Столичный доктор - Вязовский Алексей - Страница 40

Я вздрогнул, резко обернулся. Наверное, один из зрителей только что закончившейся операции. Врач местный. Лет сорока, с высоким лбом, за счет лысины продолжающимся до затылка, но зато с шикарнейшей окладистой бородой.

– Извините?

– Простите, мы не представлены. Дьяконов Петр Иванович. Экстраординарный профессор кафедры оперативной хирургии и топографической анатомии.

Вот так встреча! И не верь в судьбу после этого. Полчаса назад я его разрез не очень хорошо вспоминал.

– Так мы коллеги. С покойным Августом Петровичем…

– Конечно, я знаю. Мы с вами встречались, но без представления. Блестяще провели сегодня операцию! Вам надо почаще показывать коллегам, как следует работать. Я восхищен, не ожидал такого!

Еще один из нации хирургов. Ведь никто не заставлял приходить, смотреть. Да и что там можно увидеть с его места? И сейчас руки потирает, как пьяница перед выпивкой.

– Зашел поинтересоваться состоянием больной, – кивнул я на постель Повалишиной. – Привез ее буквально накануне.

– Так и это вы? Разрешите пожать вашу руку! Александр Алексеевич рассказывал! Какое чудо! Буду ждать статью с описанием этого случая!

Когда я вернулся в кабинет, Бобров продолжал спорить с Викой. И у них даже не поменялся предмет дискуссии: Ольга Александровна Федченко, которая, как оказалось, не только смогла (!), но и не смогла. После возвращения из Туркестана дамочка увлеклась революционными теориями, участвовала в стачках, была причастна к смерти жандарма. Ее судили, выслали в Сибирь.

– Вы этой судьбы хотите? – вопрошал раскрасневшийся от коньяка Бобров. – Вот к чему ведет весь этот… ваше фрондерство!

– Виктория Августовна! – Я посмотрел за окно. Метель затихать не собиралась, наоборот, все усиливалась. – Нам пора. Ваша маменька будет волноваться.

– Да, да, – обеспокоился Бобров. – Я дам свой экипаж.

Это было очень кстати.

Карета у заведующего оказалась вполне себе прогрессивная – с небольшой печкой внутри, отделанная тканью.

Пока ехали в Хамовники, Вика мне жаловалась на тяжелую женскую долю.

– Maman меня торопится выдать замуж. Только и разговоры о женихах. А я не хочу! Понимаешь, не хочу! Бестужева вышла замуж в семнадцать лет. Ты видел ее лицо?

Внешность для женщины – это всё. Тут можно только кивать и соглашаться.

– Дом, дети… Летом на дачу. Хорошо, если муж свозит на воды…

– Кирхе, киндер, кюхен, – тихо пробормотал я, но Вика услышала.

– Именно! Я не хочу такой жизни!

– Но-о, милая! – Кучер Боброва застрял почти на подъезде к дому Вики. Карета без толку дергалась туда-сюда, ржала лошадь…

– Ну не все так ужасно, – возразил я. – Ту же Бестужеву можно вылечить.

– Правда?

– Даже не сомневайся.

– Ты обещаешь мне?

Виктория взяла меня за руку, крепко сжала.

Вот никогда не любил подписываться на невыполнимые обещания. Убьет сера сифилис или нет?

– Давай дойдем пешком, – предложил я, осознав, что мы окончательно завязли в московских сугробах.

Я выдал кучеру полтинник, подхватил Вику под руку, и мы начали торить тропинку в снегу.

– Евгений Александрович! Я категорически не одобряю подобных увлечений моей дочери!

Позднее возвращение Виктории вызвало бурю эмоций у Елены Константиновны. Ее глаза просто метали молнии в меня.

– Я очень виноват, – пришлось идти на попятную. – Это было ошибкой – позвать госпожу Талль на аппендэктомию.

– Мама! – В наш разговор вмешалась возмущенная Вика. Похоже, Боброву все-таки удалось ее угостить рюмкой коньяка, и девушка пошла в атаку: – Ты не представляешь, что я сегодня видела!

– Помолчи! Даже не хочу знать! – отрезала вдова. – Не место молодой девушке в подобном месте!

– Что же, позвольте откланяться. – Я совершенно не собирался вступать в битву с Еленой Константиновной. В битву, которую у женщин в принципе невозможно выиграть: на любой твой аргумент у них найдется сотня своих. – У меня завтра важная встреча с генерал-губернатором, надо выспаться.

Вот зря я отпустил кучера. Как сейчас добираться домой?

– С великим князем? – опешила вдова. – С Сергеем Александровичем?

– Ну, если у Москвы не появился новый градоначальник, – усмехнулся я. – Да, с ним.

Надо было видеть, как переменилась Елена Константиновна. Заулыбалась, позвала слугу принять у меня верхнюю одежду:

– Это же по поводу «Русского медика»? Нет, нет, Евгений, я не могу вас отпустить на ночь глядя, смотрите, какая вьюга на улице! Помните, как у Пушкина?

Вика, глядя на маму, заулыбалась, я – тоже.

– Переночуете у нас! Я не приму отказа!

Пришлось разоблачаться, потом выслушивать восторги вдовы за ужином: вдруг и дочка оказалась у нее умницей, надеждой русской медицины, и я стал восходящей звездой всей отечественной науки. Еле дождался, когда нас отпустили по комнатам.

Придет или не придет? Вот вопрос, который меня волновал, пока я крутился на кровати в обнимку с горячей грелкой. В комнате было, мягко сказать, прохладно, и даже толстое одеяло не сильно согревало. А вот грелка была очень кстати, я даже мысленно поблагодарил вдову и примирился с ее непростым, вздорным характером.

Под эти мысли я почти провалился в сон. А в полночь, когда часы внизу пробили двенадцать раз, в комнату проскользнуло белое привидение. Это оказалась Вика в ночной сорочке.

– Только тихо! – прижала девушка палец к моим губам и залезла под одеяло. – Еле дождалась, пока маман и служанка заснут.

Я просунул руку под ночнушку, поцеловал Вику в шею. Дождался первого стона, двинул руку выше.

– Только тихо! – Следующий стон я погасил поцелуем в губы.

Утром встал рано, практически с рассветом. Перетряхнул перину, чтобы скрыть след от тела Вики. Потом быстро оделся, набросал записку с извинениями вдове. Метель на улице стихла, снег искрился под первыми лучами зимнего солнца. Город жил своей жизнью: дворники очищали мостовую, по улицам ехали крестьянские сани.

Дойдя до набережной Москва-реки, я поймал извозчика и уже к восьми утра был дома. На входе столкнулся с Кузнецовой. Марья Сергеевна, похоже, собралась на рынок, у ее ног стояла пустая корзина.

– Что это вы, Евгений Александрович, не ночуете у себя? – игриво спросило домохозяйка, поправляя на голове пуховую шаль.

– Да вот, задержался у коллеги. – Я почувствовал, как краснею. – Ночью метель была, не рискнул ехать.

Поклонился, проскользнул мимо улыбающейся женщины к лестнице. Похоже, Кузнецова все поняла, но надо отдать ей должное: промолчала. Только показала пальцем себе на шею.

Растолкав спящего Кузьму и велев ему делать завтрак, я подошел к зеркалу. Черт, а на шее-то засос! Ах, Вика, Вика… А ведь была такой стеснительной! Куда все это делось? Утром спешил, галстук не повязал, ворот рубахи, наоборот, опустил, вот и видно. Ну ничего, сейчас воротничок, согласно правилам, подниму, галстук повяжу, видно не будет.

Перекусив яичницей на скорую руку, я погрузился в составление прошения на имя генерал-губернатора. Расписал все плюсы существования скорой в городе, привел в пример опыт европейцев. Уже неделю как из общества Мунди пришел ответ, в нем директор венской подстанции по фамилии Штерн дал вполне внятную картину работы скорой, штатную структуру, даже расписал трудности, с которыми пришлось столкнуться. Это письмо я приложил к своему ходатайству. Сработает ли? Да бог его знает, в таких делах большую роль играет случайность: в каком настроении начальство, что нашептал секретарь, и так далее и тому подобное.

Закончив с документами, я оделся в лучший костюм Баталова, повязал широкий галстук. Сложил бумаги в красивую кожаную папку. После чего отправился к цирюльнику. Тот за тридцать копеек меня побрил, сбрызнул одеколоном.