Русские мифы, или Посиделки с классиками - Дружников Юрий - Страница 5

• Предыдущая
• 5/8
• Следующая

Мор старался убедить человечество в том, чего не должно быть на земле, отвратить людей от желания стать пчелами или муравьями, хотел показать, что получится, если людей принудят так жить. Ему не вняли. Роковой вопрос ХХ века: почему могла произойти революция (читай: утопюция)? Ответ получается: из-за недостатка чувства юмора.

«Утопия не догма, а руководство к действию, – решили русские экстремисты. – Настало время утопизации всей страны». – «Я же пошутил! – кричал Мор с того света». Но они рвались вперед. Первым делом себя они произвели в траниборов и сифогрантов. Они же стали духовенством (то есть идеологами).

Сейчас читать Мора вдвойне смешно, ибо кажется, что сие – литературная мистификация, что писано это о стране Советов. Чиновник деспотического аппарата, Мор показал эволюцию власти, хихикая и потирая от удовольствия руки. Смеялся, когда шел на эшафот, но когда там, на небе, услышал о реализации своей язвительной насмешки, наверное, заплакал.

Мор говорил о двух справедливостях – для простого народа и для власти. Вторая справедливость «величественней, чем народная, а также и гораздо свободнее ее. Ей все можно, кроме того, что не угодно ей самой». В книжной «Утопии» хорошо только одному человеку – властителю Утопу. А реальная Утопия – тоталитарное государство, которое не могло бы продержаться без единой партии власти и тайной полиции. Для западного наблюдателя это cold hell (холодный ад) – очевидно, в отличие от кипящих котлов и раскаленных сковородок в традиционном аду. Для нас – сковородочный быт, растянувшийся на три четверти столетия.

Советские философы (в точности по Мору) рассуждали о счастье: оно состоит «в чем-нибудь одном или же во многом?» Шестичасовой рабочий день, как на острове Утопия, одно время решили внедрять в советской республике. Вскоре идея была удушена. Работа стала называться «трудовой фронт», выезды бригад из города на картошку «десантом». Начальники-филархи посылали разнарядки – сколько народу отправить на сбор урожая. (Я пробовал объяснять это студентам: американцы ничего не поняли, зато китайцы и вьетнамцы дружно хохотали.) При этом утопийцы, по Мору, «не изобрели ни одного-единственного, проницательнейшим образом продуманного правила», зато оказались «весьма сведущи в полете и движении небесных тел».

А откуда гениальный Ленин заимствовал мысль, что при коммунизме из золота будут делать унитазы? «Из золота и серебра не только в общих дворцах, но и в частных домах, – пишет Мор, – повсюду делают они ночные горшки». Грабителям вдевают золотые кольца в уши, надевают золотые кольца на пальцы, золотые ожерелья на шею и на голову золотые венки, чтобы воры насытились богатством. А бриллиантами играют дети. Этого, надо признать, мы в Советском Союзе не успели осуществить.

Вдруг Мор поражает нас опять: после благодарений всевышнему и администрации жители проводят остаток дня – нет, не в молитвах, но – в усердных военных упражнениях. Стало быть, подготовка к войнам и сами войны – неотъемлемая каждодневная часть счастливой жизни.

На врагов умные начальники Утопии стараются натравить соседние народы, чтобы на своей территории не воевать. Утопийцы освобождают этих соседей от тирании. Делают они это «исключительно по человеколюбию». Но гуманная цель – распространить на весь мир власть Утопа. Чаще всего, объясняет Мор, народы других стран обращаются к с просьбой установить у них такой же справедливый строй.

Не брезгуют утопийские лидеры организованными заговорами для свержения и уничтожения неугодного правительства в чужой стране. На государства, отказавшиеся жить по законам утопийцев, идут войной, и война эта справедливая, так как только глупцы не хотят перенять счастливый образ жизни. Когда враги уничтожены, освобожденные народы умоляют, чтобы утопянские начальники ими командовали. Тамошние жители легко и с удовольствием переключаются на экспортированные правила существования.

Утопийцы нанимают иноземных солдат и шпионов во вражеских странах. На войну набирают добровольцев, и сражения длятся «до взаимного уничтожения» («И, как один, умрем в борьбе за это»). Оккупациями похваляются, устраивают дни победы и ставят в честь побед памятники. Героям, совершившим важные для государства деяния, воздвигают на площади статуи и поют:

Я другой такой страны не знаю,

где так вольно дышит человек.

Впрочем, лучше процитируем Мора дословно:

Нигде нет вольнее народа,

Нигде нет счастливей страны.

Хотя ленинизм был по существу всеохватной реализацией сочиненного Мором посмешища, мелкие отклонения все же имели место. Жители «Утопии» отвергают охоту как кровожадное удовольствие. А Ленин в сибирской ссылке пристрастился к охоте, поэтому в советской республике ее не запретили, и все вожди (простите за тавтологию) охотно охотились.

Жилища на острове у Мора коммунальные и проходные. Муж и жена не могут остаться наедине. Всё насквозь должно просматриваться. Соглядатай без труда проникает в любой дом, чтобы наблюдать за тем, что вы делаете. Прозрачные стены возникнут у идеалиста с топором в руках Чернышевского в романе «Что делать?» – для солнца, а скептик Замятин в романе «Мы» вернет моровскую модель в проверенное русло: прозрачные стены для того, чтобы контролировать обитателей. Идея сперва пошла еще дальше в послереволюционных мечтаниях. Пролетарский прожектёр Щёкин предложил стеклянную одежду, чтобы всем были видны все украшения человека, которые он назвал «полорганами».

Однако чересчур вольные песенки решили запретить, когда объявили, что на одной шестой части земли утопия построена. Больше того, придумали, что она должна пустить корни в русскую историю. Иными словами, пора доказать: у нас не с Запада пришедшие идеи, а исконные русские, с пещерных времен, – ведь о социализме мечтали наши предки в Древней Руси. И даже – что наши утопические идеи использовали на Западе. Поэтому простые мысли богословских рукописей, вроде «всё нам общее сотворил Господь» стали называть «русским коммунистическим утопическим государством». Оказалось, «коммунистами мыслились образующие его новые люди». Это про средние века.

И пошли писать диссертации о том, что все пункты программ социализма на Руси разработаны давным-давно, и раньше всех: и равноправие, и всеобщая трудовая повинность, и свобода совести, и передача земли народу, и бесплатное всеобщее образование. Лишь косность проклятая помешала осуществлению всего этого, ведь за раскол, за всякие чуждые идеи в Московии назначалось «битье кнутом».

Вспомнили польского уроженца Квирина Кульмана. Тот через полвека после Мора загорелся идеей объединить человечество в единое христианское царство на земле на основах общего имущества, свободы и равенства. Сперва Кульман двинулся в Константинополь с надеждой обратить турок в христианство, но там султан приказал дать ему сто ударов по пяткам. Позже в Амстердаме Кульман познакомился с живописцем Отто Гениным. Отец того Отто служил чиновником в Москве.

У Кульмана родилась идея создания счастливого «северного царства» на Руси. Через Гениных энтузиаст отправил «Послание московским царям», а затем, не дождавшись ответа, сам подался туда. В Москве у Кульмана нашлись сторонники. Купец Кондратий Нодерман сделался агитатором кульмановской идеи создания рая на Руси, о чем донесли властям. Кульмана и Нодермана доставили в приказ, пытали как еретиков, а затем сожгли вместе с сочинениями, которых, кажется, по неграмотности и не прочитали. Генина тоже посадили, он отравился (или его отравили) в тюрьме.

Реальность российская больше смахивала на ад, чем на рай. Как писал очевидец, «погублено вашей братьи невинно и миллионы наберутся, а сколько на каторге, в неволе, в заточении находится неповинных людей, счислить нельзя! Сколько ж выгнали господа за границу: все края, все царства наполнены российского народа, а в Россию кто пришел, разве который из виселицы сорвавшись».

Суть того, что обсуждалось англичанами в начале XVI века: тирания и моральная ответственность тирана – не занимала у нас умы ни в XVII веке, ни при императоре Петре I. Тирания была полная. «Утопия» попала в Петербург сначала на французском языке. В царствие Екатерины Великой вышел ее перевод под удачным названием, соответствующим замыслу Мора, – «Нигдения». Автора обозвали Фомой Морием Англичанином.

• Предыдущая
• 5/8
• Следующая