Ложь и правда о советской экономике - Спицын Евгений Юрьевич - Страница 43

Аналогичные процессы шли и в целом ряде других регионов страны, прежде всего в Галиции, Полесье и на Волыни, где бандеровские формирования развязали еще более кровавый террор[288].

Первоначально также, как в Прибалтике, коллективизация здесь шла на добровольных началах. Причем ее темпы были значительно выше, чем в той же Прибалтике, и, по оценкам советско-российских историков, уже к январю 1948 года она вышла на уровень 42,8% всех хуторских хозяйств. Хотя, по оценкам таких же советских, но украинских историков, к январю 1948 года коллективизировать удалось всего лишь 9,6% хуторских хозяйств. Правда, уже к январю 1949 года в Западной Украине членами колхозов стали 49% хуторян[289], и не последнюю роль в столь высоких темпах коллективизации сыграл тот самый Указ Президиума Верховного Совета СССР «О выселении в отдаленные районы лиц, злостно уклоняющихся от трудовой деятельности и ведущих антиобщественный, паразитический образ жизни», принятый по инициативе Н. С. Хрущева в начале июня 1948 года, о котором мы писали выше.

Между тем уже с весны 1949 года, наряду с ужесточением борьбы с бандеровским вооруженным подпольем, начинается новый этап форсированной коллективизации, основным содержанием которого стала политика раскулачивания сельской буржуазии, поскольку, по мнению ряда партийных вождей, именно кулаки, ставшие пособниками местных националистов, стояли за организацией терактов «против сельских активистов и представителей власти и вели активную антисоветскую агитацию». Инициатором и главным куратором этой политики стал опять-таки Н. С. Хрущев, и в итоге уже к июлю 1950 года на Западной Украине было создано «7190 колхозов, в которых объединилось 1,5 млн. крестьянских хозяйств», что составило 98% от их общего числа[290].

Вопреки явно предвзятому мнению хорошо известной группы либеральных авторов (О. В. Хлевнюк, Й. Горлицкий) о «полном разрушении финансовой системы» страны и «огромной денежной эмиссии» в годы войны, большинство авторитетных экономистов (Г. И. Ханин, В. Ю. Катасонов) полагают, что советская денежная система, напротив, очень достойно выдержала испытание войной[291]. Так, если в нацистской Германии денежная масса за годы войны возросла в 6 раз, в Италии — в 10 раз, а в Японии — в 11 раз, то в СССР денежная масса увеличилась только 4 раза: с 18,4 до 73,9 млрд. руб.[292] Кроме того, как вспоминал тот же А. Г. Зверев, «валютных ресурсов у нас было достаточно, ибо в войну мы только накапливали золото, не продав его ни одного грамма», и даже после войны «по-прежнему очень строго учитывали драгоценные металлы и идентичные материалы», в том числе отходы таких технических алмазов, как карбонадо, баллас и борт[293]. Однако, безусловно, столь разрушительная война породила и ряд крупных негативных явлений, которые надо было срочно устранить: 1) во-первых, из-за излишка денежных купюр проявилось зримое несоответствие между их количеством в наличном обороте и потребностями самого товарооборота, 2) во-вторых, появилось несколько видов цен — пайковые, коммерческие и колхозно-рыночные, что подрывало значение зарплат и денежных выплат рабочих и служащих, а также денежных доходов колхозников по трудодням, и, наконец, 3) в-третьих, крупные денежные суммы осели на руках у спекулянтов и «теневиков», а существенная разница вышеуказанных цен давала им возможность опять обогащаться за счет значительной части населения, что подрывало базовый принцип социальной справедливости.

Именно поэтому сразу после окончания войны советское политическое руководство провело ряд важных мероприятий, направленных на укрепление денежной системы страны и рост благосостояния людей. В частности, покупательный спрос населения был увеличен путем роста фондов заработной платы и снижения налоговых платежей в финансовую систему страны. Так, на основании Указа Президиума Верховного Совета СССР от 6 июля 1945 года «О порядке и сроках прекращения взимания военного налога» он был поэтапно (до конца года) отменен со всех рабочих и служащих[294], а также снижен размер обязательной подписки на новый государственный заем, по которому часть заработной платы выдавалась «не живыми» деньгами, а облигациями госзайма. Затем, начиная с марта 1946 года, все сберегательные кассы страны начали выплачивать рабочим и служащим компенсацию за неиспользованные в период войны ежегодные отпуска и т.д. Кроме того, в мае 1946 года Совет Министров СССР принял специальное Постановление «О упорядочивании финансового хозяйства предприятий и хозорганов промышленных министерств, укреплении платежной дисциплины в хозяйстве и ликвидации взаимной задолженности», что позволило уже к концу 1947 года увеличить доходную часть бюджета на 27,5% в сравнении с концом 1945 года[295]. И тем не менее уже к концу 1946 года отрицательные явления в финансово-хозяйственной сфере, в том числе сохранение дефицита (пусть и небольшого) госбюджета, связанные в основном с конверсией огромного военного производства, временной расхлябанностью части управленческого аппарата, впервые взявшего столь желанный передых после окончания войны, последствиями засухи и полным прекращением поставок по ленд-лизу, а также по линии Администрации помощи и восстановления Объединенных Наций (ЮНРРА), полностью не были устранены, поэтому высшее политическое руководство окончательно взяло курс на проведение назревшей денежной реформы.

Между тем следует сказать, что в современной литературе появились даже разные названия «мероприятия 1947 года по обмену денежных знаков». Например, И. А. Чуднов утверждает, что «в строгом лингвистическом смысле этого слова» это была не реформа, поскольку не произошло «полного или частичного изменения денежной системы или замены одной денежной системы на другую», а И. В. Коробков уверяет, что это была, «прежде всего, экономическая реформа», и т.д.[296] Однако как в самих документах того времени, так и в большинстве научных работ за «мероприятием 1947 года» давно и прочно закрепился термин «денежная реформа», и подобные «научные открытия» не меняют самой сути этих «мероприятий».

Надо напомнить, что в историографии уже давно закрепилось известное мнение А. Г. Зверева, что первая проработка вопросов данной реформы началась только в годы войны по инициативе И. В. Сталина. Однако рассекреченные документы РГАЭ, которые в своих статьях использовали С. И. Дегтев, Л. А. Муравьева, М. М. Альтман и другие авторы, зримо показали, что первые подходы к реформированию денежной системы страны начались в предвоенный период[297]. Аналогичного мнения придерживается и И. А. Чуднов, который, называя денежную реформу «не спонтанным волюнтаристским мероприятием», все же датирует начало ее подготовки серединой 1942 года[298]. Хотя, по свидетельству самого А. Г. Зверева, вопрос о возможности проведения реформы был впервые поднят И. В. Сталиным только в декабре 1943 года — сначала в 40-минутном приватном телефонном разговоре, а уже на следующий день в во время многочасовой дискуссии в его кабинете на заседании ГКО, где «очень тщательно рассматривалось каждое предложение». При этом А. Г. Зверев особо отметил, что в ходе обмена мнениями «Сталин специально, причем трижды, оговорил требование соблюдать абсолютную секретность при подготовке реформы». При этом ряд современных авторов уверяют, что тогда же министр финансов СССР получил прямое указание вождя уже через месяц представить ему первые расчеты на сей счет[299], хотя сам А. Г. Зверев не упоминает об этом в своих мемуарах. Он лишь констатировал, что «на том (первом — Е. С.) этапе подготовки реформы из всех сотрудников Наркомата финансов знал о ней я один. Сам я вел и всю предварительную работу, включая сложнейшие подсчеты. О ходе работы я регулярно сообщал Сталину. Знал ли об упомянутом замысле в тот момент еще кто-либо, мне неизвестно». Однако «примерно через год я доложил подробный план мероприятия на заседании Политбюро ЦК ВКП(б). По окончании заседания решение письменно не оформлялось, чтобы даже в архиве Генерального секретаря партии… не оставалось лишних бумаг об этом важном деле. Начался второй этап подготовки реформы. Мне разрешили использовать помощь трех специалистов». И с тех пор работа над проектом денежной реформы была поручена специальной Группе по денежному обращению, образованной в составе Наркомата финансов СССР во главе с видным советским экономистом профессором В. П. Дьяченко[300].