Кексики vs Любовь (СИ) - Шэй Джина "Pippilotta" - Страница 30

Такого-то лося!

Господи, ведь правда же лось. Были бы рога — задевал бы ими солнышко.

А может, он как раз и решил, что раз уж рост лосиный, а плечи — такие, что в косяк не пройдут, то фиг ли бояться пенсионерки, у которой даже ружья с солью и того нету.

А ведь я предлагала! А что сказала мне моя мамочка?

Да ну! Да зачем! К чему такие траты! Кому нужна я и мои грядки!

А вот некоторым борзым непарнокопытным нужны, оказывается!

Удивительное рядом — когда мною движет дух мщения, даже мои несчастные почти девяносто килограммов оказываются быстры, бесшумны и компактно умещаются в тех тропинках малинника, что мы успели протоптать за эти годы. Два раза картофельный грабитель оборачивался в мою сторону — и оба раза мне удавалось сныкаться в густом кустарнике. Жаль только рожу эту наглую особо не разглядела, но ничего. Ща! Сделаем что надо — а там уже можно и полюбоваться, и в зенки борзые плюнуть, и по ребрам галошами попинать.

На мою удачу ворище только начал копаться, и засел на самом крайнем боровке, соседствующем с малинником по кромке распаханной земли. Поэтому мне не пришлось уж очень сильно ломать голову, как реализовать план по возмездию без риска раскрытия.

Просто затаилась на карачках за кустом, даже не дыша и не поднимая головы. Дождалась, пока лосяра доберется до меня и начнет маячить своим камуфляжным задом в просвет между ветками малинника. Выскочила и с воплем…

— Ага, попался!

…От души прикладываю паршивца. С размаху. По голове. Найденным почти пустым картофельным мешком.

Это оказывает по настоящему шокирующий эффект. Картофельный расхититель крякает. Вздрагивает. Делает от неожиданности шаг — но не ко мне, а вперед. И падает в обморок рожей прям в картофельный куст. Чтоб его колорадские жуки сожрали!

И ведь остается лежать ничком, вот прямо так, даже головы не поворачивает.

М-да, а я еще бабушке не верила, что “мешком из-за угла” — это вообще страшно.

— Юлька, это ты, что ли? — раздается откуда-то слева скрипучий, хорошо знакомый мне голос.

Это Эльнура Максимовна, мамкина закадычная подружка, спонсор трех крайне запущенных женихов для меня, облокотилась об забор, отделяющий наш картофельник от её и заинтригованно лупит на меня глаза.

— И вам добрый денечек, теть Нюр, — бодро машу я, пихая носком галошки ботинок поверженного грабителя, — прикиньте, вора поймала. Картошку у нас тырил посреди дня.

— Совсем оборзели, — возмущенно откликается соседка, — у меня давеча три боровка за ночь срыли. А участковому-то вообще до лампочки. Талдычит мне — недостаточно улик для розыска.

— Ну, тут и искать не надо, — кровожадно потираю лапки я, — пойман с поличным, гад.

— Ну теперь-то Михалыч не отвертится. Поработает чутка. Ща я за ним сбегаю, — теть Нюру так окрыляет моя победа, что она даже забывает про свой ревматизм — так быстро исчезает за своим забором.

С одной стороны, я, конечно, не собиралась привлекать участкового к этой истории. С другой стороны — почему бы и нет?

Ужасно гордая собой, я окидываю взглядом ту часть картофельника, что осталась у нашего вора за спиной и…

А?

Ни одной ямы?

И ведра с картошкой нет? И мешка тоже нет?

Серьезно?

Я делаю один шаг вперед, полагая, что мои глаза меня обманывают, и что если я окажусь чуточку ближе — все-таки удастся разглядеть состав преступления и…

— Ай!

Сероватый, грубоструганный черенок от мотыги прилетает мне по лбу. Да блин!

Мотыги? Не лопаты? Серьезно?

Серьезно!

И тут до меня доходит, что походу мой вор картошку не копал. Он её окучивал.

И судя по тому, что окучивал он её маминой мотыгой — взял он её из нашей же сарайки. С материного разрешения.

К лежащему ничком телу “вора” я подхожу с самыми нехорошими предчувствиями.

Наклоняюсь к голове, сдираю с неё камуфляжную кепку. Содрогаюсь при виде светлого затылка.

— Спаси меня, Господи, — шепчу, скрещиваю пальцы и толкаю “вора” в плечо, переворачивая его на спину.

Увы мне, ни до одного бога моя молитва не долетела.

Передо мной живописно распростерся между картофельных кустов чертов Бурцев. Блин, и почему я его мешком приложила, а не лопатой?

Первый мой порыв — найти поскорее лопату и прикопать Бурцева в ближайшем боровке. Нет трупа — нет проблемы.

Ну, и что, что этот труп все еще дышит. Если дышит он — мне никогда кислорода не хватит!

Крамольные мыслишки приходится отогнать во имя моей славной карьеры повара-кондитера. Сомневаюсь, что в колонии меня кто-то допустит до кухни и разрешит испечь тортик. Да и за лопатой бежать далеко придется!

Если от дома до картофельника я кралась медленно, поставив за цель свою незаметность в ущерб скорости, то обратно я несусь как горная лань, вприпрыжку, нанеся ущерб малиннику практически в шоссейную трассу. Ну, а что поделать?

— Мама! — ору, чуть не снеся дверь своей могучей грудью. — Нашатырь, срочно.

— Что случилось? — моя родительница переключается в режим боевой тревоги молниеносно. — Юлечка, тебе что, сделали предложение руки и сердца? Тогда почему ты идешь за нашатырем своими ногами?

— Нет, пока мне сделали предложение только перца, — брякаю в сердцах и сама выдергиваю из холодильника нужный пузыречек.

Ох уж эта мама, с её неизбывным желанием сбагрить меня замуж! Наверняка даже все Маринкины порывы по тому, как меня переодеть-переобуть для встречи выпускников — это её рук дело.

Ладно, это не актуальная проблема.

Актуальная проблема сейчас колорадских жуков своей оглушенной харей распугивает. Все, что я могу сказать маме в данную секунду, — хлопнуть ей дверью от души. Чтоб сразу поняла, что все мои мысли о её интригах сейчас — неподобающе нецензурные.

Мама понимает.

Впрочем, это ей не мешает проследовать за мной в огород, степенным шагом. И Маринку с собой прихватить.

— Юлечка, ты, конечно, молодец, — одобрительно, пока я пытаюсь заставить Бурцева занюхнуть нашатыря поглубже, приговаривает маман, — только не спешишь ли ты?

— С чем? — не всекаю я.

— Может, стоит его привести в себя где-нибудь поближе к ЗАГСу? Чтобы не успел очухаться.

— Ну знаешь, мама! — возмущенно восклицаю я, а Бурцев тем временем на моих руках оглушительно чихает. — А что мама? — эта святая женщина закатывает глаза. — Мама-то как раз знает. Мужиков по крайней мере.

— Поэтому ты до сих пор не замужем?

— Боги мои, Юлечка, я что, слышу сарказм? — мама ехидно поблескивает глазами. — Только зря ты его из защечных мешков выпустила. Я-то замужем была. Вас с Мариночкой родила. А потом мне замуж выходить зачем было?

— У… кхм-кхм… меня есть пара вариантов, — Бурцев наконец оклемывается настолько, чтобы хоть и слабым голосом, но все-таки впилиться в нашу с мамой дискуссию.

— Я вас умоляю, юноша, — мама меланхолично прицокивает языком, — это даже не я придумала, что ради одной сосиски не зачем приводить домой целого кабана. А грядки вскопать и полку приколотить и сосед за фуфырик сможет.

— Так! — у меня все-таки сдают нервы. — Мама, а теперь объясни мне, что тут происходит.

— А что мама? — родительница даже и не думает отступать с позиций. — Это ты мне расскажи. Зачем ты так напугала бедного мужика? Тем более так рано, когда он только третий боровок до середины окучил!

Кто про что, а мама — про картошку. Которую теперь, попой чую, придется окучивать мне в одиночку. Потому что Маринка тоже на меня волком смотрит, а Тимур после “свидания” с картофельным мешком имеет веский повод свинтить отсюда и даже в суд подать за попытку шугануть его до инфаркта.

Вот собственно и зачем я тут такая красивая? В платье еще этом.

— Ну мама! — все-таки нахожу контраргумент я: — Вы же наверняка видели меня из кухни. Почему не окликнули? Не предупредили? Или что, вы там попкорн искали, чтоб веселее было смотреть, как я облажаюсь?