Ложь и правда о советской экономике - Спицын Евгений Юрьевич - Страница 61

Кстати, в самом Постановлении Пленума «О мерах дальнейшего развития сельского хозяйства СССР», который был одобрен Президиумом ЦК еще 2 сентября 1953 года, было полным-полно всякой несуразицы. Например, как явствует из архивных документов, именно Комиссия Пленума ЦК, работавшая над окончательной редакцией этого Постановления, собственноручно внесла в него следующий абзац, который не нуждается в особом комментарии: «теперь, когда в нашей стране создана мощная технически оснащенная тяжелая индустрия и значительно окрепли колхозы, имеются все условия для того, чтобы на этой базе обеспечить крутой подъем всех отраслей сельского хозяйства и в течение ближайших лет резко повысить обеспеченность всего населения нашей страны продовольственными товарами и вместе с тем обеспечить всей массе колхозного крестьянства более высокий уровень материального благосостояния»[427].

Хорошо известно, что на том же Пленуме Н. С. Хрущев был избран Первым секретарем ЦК КПСС. Надо сказать, что в широком общественном сознании, да и в среде самих историков, давно существует вполне устойчивый миф, что Иосиф Виссарионович Сталин ушел из жизни, будучи не только главой Совета Министров СССР, но и Генеральным секретарем ЦК КПСС — на должности, которую он занял с подачи самого В. И. Ленина еще в апреле 1922 года на организационном Пленуме ЦК, прошедшем по окончании XI съезда РКП(б). Однако это не так. Во-первых, надо иметь в виду, что ни одна из трех новых редакций партийного Устава, принимавшихся на XIV (декабрь 1925 года), XVII (февраль 1934 года) и XIX (октябрь 1952 года) партийных съездах, даже не упоминали о должности Генерального или Первого секретаря ЦК[428]. Но главное было даже не в этом. Как установили ряд историков (А. А. Кирилина, Ю. Н. Жуков[429]), после окончания XVI съезда ВКП(б), то есть с середины июля 1930 года, И. В. Сталин стал подписывать все бумаги, в том числе совместные Постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР, как «рядовой» секретарь ЦК. То есть, иными словами, он больше абсолютно не нуждался даже в сугубо формальном выделении своей должности, ибо само его имя уже стало выше любых, даже самых высоких должностей. В ситуации с Н. С. Хрущевым все было в точности наоборот: он критически зависел от названия той должности, которую занимал, поэтому, даже грубо нарушая партийный устав, он пошел на этот шаг, который сулил ему победу в борьбе за единоличную власть.

Надо сказать, что вопрос о том, как произошло избрание Н. С. Хрущева на пост Первого секретаря ЦК, до сих пор так и не прояснен. Чисто формально, судя по стенограмме этого Пленума ЦК[430], в самом конце его работы лично Г. М. Маленков, который председательствовал на вечернем заседании, уже за рамками исчерпанной повестки дня, неожиданно предложил всем членам ЦК «утвердить первым секретарем Центрального Комитета товарища Хрущева» и, поставив этот вопрос на открытое голосование простым поднятием рук, сразу получил «желаемый» результат. Но все дело в том, что, ставя данный вопрос на голосование, он сослался на «одно предложение Президиума ЦК», которого по факту не было. Судя по известным мемуарам Л. М. Кагановича[431], на которые ссылаются многие историки и публицисты (Л. М. Млечин, Р. К. Баландин, Ю. В. Аксютин, Ю. В. Емельянов, А. К. Сорокин[432]), решение об учреждении внеуставного поста Первого секретаря и избрания Н. С. Хрущева было принято совершенно спонтанно, без какого-либо обсуждения даже на Президиуме ЦК, а уж тем более его «коллективного представления». Кто был инициатором этого решения, догадаться, конечно, не трудно, поскольку в самом начале работы Пленума ЦК с «пожеланием» поставить данный вопрос на голосование к Г. М. Маленкову обратился не кто иной, как министр обороны маршал Н. А. Булганин, который, как известно, еще с 1930-х годов слыл давним соратником и даже личным другом Н. С. Хрущева. Причем, судя по всему, это предложение было поставлено им в ультимативной форме, поскольку глава военного ведомства страны прямо заявил премьеру, что если тот не поставит данный вопрос на голосование, то он лично выступит с этим предложением перед членами ЦК. Поэтому Г. М. Маленков, посчитавший, что Н. А. Булганин «действует не в одиночку», и решил не противиться воле своих коллег по Президиуму ЦК и выступить с этим предложением. При этом известный знаток сталинской эпохи Ю. Н. Жуков, расценив избрание Н. С. Хрущева как крупное поражение его визави, высказал предположение, что оно, по сути, было неизбежно, поскольку в середине августа 1953 года за счет партийных средств, подконтрольных Н. С. Хрущеву, он не только вернул ответственным сотрудникам аппарата ЦК пресловутые «конверты», но даже выплатил им всю неустойку за последние три месяца[433].

Как считают многие историки и публицисты (Р. Г. Пихоя, Ю. В. Аксютин, А. В. Пыжиков, Ю. Н. Жуков, Е. Ю. Зубкова, Р. К. Баландин, А. К. Сорокин[434]), именно избрание Н. С. Хрущева Первым секретарем ЦК не только разрушило всю конструкцию «коллективного руководства», официально утвержденную сразу после смерти И. В. Сталина на мартовском Пленуме ЦК, но и дало старт крутому переделу власти от государственных структур, прежде всего Совета Министров СССР, к партийному аппарату и секретарскому корпусу на уровне обкомов, крайкомов и рескомов партии. Иными словами, та политическая реформа, которая совершенно сознательно была инициирована и проведена И. В. Сталиным, А. А. Ждановым и Г. М. Маленковым на двух Пленумах ЦК — в феврале 1941, а затем в марте 1946 года, — де-факто стала «корректироваться» в сторону прежней довоенной модели, где именно партийный аппарат, а также Секретариат ЦК играли ключевую роль в управлении страной. Конечно, до полного слома этой модели было еще довольно далеко, но первый шаг в этом направлении был сделан именно в сентябре 1953 года. Более того, тот же Ю. Н. Жуков полагает, что избрание Н. С. Хрущева новым партийным вождем привело к победе самых консервативных кругов номенклатуры, возвращению неограниченных прав Секретариату ЦК и изменению баланса сил в «узком руководстве», поскольку роль главного партийного идеолога отныне перешла от Петра Николаевича Поспелова к Михаилу Андреевичу Суслову, которую тот сохранит вплоть до своей смерти в январе 1982 года[435]. Более того, как утверждают ряд мемуаристов и историков (С. Н. Хрущев, С. С. Войтиков[436]), именно тогда Н. С. Хрущев при формальном «лидерстве» премьера стал уже определять всю повестку дня заседаний Президиума ЦК и по сути предрешать все его решения.

Между тем надо отметить тот прелюбопытный факт, что в постсоветскую эпоху появилось немало историков-конструкторов, поднаторевших создавать разнообразные псевдоисторические «проекты», отвечающие «духу времени». Зримым примером такого проектирования стали работы целого ряда авторов (Р. Г. Пихоя, Ю. В. Аксютин, О. Л. Лейбович, С. Г. Москаленко[437]), уверяющих, что новая аграрная политика сталинских преемников изначально представляла собой компромисс между двумя основными подходами к решению главных проблем сельского хозяйства страны. Первый из них, который был связан с допуском отдельных элементов «семейного капитализма», с большой долей условности можно назвать «нэповским», хотя, конечно, он рассматривался как «уступка обстоятельствам» и «временное отступление» от движения к полной и окончательной победе социализма. Правда, сами авторы этой «концепции» разошлись во мнении о том, кто же все-таки был главным выразителем этого подхода внутри Президиума ЦК. Так, профессора Р. Г. Пихоя и О. Л. Лейбович считали таковым Г. М. Маленкова, а профессор Ю. В. Аксютин утверждал, что доступные архивные документы, прежде всего стенограммы Пленумов ЦК, «заставляют категорически возразить против данного утверждения». При этом сам Ю. В. Аксютин так и не назвал имя главного «лоббиста» первого подхода, что довольно странно, ибо тогда в Президиуме ЦК «первым либералом» был именно Г. М. Маленков, а также, возможно, «бухаринец» А. И. Микоян. Все же остальные члены высшего руководства страны, прежде всего сам Н. С. Хрущев, В. М. Молотов, Н. А. Булганин и Л. М. Каганович, никогда не были замечены в либеральных воззрениях и «нэповских поползновениях».