Столичный доктор - Вязовский Алексей - Страница 37

Как говорят военные хирурги, если вдавленный перелом прикрыт мягкими тканями, то лучше до стационара не трогать, но очень мне не нравится вот этот кусок, поднимающий кожу шалашиком над поверхностью черепа. Он, собака, торчит почти перпендикулярно коже, и я живо представил, как он протыкает твердую мозговую оболочку. А дальше, скорее всего, судебные медики останутся единственными, кто будет с ней что-то делать.

Начнем помолясь. Или доверимся профессионалу? Вон как истово молится отец Серафим.

Дугообразный разрез от лба и до уха, через темечко. Не так красиво, как у настоящих нейрохирургов, но что можем. Кожный лоскут вперед… Вот, гадина, никак от апоневроза не отдирается. Ничего… Есть.

Ну вот вам и вдавленный перелом во всей красе. Два больших обломка теменной кости и три… нет, четыре, помельче. Зараза, не видно, кровь.

– Сушить! – скомандовал я.

Как знал, простерилизовали салфетки, есть запас. Первая, вторая, третья… Удаляю по одному мелкие куски кости пинцетом. Крупные выровнять бы только, они хорошо на надкостнице держатся, но придется и это убирать, потому что сейчас они начнут флотировать, давить на мозг… И если потом остеомиелит… Чем его лечить?

Ну вот, вроде все. Сейчас вот этот торчащий фрагмент убрать, просушить, повязочку, и повезе-е-е-е… Да чтоб тебя! Слишком мне везло в последнее время!

Навстречу мне выглянула надутая, как шарик, синюшная твердая мозговая оболочка. Поздравляю, доктор, кажется, сейчас вы будете впервые в жизни лечить субдуральную гематому.

И с чего начать? Проткнуть как шарик? Нет, что-то такое в голове мелькает, но… Блин, я нейрохирургией занимался примерно никогда. Да, изучал в институте. В интернатуре на операции ходил. Там все сурово, только из-за плеча выглянуть можно, чтобы увидеть затылок оперирующего хирурга, склонившегося к операционному микроскопу. То ли дело брюхо: срединный разрез от мечевидного отростка до лонного сочленения, и всем всё видно.

Вспоминай, доктор, думать – это не больно!

– Евгений Александрович, вам плохо? – прорвался в сознание голос Вики. – Бледный весь…

– Все хорошо, сейчас продолжим, – ответил я.

Посмотрел вокруг, и взгляд наткнулся на отца Серафима, целующего крест. Ну конечно, крестообразный разрез, удалить сгусток… Только сначала…

– Виктория Августовна, скальпель подайте. – Я протянул руку. – Готовьте спринцовку, сейчас промывать будем.

– Так нестерильно… – Моя помощница про чистоту раны быстро усвоила.

– В шприц набирайте раствор! Начали!

Щелеобразный разрез, аккуратно. Один, два, еще и еще. Вопреки ожиданиям, кровь фонтаном не хлынула. Уже хорошо. Осторожненько теперь крестик, четыре лепесточка. Нет, помельче, лучше восемь. Вот так, отворачиваю… Ох ты ж… Мама моя… Чувствую, как по спине прокатилась капля пота, неприятная, противная. И сразу же вдоль позвоночника – еще. На лбу тоже капельки выступили.

– Лоб мне просушить! – прошипел я, и Вика промокнула кожу салфеткой.

Сгусток в отверстии огромный, почти черный, какой-то хищный на вид, особенно отблеск света от него…

Напишу книгу про вампиров, вставлю описание. Так, хватит ерничать. Руки? Не дрожат. Вдохнул глубоко, выдохнул.

Священник, как почувствовал, громко забормотал «Богородице, дево…».

Аккуратно теперь промыть… Шприц, второй… Готово! Ну все, закрыть, повязочку – и везти. Ну да, в таком состоянии катать не рекомендуется, но у меня ситуация безвыходная. Где мне здесь лечить эту несчастную?

Куда везти, вопросов нет. Проторенной дорожкой, к Сан Алексеичу. Очень надеюсь, что довезем. А что гадать? Грузим – и вперед. Судя по сопению, жива. Уповаю на то, что от моих манипуляций хуже не стало.

– Что там городовой? Сани нашли? – спросил я, ни к кому не обращаясь.

Но полицейский, оказывается, бдил. Слушал происходящее. И как только услышал, что в нем опять возникла нужда, сразу зашел.

– Готово все, доктор. Звать парней?

– Давайте, – разрешил я, завершая перевязывать голову.

– Даже не просите! И денег не возьму!

Бубнов замахал на меня руками, открыл табакерку, засадил себе в нос понюшку табака. Громко чихнул в мою сторону, даже не прикрываясь платком. Вот сволочь! Разожрался, как тюлень, сидит колодой бородатой в думе – трактором не выдернешь. Сеченов ему не указ, на пользу для общества он плевать хотел с высокой колокольни, отбывает часы.

– Что же мне делать? – Я встал со стула для посетителей, забрал бумаги со стола главы медицинской комиссии московской думы, поход в которую оказался совершенно бессмысленной затеей. Тут просто не хотели брать на себя ответственность со скорой помощью. И даже впрямую отказываются от взятки. Совсем берега потеряли, ничего не боятся.

– Ежели будет повеление, – задумался Бубнов, – хотя бы от великого князя Сергея Александровича, тогда за нами дело долго не станет, одобрим быстро.

Я уже повернулся уходить, но Бубнов, повертев записку от Ивана Михайловича, все-таки напоследок сделал хорошее дело.

– Слышал, что завтра в здании на углу Тверской и Камергерского переулка открывается выставка фонографов с записями. Говорят, Сергей Александрович там будет с визитом в полдень.

Ну вот… Мне предлагают время и место лизать задницу московскому генерал-губернатору. Отличная затея, дело точно выгорит. Я ведь такой большой специалист по общению с великими князьями, можно сказать, политик! Хотя, с другой стороны, эмвэдэшному чину взятку сунуть смог… Значит, вживаюсь в роль. Только вот генерал-губернатору «барашка в бумажке» в карман не положишь. Эта голубая кровь летает возле Олимпа, ему со всей Москвы собирают поди. Что же делать?

– Спасибо за сведения, – сухо ответил я, откланялся.

Вторая неудача за день. Первая – это Повалишина. Да, я ее стабилизировал, отправил живой в университетскую клинику, но перед походом в думу зашел к Пороховщикову, чтобы поблагодарить за стряпчего. Заодно попросился позвонить в больницу Боброву. Но по телефону толком узнать ничего не удалось. Сказал, что хуже стало, да пригласил в клинику ближе к обеду.

До похода в больницу я успевал посетить тренировку по ушу, поэтому отправился домой, где и был пойман Кузьмою.

– Барин, а можно мне с вами руками махать? – поинтересовался слуга, потирая поясницу.

– Это зачем еще?

– Спину прострелило – мочи нет, а вас китаец вон как быстро починил! За три месяца на ноги поставил.

Я задумался. Школа ушу все больше разрасталась, так, глядишь, еще кто-то из местных захочет. А потом и до властей дойдет. С другой стороны, а что я нарушаю?

– Можно. Но не болтай нигде.

– Могила!

В каретном сарае я объяснил Ли Хуану, что сегодня у меня важные процедуры в университетской клинике, поэтому желательно не нагружать руки. Да и спину с ногами – тоже, вроде и получилось немного расслабить поясницу после стояния буквой зю, но чувствовалось напряжение.

– Холошо, – согласился китаец. – Займемся анатманом.

Это он про что?

– А он тут зачем? – Ли указал на Кузьму.

– Спина у него болит. Попросился к нам.

– Очень холошо, – обрадовался учитель. – Лэй Чан! Он твой!

Слугу уложили на пол на живот, ученик Ли встал ему на спину, начал по ней прохаживаться, надавливая то там, то сям ступнями. Я услышал тихое похрустывание.

– Ой, божечки! – заголосил Кузьма. – Умираю. Как есть умираю… Чичас всего поломают!

– Замолчи! Сам хотел – теперь терпи!

Мы же вчетвером уселись на соломенные подстилки, скрестили ноги и занялись медитацией. Под причитания слуги было трудно сосредоточиться, а все попытки его заткнуть кончались ничем, поэтому Ли решил прочитать нам лекцию на тему «правильного состояния души». Наличие которой буддизм не отрицал.

Наша душа, как оказалось, должна быть перед тренировками «подобна яркому, чистому зеркалу и подобна спокойной воде». При этом наличие анатмана, специальной субстанции внутри живых существ, приписывалось и животным, которые не исключены из колеса сансары и могут переродиться в будущем в людей. Как и люди из-за плохой кармы могли опуститься на ступеньку ниже – родиться в теле в животных.