Кристальный пик - Гор Анастасия - Страница 66

— Да, знаю, — равнодушно сказал он.

— А помнишь ту ночь в пещере у Цветочного озера? — Я улыбнулась своему отражению в одном из бриллиантов. — Я тогда сказала тебе, что доберусь до нее ради тебя, если потребуется. Как видишь, королева Круга никогда не бросает слов на ветер.

Солярис хмыкнул, и в пещере снова повисла тишина. Вода под нами бурлила благодаря источнику, бьющему из-под земли, и, отражая в себе нефритовый рельеф, имела цвет травянисто-изумрудный, напоминая море в моем родном краю, точащее скалы под замком Дейрдре. Мы с Матти редко купались в нем, — уж слишком соленым оно было, да и крутой спуск к нему запросто мог обернуться переломом обеих ног, — предпочитая морю то самое Цветочное озеро. Плавала я обычно в нижнем одеянии, не осмеливаясь купаться совсем нагой. Но за этот год смелости во мне стало гораздо больше. Потому я разделась полностью: сложила тунику с платьем стопкой на краю, распустила косы, повыбирав из них заколки, и приблизилась к воде.

Я погрузила в горячую воду сначала одну лодыжку, затем вторую, а после опустилась в воду по колено, опираясь о бортик, под которым оказалась гладкая, как скамья, ступенька. Солярис не торопил меня, позволяя спокойно примеряться к глубине и температуре. Только прислушивался к плеску воды и моему дыханию, которое невольно участилось от захлестнувшего тело жара. Вода была горячей — не как кипяток, а как подогретое на печи молоко. От этого в голове стало еще туманнее, чем прежде, зато изнуренные мышцы мгновенно расслабились. Волосы намокли и потяжелели. Я уже и не помнила, когда стригла их последний раз, потому они затянули собою почти всю поверхность купальни, похожие на тину. Не в силах противиться неге, я легла на спину, сомкнула веки и раскинула руки в стороны, позволяя воде мягко качать меня на слабых волнах.

— Зачем? — спросил Солярис после нескольких минут моего безмятежного покоя. Его выдержка треснула.

— А? — Я лениво приоткрыла один глаз.

— Зачем ты снова собой ради меня жертвуешь? Зачем согласилась волю божественную исполнять, лишь бы проклятие мое разбить? Я тебя просил об этом?

Его терпение, натянутое до предела весь минувший день, наконец-то треснуло.

Я вздохнула и подплыла ближе к бортику. Если в центре купальни вода доставала мне до ключиц, то под обрывом едва достигала талии. Потому я согнула в коленях ноги, чтобы оказаться прямо под Солом, но при этом не стоять перед ним голой и не мерзнуть.

— Мы ее и без того исполняем, причем оба и уже давно.

— Я не об этом спрашиваю.

— Ты чего же, свободы не хочешь?

— А сейчас у меня нет свободы? — ответил Солярис и, наверное, едва сдержался, чтобы не развернуться ко мне, по-прежнему стоя к купальне спиной. По одной лишь этой спине я уже могла сказать, что он злится. Только в такие моменты он и покрывался чешуей на шее и лопатках. — Я могу идти, куда пожелаю. Я могу пить и есть, что пожелаю. Я могу обернуться собой, подставить тебе крыло и полететь туда, куда мы пожелаем.

— Мы, — подчеркнула я. — Вот именно.

— А быть частью «мы» означает несвободу? В таком случае и ты не свободна тоже, получается?

— Я тебя не понимаю… Я же не отказаться от тебя хочу, не в Сердце отослать и не изгнать из замка! Всего лишь даровать возможность самому решать, когда тебе подниматься в небо, а когда нет. Разве это плохо? Или ты… — Я осеклась, заметив, как Сол сгорбился от моих слов. — Ты боишься, что тогда я перестану быть тебе нужна?

Солярис обернулся. Из-за скопившегося пара поверхность воды стала матовой там, где я стояла, но он все равно отвел глаза, как только вспомнил, что я стою в воде полностью нагая. Однако это не помешало ему пройти до края купальни и, наклонившись, потянуться рукой к моей макушке.

— Рыбья ты кость… — вздохнул он надо мной.

— Хватит делать так! — вспыхнула я и отпрыгнула от него, шлепнув по руке, когда он начал трепать меня по волосам. — Будто я дитя малое!

— Раньше ты не возражала, — растерянно произнес он.

— Раньше я и была ребенком, а не твоей ширен.

Сол склонил голову набок и все же скользнул по мне взглядом, но каким-то рассеянным, беглым, будто смотрел не на меня, а сквозь. Затем он кивнул каким-то своим мыслям, разулся и, веля мне отойти чуть дальше, спрыгнул в воду по пояс, намочив и рубаху, и штаны.

— Ты чего в одежде в воду сиганул⁈ — воскликнула я, закрывшись рукой от брызг. — Совсем дурак?

Губы обожгло, но то была не вода, накатившая волной от прыжка Соляриса. Он присел и поцеловал меня без всякой осторожности, так свирепо и остервенело, будто думал, что я вот-вот начну брыкаться и пытаться от него отбиться. Ладони обхватили мою голову, сжали с двух сторон, бескомпромиссно притягивая ближе, из-за чего я едва не выпрямила ноги и не вынырнула из воды голышом. Кровь застучала в висках, когда по языку заскользил язык Соляриса. Я почувствовала раздвоенный кончик, как у змеи, какой появлялся лишь в те мгновения, когда Сол сдавался под напором своей первородной сути, а затем почувствовала и острые зубы. Он слегка прикусил мою нижнюю губу, словно в наказание за сказанное.

— Не хочу, чтобыя́перестал быть тебе нужен, — прошептал он, опустив руки мне на плечи. — В тебе половина моей души, а во мне — половина твоей. Я твоя сокровищница. Лишь благодаря тому, что мы стали одним целым, ты до сих пор жива. Я благодарю Виланду каждый закат и каждый рассвет, — агатовые когти запутались в моих волосах, перебирая их и укладывая, тяжелые. — Вовсе не я был твоим подарком на день рождения, а ты моим. Так зачем мне его — тебя, — лишаться?

Сердце Соляриса билось под моими ладонями так сильно, что казалось, будто оно лежит прямо на кончиках моих пальцев. Я смяла ворот его намокшей рубахи, провела по груди, на которой блестели прозрачные капли, и лишь затем нашла в себе силы сказать:

— Сними это с себя.

— Что именно?

— Все.

И тогда я наконец-то выпрямилась, вынырнула из воды по пояс и, нависнув над Солом, предстала перед ним лицом к лицу. Ему не оставалось ничего, кроме как посмотреть на меня в упор. Волосы, длинные и потемневшие от воды, легли мне на грудь плащом, но этого было более чем достаточно, чтобы у меня загорелись от стыда щеки, а у Сола — уши. Я никогда не считала себя настолько же привлекательной, как Матти, даже более того — едва ли вписывалась в дейрдреанские каноны красоты. Не зря Солярис прозвал меня «рыбьей костью». Из-за сахарной болезни, не будь я принцессой, меня бы и местные наверняка дразнили тощей или худосочной. Слишком узкие бедра, слишком костлявые колени и руки (левая так вообще буквально), слишком маленькая грудь. Шрамы только добивали любое очарование, которое могло во мне оставаться: бледные полосы под ребрами, пунцовые отметины над самым сердцем. Однако, стоя напротив Сола во плоти и естестве своем сейчас, я совсем не переживала об этом, ибо, когда он смотрел на меня, золото в его глазах оборачивалось солнцем.

Агатовые когти медленно поддели распущенные локоны с моей груди, но не решились отодвинуть их и вернулись обратно к плечу.

— Так ты будешь раздеваться или нет? Не одним только людям нужно за чистотой следить, — сказала я, решив поиграть с Солом в его же игру и посмотреть, что будет. — Ты в пути тоже без бани обходился, да и одежду уже все равно намочил. Помойся со мной.

Сол заморгал часто-часто, видимо, решив, что неправильно трактовал мои действия, и тут же убрал с плеча ладонь. Скрепя сердце я позволила ему сделать это, но лишь для того, чтобы он, медленно развязав шнуровку на рубахе, наконец стянул ее через голову и закинул к моей одежде, следом поступив так и со штанами. Больше всего времени потребовала броня: несмотря на то, что Сол давно научился снимать и надевать ее без каких-либо застежек, ему не сразу удалось подцепить мокрую чешую и избавиться от нее тоже.

— Что это еще такое?

Солярис вздрогнул, повернутый ко мне полубоком, когда я подплыла к нему ближе и притронулась пальцами к длинному шраму внизу плоского живота. Тот тянулся от косточки таза к ребрам, но вовсе не с той стороны, с которой Сола ранила Мераксель. То был шрам более неровный, крестообразный, словно оставленный острым концом кочерги, и несвежий. Видимо, там, в замке Дану, во время перевязки, его скрыл высокий пояс штанов, но теперь же сквозь воду бордовый узор предстал на белой коже во всей красе. И еще несколько таких же, опоясывающих торс…