Ложь и правда о советской экономике - Спицын Евгений Юрьевич - Страница 81

В итоге в августе 1958 года во исполнение решения Президиума ЦК Н. А. Булганин отбыл в Ставрополь, а уже в начале сентября на очередном Пленуме его вновь «публично высекут» и выведут из состава Президиума ЦК на том основании, что «он совершил тяжелое преступление перед партией, активно участвуя в заговорщической деятельности антипартийной фракционной группировки…, не искупил вину перед партией…, по-прежнему проявляет политическую незрелость… и не выполняет обязанностей политического деятеля»[606]. И, наконец, в самом конце ноября 1958 года Н. А. Булганин пережил последний и самый подлый удар от бывшего соратника и друга: Постановлением Президиума ЦК «сталинского бухгалтера» лишили маршальского звания, оставив ему лишь генерал-полковничьи погоны. И только через год, в феврале 1960 года, от него наконец-то отстали и он ушел на заслуженный отдых, вернувшись в Москву.

Понятно, что, занимая с конца марта 1958 года одновременно три ключевых поста в высшем руководстве страны — Первого секретаря ЦК, председателя Совета Министров СССР и главы Бюро ЦК КПСС по РСФСР, — Н. С. Хрущев просто физически не мог исполнять все свои обязанности в полной мере. Это привело к тому, что он стал вести всего лишь несколько важнейших, по его мнению, направлений во внутренней и внешней политике партии и государства. Вся же текущая «черновая» работа, в том числе координация работы всех партийно-государственных структур в Секретариате и аппарате ЦК, Совете Министров СССР и Бюро ЦК КПСС по РСФСР, была возложена им на своих первых заместителей, роль которых в высшем руководстве резко возросла.

Например, в Президиуме Совета Министров СССР, костяк которого всегда составляли заместители главы союзного правительства, Н. С. Хрущев произвел ряд очень важных назначений и перестановок. Во-первых, его первыми замами стали Фрол Романович Козлов и Анастас Иванович Микоян, которые вошли в первую «четверку» влиятельнейших членов Президиума ЦК. Отныне вторую позицию в союзном правительстве занял Ф. Р. Козлов, возглавивший Комиссию Президиума Совета Министров СССР по текущим делам, которая должна была максимально разгрузить первое лицо по линии государственного управления. Именно эта Комиссия, которую по старинке называли «Малым Совнаркомом», реально осуществляла все повседневное руководство союзным правительством, решала весь комплекс оперативных вопросов и принимала все правительственные Постановления за подписью Ф. Р. Козлова, чья роль во всей властной вертикали, в том числе в самом Президиуме ЦК, резко возросла. Третью позицию в союзном правительстве занял А. И. Микоян, который по старинке продолжил курировать вопросы потребительского рынка, внутренней и внешней торговли, а также всей внешнеэкономической деятельности. Что касается постов остальных четырех рядовых заместителей, то их заняли председатель Госплана СССР Иосиф Иосифович Кузьмин, лишившийся приставки «первый», и кураторы основных промышленных отраслей: Алексей Николаевич Косыгин, Дмитрий Федорович Устинов и Александр Федорович Засядько.

При этом, как считает А. В. Сушков, для контроля за самыми влиятельными членами высшего руководства и предотвращения возможного возникновения какой-либо угрозы его положению Н. С. Хрущев вполне сознательно создал внутри Президиума ЦК определенную систему «сдержек и противовесов»: во главе всех трех структур, возглавлявшихся им лично, наряду с «основными», первыми, заместителями стали появляться и «вторые», которые не очень-то существенно отличались своими полномочиями от первых и заменяли их в случае необходимости. При этом, если первые замы являлись выдвиженцами Н. С. Хрущева, недавно вошедшими в состав высшего руководства страны (А. И. Кириченко, А. Б. Аристов, Ф. Р. Козлов), то на третьих властных позициях находились, как правило, те руководители, которые были значительно старше и имели несравнимо более существенный опыт и стаж работы на руководящих постах, занимая их еще при жизни И. В. Сталина (М. А. Суслов, А. И. Микоян, П. Н. Поспелов). Такая политика «мягкого» сочетания «старших» и «младших» одновременно отвечала проводимому Н. С. Хрущевым курсу на «омоложение руководящих кадров и практической подготовки «молодых» для дальнейшей самостоятельной работы».

Тогда же, в конце марта 1958 года, новым председателем Совета Министров РСФСР был назначен очередной хрущевский фаворит — первый секретарь Краснодарского крайкома Дмитрий Степанович Полянский, чья невероятно стремительная карьера началась с пресловутой «крымской эпопеи». А уже через три месяца на очередном партийном Пленуме, прошедшем 18 июня 1958 года, он наряду с Первым секретарем ЦК КПУ Николаем Викторовичем Подгорным пополнил ряды кандидатов в члены Президиума ЦК, а вместе с тем и «украинской группировки» в высших эшелонах власти, где уже числились А. И. Кириченко, Л. И. Брежнев, А. П. Кириленко и Д. С. Коротченко[607].

Традиционно в официальной историографии промышленное развитие страны в хрущевскую эпоху связывали с директивами и планами V-й (1951–1955) и VI-й (1956–1960) пятилеток, а также первой и единственной в истории страны семилетки (1959–1965), основные показатели которых были, соответственно, утверждены на XIX, XX и XXI съездах КПСС. Однако нетрудно заметить, что, во-первых, реализация плана V-й пятилетки началась еще при жизни самого И. В. Сталина и задолго до его утверждения на XIX партийном съезде, который состоялся только в октябре 1952 года; во-вторых, план VI-й, утвержденный в феврале 1956 года, уже к февралю 1959 года был «трансформирован» в так называемую семилетку, которая де-факто представляла собой удлиненную на два года VI-ю пятилетку; и, наконец, в-третьих, подведение итогов «длинной» пятилетки пришлось уже на брежневскую эпоху.

Кстати, как утверждают целый ряд любителей истории и публицистов, сама идея семилетки, как большинство хрущевских «новаций», якобы возникла довольно спонтанно, при уточнении плановых заданий VI-й пятилетки, два последних года которой и следующее (седьмое) пятилетие были сведены в один план. Однако это не так, и идея семилетки возникла не спонтанно. По мнению одних авторов (В. А. Шестаков, А. И. Вдовин[608]), главной причиной появления семилетнего плана стал переход от отраслевой к территориальной структуре управления народным хозяйством страны, который и потребовал кардинальных изменений во всей системе планирования народного хозяйства страны. И в этом смысле тот же В. А. Шестаков, будучи известным апологетом Н. С. Хрущева, считает, что переход к семилетке стал логическим и важным элементом всей эпохи «хрущевского реформизма», который до сих пор в силу заскорузлости мышления по достоинству не оценен многими его коллегами. Другие авторы (Ю. В. Аксютин, Д. О. Чураков, Н. Верт[609]) полагают, что переход к семилетке был вызван исключительно крайне неудачным ходом выполнения планов VI-й пятилетки и срывом практически всех ее главных показателей. Еще одна группа авторов (Г. И. Ханин[610]) говорит о том, что: а) во-первых, причины отказа от выполнения плана VI-й пятилетки и «замены» ее семилеткой до сих пор не вполне ясны; б) во-вторых, искать причину «в невыполнении заданий VI-й пятилетки по ряду показателей» непродуктивно, так как «в этом отношении она не отличалась от предыдущих пятилеток»; в) в-третьих, предположительно главная причина состояла в том, что было принято решение сделать существенно «больший крен в развитии наиболее прогрессивных отраслей советской экономики, прежде всего отраслей военно-промышленного комплекса», о чем красноречиво говорят контрольные цифры «Директив по семилетнему плану», утвержденные XXI съездом КПСС в самом начале февраля 1959 года. Наконец, как вспоминал сын Н. С. Хрущева, «отказ от привычной пятилетки, уже объявленной партийным съездом, попахивал скандалом. Такого в нашей истории еще не бывало. В тексте опубликованного Постановления необходимость замены пятилетки семилеткой объяснялась… довольно неуклюже — открытием новых нефтяных месторождений в Сибири, необходимостью приоритетного развития не столько металлургии, сколько химии, ускорением экономического развития Зауралья… и Дальневосточных регионов, созданием новых промышленных центров. На все это требовалось больше пяти лет, а от шестой пятилетки, после всех задержек и проволочек с ее официальным утверждением, оставалось всего три года. Срок окончания составления семилетки определили: 1 июля 1958 года, с тем чтобы с 1959 года начать новую жизнь. Со своими недоумениями я пошел, как обычно, к отцу, но он к опубликованному в газетах ничего существенного не добавил: новые сложные технологии со своим циклом внедрения в пятилетку не вписываются. Начало работ приходится на один плановый период, под него закладываются соответствующие ресурсы, а конец повисает в следующей пятилетке, разработка которой и не начиналась. При такой неопределенности трудно рассчитывать на успех. Семилетка больше соответствует сложившимся в экономике новым реалиям. Слова отца звучали вроде правильно, но не очень убедительно. Почему семилетка, а не, скажем, восьмилетка? Некоторые проекты вообще ни в семь, ни в восемь лет не укладываются. Допытываться я не стал, понял, что большего не добьюсь»[611].