Падение в пропасть (СИ) - "allig_eri" - Страница 40

Верховный жрец тут же преклонил колени, в то время как Хиделинда имела вид человека, вспоминающего пережитое стихийное бедствие: смесь страха, отчаяния и безграничного восхищения.

Милена с трудом сдержала желание посмотреть в лицо мужа, который коротким жестом приказал магу покинуть зал — что тот торопливо и сделал, — а сам занял своё место, рядом с императрицей.

Он действовал с уверенностью и каждое его движение было отточено сотнями лет: поступки человека, который понимал и осознавал каждую крупицу собственной власти.

— Бывшая глава культа Амма, Хиделинда, — произнёс он негромко, но тон создавал ощущение чей-то скорой, неминуемой смерти, — ты почитаешь за доблесть стоять в моём присутствии?

«Святая мать» едва не упала на пол, так спешно бросилась ниц.

— Дарственный отец, — голос её дрожал, — прошу… Смилуйся…

— Соблаговолишь ли ты, — перебил Дэсарандес, — принять меры, чтобы пресечь то богохульство, которое развязали твои сторонники?

— Да-а! — громко и уверенно протянула она и закивала, опасаясь даже поднять взгляд от пола. Её пальцы впечатались в камень с такой силой, что под ногтями образовалась кровь.

— Ибо вне сомнений, я пойду войной на тебя и твоих людей, — неумолимая жестокость голоса императора поглотила всё пространство зала, она била, словно колокол. — Дела твои забудут, а храмы и святыни обратятся погребальным костром. Тех же, кто словом или оружием восстанет против меня, я стану преследовать до самой их смерти. Амма, которой ты поклоняешься, безусловно огорчится, оставшись во мраке одиночества, ведь память о ней станет лишь сном о гибели и разорении. Люди будут плевать, чтобы очистить свой рот от её имени!

Хиделинда дрожала, выгибая спину, давясь от слёз и ужаса, разрывающего грудь.

— Ты понимаешь, что я тебе говорю, Хиделинда? — завершил он свою речь.

— Да! — слова, несмотря на сдавленные рыдания, прозвучали неожиданно чётко.

— Тогда запоминай: ты должна во всём слушаться и подчиняться императрице, а также высшему жрецу. Ещё ты положишь конец своей сопернице Фире, объявив её вне закона, а способ смены власти в культе — мошенническим. Ты огласишь истину, в чём тебе помогут, а потом объявишь войну пороку в собственном храме — и очистишь алтарь Аммы от скверны!

Словно дожидаясь этого момента, солнце спряталось за тучи, отчего зал погрузился в полумрак.

Дэсарандес подался вперёд, и казалось, что вместе с ним склонился весь мир, что накренились даже колонны, нависнув над Хиделиндой и дрожа вселенским гневом.

— Ты изгонишь Фиру, эту ведьму, которую зовёшь своей госпожой! Ты положишь конец этому святотатству! В помощь тебе будут предоставлены все необходимые ресурсы и люди!

— Прошу… — тихо проскулила она. — Фира сейчас в Кашмире… Не заставляйте… смилуйтесь…

— ХИДЕЛИНДА! — голос императора прогремел по всему тронному залу, едва ли не оглушая. — ТЫ ВЗДУМАЛА ОСКОРБЛЯТЬ МЕНЯ В МОЁМ СОБСТВЕННОМ ДОМЕ⁈

Женщина неразборчиво вскрикнула. Вокруг её колен растеклась лужица мочи.

В следующий миг, словно разом успокоившись, всё вернулось на круги своя, даже солнце, которое вновь осветило широкое помещение.

— Слушай стук своего сердца, — произнёс Дэсарандес, поднявшись на ноги. Мужчина подошёл к культистке и положил руку ей на плечо. Когда она испуганно дёрнулась, то император лишь крепче её обхватил. — Слушай сердце, ибо это знак моей милости. Ты жива и здорова. Ты можешь обуздать свои пороки, изгнать гордыню и ненависть. Стать той, кто достойна света истины. Откажись от яда тщеславия и сжатых кулаков, забудь об интригах, которым посвятила всю себя. Взгляни на радости жизни, которые тебе доступны и которые я предлагаю.

Милена уже не в первый раз слышала эту речь. Она показалась бы ей заученной, если бы не эффект, который приносили слова. Будто тайное заклинание, они развязывали узлы гордыни, связывающие человека. И тем не менее, она каждый раз тонула в глубине этих простых, казалось бы, слов, плавала в их звучании, открывала им свою душу.

За годы совместной жизни, пусть даже солидная её часть прошла в разъездах, многое для Милены стало в её муже привычным. Многое… но не всё.

Тем временем, бывшая глава культа Амма валялась на полу, в собственных нечистотах, рыдая и моля о снисхождении.

— Успокой её, — сказал Дэсарандес высшему жрецу. Почтительно кивнув, Силакви подошёл и присел на корточки рядом с плачущей женщиной.

Улыбнувшись, император повернулся к Милене и протянул руку. Она сжала пальцы его ладони и упала в крепкие объятия. Короткий, скромный поцелуй и вот, спустя десяток минут, они уже оказались одни, в прохладном полумраке собственных покоев. Помещение имело высокие потолки и приличный размер, но по сравнению с остальным дворцом выглядело весьма скромно. Ни Дэсарандес, ни Милена не обладали столь большой любовью к золоту и роскоши, чтобы тащить его даже к себе в спальню. Единственным исключением являлась величественная и очень широкая кровать с ярко-красным подушками.

— Это был тот самый маг, о котором ты писал? — поинтересовалась женщина.

— Да, ультима телепортации, — уже гораздо спокойнее, самым обычным тоном, подтвердил император. — Жаль только, что он поздно пробудил в себе эту силу и срок его жизни подходит к концу. Теперь не получится разыграть парня в будущих планах. А ведь это могло дать нам ключевое преимущество по целому списку направлений!

— И правда жаль, — слабо улыбнулась она, а потом очутилась в захвате его крепких рук, нырнула в мужской запах дальних странствий и зашлась в рыданиях.

Дэсарандес нежно обнял Милену, а потом поцеловал в висок.

— В жизни любого человека есть как взлёты, так и падения, — голос императора звучал словно сладкий дурман. — Сейчас ты переживаешь полосу неудач, только и всего.

— Неудач! — рассмеялась она сквозь слёзы. — Пророчество, Дэс! В нём говорится, что мы… что мы все умрём! Всё развалится, слышишь? У меня ужасное предчувствие… Ты знаешь, сколько людей арестовали в день единения? Тысячи только по Малой Гаодии! В Кашмире же и вовсе начался открытый мятеж. Голодающий Тирс поднял восстание, захватив власть. Проклятые версы встали на их сторону и сожгли всех солдат! Про Морбо тебе уже наверняка доложили, — она шмыгнула носом. — Брагис отбил несколько десятков нападений «кукол» Челефи, тела которых вскоре рассыпаются в пыль, а потом исчезает даже она. Лунсо подвергся нападению пиратов из Серпорта, которые забрали в рабство едва ли не треть населения, всю казну и ценные ресурсы. Тиран Тразца объявил войну королевству Рох, нашему торговому партнёру за Ржавым океаном, и нам даже нечем им помочь. Империю лихорадит со всех сторон! Теперь ещё и Фира со своими культистами. Мы…

— Не наказывай их, — твёрдо сказал Дэсарандес, уверенно удерживая лицо Милены двумя руками. — Не трогай культ Аммы. Они слишком глубоко влезли вглубь Империи, укоренились почти во всех сферах жизни нашего народа. Их попросту слишком много! Мы задушим их постепенно, выведем всё зло медленно и безболезненно. Пока же, самое главное — это завоевания. Империя должна расширяться. Мы должны объединить всё население Тораньона, прежде чем барьер Хореса будет сломлен. Лишь тогда мы сможем в должной уверенности говорить о победе над гисилентилами. Только тогда.

— Дэс… — коснулась она его груди.

— Сиюминутное всегда заслоняет более далёкое, и страсти всегда извращают разум, преследуя собственные цели, — император прижал её к себе. — Возможно, эти тревоги затмевают все прочие соображения…

— Возможно? Возможно⁈ Дэсарандес! Таким темпом нас просто убьют! Твоя любимая Империя развалится как карточный домик, а ты будешь продолжать находиться где-то там, в тысячах километров от дома, вместе с армией присоединяя очередной кусок земли! Нужно не только завоёвывать, но ещё и удерживать!

Слова Ольтеи, рыжеволосой супруги Финнелона, вырвались из её речи сами собой. Но что поделать, если они были столь близки?

Голос императрицы прозвучал как горное эхо, но в ответ раздалось лишь молчание. Если для остальных людей отсутствие ответа предвещало обиду, злобу, жестокость или какие-то нелёгкие откровения, слишком тяжкие, чтобы отмахнуться от них и не придавать значения, то для её мужа молчание означало нечто совсем иное. Его монументальное молчание звучало единым целым со всем миром, заключало в себя всё остальное. Во всех без исключения случаях оно говорило: «Услышь сама, что ты сказала». Ты. И никогда, ни при каких обстоятельствах оно не означало признание ошибки или бессилия. Наверное, поэтому ей было так легко боготворить своего супруга и так тяжело его любить. И тогда он произнес её имя: