Кристальный пик - Гор Анастасия - Страница 39

Пока я взбиралась на крышу башни-донжона, неся на спине туго завязанный узелок, куда вместе с одеждой сложила компас Ллеу и маску Кроличьей невесты, Гвидион провожал меня с таким траурным видом, будто ему выпала честь не восседать на моем троне, а зажигать погребальный драккар. Ллеу и вовсе не пришел, — бдел у постели Матти, как я ему наказывала, — зато пришли Мелихор с Тесеей. Первая едва удерживала за шкирку вторую, когда та брыкалась и пыталась броситься Кочевнику на шею, чтобы забраться на Соляриса вместе с ним.

— К… Кай!

— Ты чего ревешь? Как уйду, так и вернусь! Не впервой же. Будь умницей и слушайся Хору с Маттиолой, как только та очнется. А вот ее брата-сейдмана не слушай! И чтобы все книги в библиотеке перечитала к моему возвращению, поняла? Ты должна быть самой умной в нашей семье! — напутствовал Кочевник, потрепав Тесею сначала по черным косичкам, а затем по залитым слезами щекам.

«Самой умной в вашей семье?.. Какую низкую планку ты ей задал», — произнес Солярис саркастично, уже покрывшись чешуей поверх брони и взобравшись на зазубренный мерлон. Я немо обрадовалась, что Кочевник не разбирает драконьей речи, а вот Мелихор хихикнула, прижав кулак ко рту.

Тесея, всегда кажущаяся мне не только самым трудолюбивым ребенком, но и самым рассудительным, будто с цепи сорвалась. Лицо ее горело, губы дрожали, и она, казалось, вот-вот сломает себе пальцы, до того быстро перебирает жестами вместо криков. Оно и понятно, ведь Кочевник обещал ей никуда не уходить больше, но сам же вызвался в полет, как только о нем заслышал.

«Я обещал тебе разделаться с Красным туманом, помнишь? — сказал он. — А слова не стрелы — я их на ветер не бросаю. Красный туман поныне жив, значит, быть сему — я с вами».

Серебряное веретено по-прежнему болталось на кожаном пояске Тесеи, как и маленький моток пряжи с новой куколкой, из которой в этот раз должен был получиться волк, а не человек. Поняв, что Кочевник не уступит, уже устроившись у Сола на хребте, Тесея с отчаянием посмотрела на меня.

— Это слишком опасное и тяжелое путешествие, Тесея. Но клянусь четырьмя богами, что верну тебе брата живым и целым, — сказала я ей. — Попрощайся за меня с Сильтаном.

Последнее я адресовала уже Мелихор, и та притворно улыбнулась.

У нас оставалось всего семь дней до конца летнего Эсбата, когда граница Междумирья восстановится и через нее будет уже не пройти. Прекрасно помня об этом, Солярис собирался лететь не просто без ночлегов, но и без остановок. Как бы я ни пыталась отговорить его, пока мы собирали вещи, это было бесполезно. Потому и пришлось действовать иначе. Молча, по-своему, как учил меня отец на пару с Гвидионом. Они называли это «королевской волей», но я считала, что это не более чем разумность.

Не подавая виду, я ухватилась за костяные наросты на опущенном крыле Сола и подтянулась вверх, усаживаясь между гребнями впереди Кочевника.

В детстве няня-весталка рассказывала мне, будто вёльвы умеют петь так громко, что их слышат сами боги по ту сторону луны. Однако она и раньше любила выдумывать всякие глупости, потому я и не верила, что это окажется правдой. Но, когда мы с Солярисом и Кочевником взмыли ввысь, я была готова поклясться, что слышу глас Хагалаз, разносящийся из Рубинового леса далеко-далеко за его просторы. Это была та самая песнь, начало которой я застала еще на маковом поле, и даже когда мы перелетели Столицу, она не умолкла. Хагалаз пела всему Кругу, везде и отовсюду сразу. Как летели по воздуху с теплым ветром ее слова, так летели и красные листья с синими нитями, оплетающие землю тугой паутиной. Жители Столицы продолжали неспешно бродить по улицам, распродавая остатки товара в телегах, нетронутые Увяданием, и никто из них не замечал, что оказался в плену защитного сейда. Только нить на моем пальце — точь-в-точь такая же, как нити сейда Хагалаз, призванные песней, — сдавила костяшку сильнее обычного.

Солярис летел молча, а Кочевник тоскливо оглядывался на замок, на крыше которого осталась его последняя родная кровь. Пахло солнцем, летней грозой и снежными анемониями, пыльцу которых нес с собой ветер с вершин Меловых гор. Сердце в груди зашлось от резких подъемов и снижений, когда Сол пытался облететь клочки пасмурных облаков, и звенья колец на моем поясе гулко позвякивали. Отсюда двускатные крыши домов с угловатыми резными коньками напоминали ладьи, плывущие по Изумрудному морю. Обычно мне нравилось разглядывать их, как нравились и сами полеты… Однако сейчас, взирая на кленовые рощи и пастбища родного туата, я не чувствовала ничего, кроме щемящей боли где-то в грудине. Она будто тянула меня вниз, отчего казалось, будто и Сол вот-вот начнет крениться к земле под ее тяжестью. Эта боль мешала дышать, что на такой высоте всегда было крайне важно. Оттого голова у меня быстро закружилась, и, поддавшись слабости, я легла Солу на спину животом.

«Не плачь. Прошу…»

Перепончатые крылья, усеянные острыми костяными гребнями и жемчужными чешуйками у оснований, двигались за спиной плавно, как волны. Казалось, Сол не летит, а плывет по небу, прикладывая для этого минимум усилий. Но ключевое слово здесь «казалось», ведь на самом деле мышцы его превращались в камень от изнурительной работы. Для того, чтобы лететь, он напрягал буквально каждую из них. Потому, занятый поддержанием высоты и скорости, Сол не должен был заметить, как я содрогаюсь на его спине. Но заметил.

Ветер срывал слезы с ресниц и уносил их раньше, чем те успевали потечь по лицу, однако я все равно чувствовала, как намокли пряди волос, выбившиеся из косы. Только косы, заплетенные рукой Матти, держались долго во время полетов, а сегодня я занималась ими сама. Возможно, я больше никогда не познаю ее руки, ведь когда она придет в себя и узнает, кто с ней содеял это и почему…

«Виновник произошедшему лишь один, и это не ты».

Я утерла сопливый нос рукавом кафтана, в котором было жарко в месяц благозвучия на земле, но комфортно в небе. Голос Сола в моей голове, напоминающий о том, что он рядом, всегда приводил меня в чувство. Но в этот раз его было недостаточно.

— Ты не понимаешь, — заговорила я, когда острая жемчужная чешуя продырявила замшевые перчатки и проткнула кончики пальцев, заставляя ветер уносить вместе со слезами теперь еще и кровь. Кочевник уже спал, болтаясь из стороны в сторону за моей спиной. Возможно, потерял сознание от перепадов высоты, а, возможно, просто привык. Поэтому ничего не стесняло меня в выражениях: — Я говорила с Матти накануне. Мы обсуждали ее красоту и мужчин… Я часто шутила насчет того, что нет ничего, чего она не могла бы от них добиться, всего-то не заматываясь до подбородка в шаль. Мне не стоило так говорить. Вдруг Селен решил, что я завидую ей?

«Руби…»

— Но я никогда, никогда не завидовала, клянусь! Я так люблю Матти, Солярис, ты не представляешь. Я должна была защитить ее, как она меня защищала, но вместо этого стала причиной выпавшего на ее долю испытания. Что бы Ллеу ни сделал, эти шрамы уже ничто не сотрет. Глядя на себя в зеркало, она всегда будет вспоминать, к чему привела ее служба мне. Самый прекрасный цветок из всех, что растет в моем замке, оказался растоптан. А Вельгар…

«Вельгар? — переспросил Сол. — При чем здесь Вельгар?»

Обычно он злился, когда я отказывалась внимать ему, но в этот раз был снисходителен и терпелив. Весь прошлый день каждый из нас был занят своим делом, и теперь Сол наверстывал упущенное, утешая меня так, как умел. То есть молча слушал, в основном.

— Когда-нибудь Вельгар наверняка прибудет в Дейрдре и увидит, что я сделала с Матти. Возможно, он мог стать ее любовью, — той любовью, которую Маттиола никогда не встречала средь человеческих мужчин, — но из-за меня этого не случится.

Сол ничего не сказал, но дернул хвостом, давая понять, что мои откровения застали его врасплох. В другой ситуации я бы устыдилась того, что, возможно, взболтнула лишнего, но чувствовать себя хуже, чем сейчас, было уже невозможно.