Криминальный гардероб. Особенности девиантного костюма - Терни Джоан - Страница 9

А что же случилось с Адамом Крамером, обладающим наименьшим набором сверхъестественных черт в сравнении с двумя другими психопатами в белых одеждах, но вместе с тем, пожалуй, самым эффективным и в итоге самым смертоносным в этой компании «белых ангелов»? Его костюм остается при нем; но несмотря на то что он, казалось бы, не утрачивает своего защитного облачения, персонажа ожидает сарториальное унижение. Крамер пытается устроить суд Линча (над чернокожим старшеклассником, ложно обвиненным в попытке изнасиловать белую девушку. — Прим. пер.) прямо на школьном дворе, но его затея проваливается, а местная большая шишка Верн Шипман, не только поддерживавший расистские идеи Крамера, но и всячески ему содействовавший, отвешивает своему протеже такую оплеуху, что тот падает на землю, поднимается на четвереньки и замирает в этой позе на мигом обезлюдевшей игровой площадке перед школой (под качелями, которые должны были стать импровизированным эшафотом. — Прим. пер.). При этом его костюм словно живет собственной жизнью, оставаясь чистым и сияющим в потоке холодного и яркого света утреннего солнца. Но в финале Крамера ждет еще одно, теперь уже словесное унижение, которое одновременно звучит как напоминание о том, что белый цвет, символизирующий в кинематографе абсолютное зло, — это «Белый с большой буквы», который должен оставаться в безупречном порядке при любых обстоятельствах. «Парень, если ты сейчас же не встанешь, все твои штаны будут в пятнах от травы»[44], — эти слова произносит Сэм Гриффин, один из антагонистов Крамера, от которого на протяжении всего фильма исходит угроза, не только физическая, но и как от преследующего его голоса совести. Возможно, кому-то такие слова могут показаться неуместно легковесными для развязки столь драматичного сюжета. Но это замечание, касающееся сарториальной чистоты, можно истолковать как способ подчеркнуть хрупкость здания маскулинности, возведенного на фундаменте деструктивных наклонностей и внешних эффектов, частью которых является безупречный гардероб. Такую конструкцию совсем нетрудно разрушить, достаточно привнести в нее лишь небольшую долю сарториального несовершенства. Как заметил Г. Дебор, спектакль предстает как одна огромная позитивность, неоспоримая и недоступная. Он не говорит ничего, кроме того, что «то, что является, — благо, и то, что благо, — является». Отношение, которого он в принципе требует, есть то пассивное приятие, каковое он уже фактически обрел благодаря своей манере являться без возражений, обладая монополией на явленное[45].

И если у белизны отнять эту монополию на демонстрацию себя — заменив белый другим цветом, сорвав с тела белые одежды или просто запятнав их грязью, — ее зрелищности придет конец, а вместе с ней и притягательности безупречно одетого зла.

Задача исследования, представленного в этой главе, — проанализировать и осмыслить феномен недавнего медийного ажиотажа и, соответственно, моральной паники, стимулом к которым послужил безобидный, казалось бы, предмет гардероба — толстовка с капюшоном, или худи. После беспорядков, потрясших города Великобритании в 2011 году, и благодаря тому вниманию, которое привлекала к себе одежда их участников, худи превратилось в символ социального неповиновения. Широкая доступность и обыденность худи — важный фактор: примечательна легкость, с которой предмет массовой моды, который теоретически может найтись в любом гардеробе (ведь все носят худи), превращается в маркер преступных намерений. Просто подняв капюшон, обычный любитель комфортной одежды становится чем-то иным и вызывает тревогу и социальное напряжение.

После запрета на ношение худи в торговом центре Bluewater в британском графстве Кент в 2005 году журналисты и общество в целом ассоциируют эту одежду с преступностью, антиобщественным поведением и неуправляемостью, свойственной молодежи. И хотя худи — это всего лишь джемпер, кажется, что его поднятый капюшон обладает магическими свойствами и способен превратить повседневную одежду в нечто гораздо более проблематичное и угрожающее статус-кво. Сегодня и сама эта одежда, и люди, которые ее носят, называются одинаково: вещь и человек слились воедино в образе современного пугала — худи. К 2007 году худи квалифицируется в качестве безликого и как предмет гардероба, и как стереотип: тогдашний теневой министр внутренних дел Дэвид Дэвис считал, что худи входит в базовую «экипировку хулигана»[46]. В настоящем исследовании я, опираясь на имеющиеся образцы анализа моральной паники, постараюсь осмыслить функцию этой одежды и как индикатора поведения (прежде всего — антиобщественного), и как маркера потенциальной угрозы. Предполагается также, что мое исследование привлечет внимание к тревоге, которую общество испытывает по отношению к разным людям и их поведению, ориентируясь отнюдь не только на их одежду. Мой анализ учитывает потенциально проблематичные взаимоотношения между социальной нормой и тем, что общество считает «другим» или девиантным (ил. 2.1). Одежда в этих обстоятельствах метафорична; она сублимирует глубинные социальные переживания, связанные с угрозой личной безопасности и даже со страхом смерти.

Худи — утилитарная и очень популярная спортивная одежда, которая, однако, вызывает страх, отторжение и непонимание. Поводом пристального внимания к ней стали социальные бесчинства и приступы пиромании. Вещь, которую ежедневно надевают миллионы людей, которая стала основным предметом гардероба целого поколения, мгновенно превратилась в криминальную униформу мародерствующей лондонской молодежи[47].

Представление о худи как символе общества, которое стремительно катится в тартарары, сформировалось вследствие реакции на несколько взаимосвязанных проблем. Прежде всего, следует упомянуть, что лейбористское правительство проводило политику нулевой терпимости по отношению к мелким преступлениям и антиобщественному поведению, объяснявшемуся низкой социальной ответственностью граждан и отсутствием дисциплины. Антиобщественное поведение подразумевало широкий спектр преступлений: от швыряния камней и использования нецензурной лексики до случаев реального насилия и даже убийств; все это превращало жизнь британцев в ад. Кроме того, неудачные ролевые модели, увеличение числа подростковых беременностей, отсутствие перспектив в области образования и трудоустройства привели к расширению класса бедняков, находившихся на государственном обеспечении, которые обрели голос благодаря телешоу Джереми Кайла (2005–2019). Ситуация выходила из-под контроля: целые районы превращались в запретные зоны, куда не было доступа службам экстренной помощи, а также социальным работникам и государственным служащим. В результате был принят закон об антиобщественном поведении (ASBO), нарушение которого влекло за собой серьезные последствия, вплоть до тюремного заключения. Таблоиды публиковали возмущенные тирады о падении нравов и подростковой преступности и называли Британию «нацией ASBO». Все подростки и любители худи по умолчанию вызывали подозрение[48]: «Толстовку с капюшоном — обязательный модный аксессуар молодежи — запрещается носить в торговых центрах; это недавняя полицейская мера, направленная на борьбу с подростковой преступностью. Также запрещены головные уборы, включая бейсболки»[49].

2.1. Дэвид Кэмерон на проекте общественного центра в Манчестере (Великобритания). Автор фотографии: Кристофер Ферлонг/Getty Images

Подобные запреты (касавшиеся также приспущенных брюк) действительно имели место. Они вызвали юридическое и медийное противодействие. Пострадавшие в результате подобных предписаний обратились в суд по правам человека и выиграли: запрет на ношение определенной одежды квалифицировался как ущемление гражданских свобод.