко к границе наслаждения, запела голосом. Элис прикусила кожу на шее Грегори, вцепилась пальцами, впиваясь ногтями в его предплечья и почти плакала, а Грегори лежал, смотрел на возбуждённую, яркую Элис, с каплями терпкой влаги на своих руках, и глядя в глаза своей чародейки поднёс ладонь к лицу, кончиком языка слизнул с пальцев ее вкус.