Ложь и правда о советской экономике - Спицын Евгений Юрьевич - Страница 24

Между тем уже в сентябре 1941 года по каналам ГРУ Наркомата обороны СССР (А. П. Панфилов) и Первого Управления НКВД СССР (П. М. Фитин) в Москву стала поступать первая и очень важная разведывательная информация о проведении в США и Великобритании таких же секретных работ по использованию атомной энергии для военных целей и созданию атомной (урановой) бомбы огромной разрушительной силы. Одним из самых важных документов, полученных по каналам советской нелегальной разведки, стал подробный отчет британского Комитета Military Application of Uranium Detonation («Комитет MAUD», или «Комитет Томсона») о работах по «военному применению уранового взрыва», над которым еще с апреля 1940 года активно работали члены данного Комитета — крупнейшие германские и британские физики Дж. Томсон, Г. Тизард, Р. Пайерлс, Дж. Ротблат, Дж. Чедвик, М. Олифант, К. Мендельсон, Э. Уолтон О. Фриш, К. Фукс и ряд других. Из материалов данного отчета, раздобытого одним из членов легендарной «Кембриджской пятерки» — британским дипломатом Дональдом Маклином, завербованным советским разведчиком А. Г. Дейчем («Стефаном») еще в 1934 году, — следовало, что с большой долей вероятности атомная бомба будет создана нашими «союзниками» еще до окончания войны. 　

Естественно, эта информация резко активизировала все работы по «урановой проблеме» в самом СССР, и уже весной 1942 года по инициативе начальника научно-технической разведки 3-го отдела Первого Управления НКВД Леонида Романовича Квасникова началась предельно ювелирная и планомерная охота за любыми данными американского атомного проекта. Именно этот молодой и талантливый чекист, ставший в феврале 1943 года заместителем главы советской резидентуры в Нью-Йорке Василия Михайловича Зарубина, совместно с другими советскими нелегалами — Григорием Марковичем Хейфецем, Александром Семеновичем Феклисовым, Анатолием Антоновичем Яцковым, Семеном Марковичем Семеновым и Елизаветой Юльевной Зарубиной — установил местонахождение главного научного центра «Манхэттенского проекта», расположенного в местечке Лос-Аламос в штате Нью-Мексико, завербовал его главных разработчиков Роберта Оппенгеймера, Энрико Ферми, Бруно Понтекорво и Лео Силарди, а также добился перевода в Лос-Аламос советского агента Клауса Фукса, который и стал основным источником всей научно-технической информации по американской атомной бомбе для Москвы. Кроме того, весомую лепту в «атомный шпионаж» внесла и лондонская резидентура советской нелегальной разведки во главе с Анатолием Вениаминовичем Горским и его заместителем Владимиром Борисовичем Барковским, которые также направляли в Москву ценную информацию о британском «Директорате Тьюб-Эллойс», главой которого стал бывший глава «Комитета MAUD» Джордж Паджет Томпсон. В итоге к концу войны объем агентурной информации стал настолько внушительным, что в ноябре 1944 года по предложению главы ПГУ Павла Михайловича Фитина для координации всей разведывательной работы по атомной проблеме в структуре НКВД СССР была создана отдельная Группа «С», которую возглавил глава 4-го Управления НКВД комиссар госбезопасности Павел Анатольевич Судоплатов. 　

Между тем, по мнению целого ряда авторов, первоначально Л. П. Берия, будучи главой НКВД, «усомнившись в достоверности полученной информации, выжидал семь месяцев»[163], до тех пор пока 28 сентября 1942 года, то есть спустя всего две недели после старта «Манхэттенского проекта» и аналогичного британского проекта «Тьюб-Эллойз», И. В. Сталин не подписал Постановление ГКО № 2352сс «Об организации работ по урану», которое предписывало «обязать Академию Наук СССР (акад. Иоффе) возобновить работы по исследованию осуществимости использования атомной энергии путем расщепления ядра урана и представить Государственному комитету обороны к 1 апреля 1943 года доклад о возможности создания урановой бомбы или уранового топлива»[164]. При этом, как полагают ряд авторов, не последнюю роль в появлении данного Постановления сыграло одно из совещаний ГКО, прошедшее в начале сентября 1942 года, на котором Уполномоченный ГКО по науке профессор С. В. Кафтанов делал сообщение по атомной проблеме, основанное на «атомной тетради» немецкого физика-ядерщика Ганса Вандервельде, полученной им от полковника И. Г. Старинова, и двух «Записках» на имя И. В. Сталина от научного сотрудника ЛФТИ Г. Н. Флерова, которые были написаны им еще в апреле 1942 года, а также совместного обращения самого С. Ф. Кафтанова и директора ЛФТИ академика А. Ф. Иоффе, написанного ими незадолго до этого совещания[165].

Хотя, как уверяет крупнейший знаток советской военной экономики профессор Р. А. Белоусов, из текста этого Постановления отчетливо видно, что «даже специалисты, которые готовили его проект, имели весьма смутные представления о трудностях работы с ураном», поскольку срок в полгода «для получения урана 235 был явно нереальным». Вероятно, именно поэтому ровно через два месяца, 27 ноября 1942 года, И. В. Курчатов пишет на имя заместителя председателя ГКО В. М. Молотова «Докладную записку с анализом разведматериалов и предложениями об организации работ по созданию атомного оружия в СССР», где, констатируя серьезное отставание по данной проблеме от США и Великобритании, предложил «широко развернуть работы по проблеме урана» и привлечь к ее решению наиболее квалифицированные научные и научно-технические силы», в частности А. И. Алиханова, Ю. Б. Харитона, И. К. Кикоина, Я. Б. Зельдовича, А. П. Александрова, А. И. Шальникова, а также их рабочие группы, и создать при ГКО под «Вашим председательством специальный комитет»[166].

Затем в декабре 1942 и январе 1943 года за подписью И. В. Курчатова выходят еще два документа: «Записка А. А. Иоффе о состоянии работ по проблеме и мероприятиях необходимых для ее развития» и «План работы спецлаборатории атомного ядра на 1943 год»[167]. В итоге уже 11 февраля 1943 года за подписью В. М. Молотова выходит новое Распоряжение ГКО № 2872сс «О дополнительных мероприятиях в организации работ по урану»[168], ставшее поворотным пунктом в решении урановой проблемы. Тогда же решением Политбюро общее руководство всех работ по данной проблеме было возложено на самого В. М. Молотова. А ровно через месяц 10 марта 1943 года вице-президент АН СССР академик А. А. Байков подписал Распоряжение № 122 «О создании в структуре Академии Наук СССР Лаборатории № 2», главой которой был утвержден Игорь Васильевич Курчатов, ставший научным руководителем советского атомного проекта[169].

Надо сказать, что, по мнению знаменитых соратников И. В. Курчатова, в частности легендарных руководителя Минсредмаша СССР Е. П. Славского и президента АН СССР академика А. П. Александрова, его назначение на этот пост стало «счастьем нашей страны» и «большой удачей», поскольку именно в нем очень гармонично соединились талант крупнейшего «специалиста в ядерной физике» и «изумительные человеческие качества»: самоотверженность в работе, жизнерадостность, обаяние и лояльность к подчиненным, которые «притягивали» к нему «людей самых разнообразных качеств»[170].

Затем 8 апреля 1944 года за подписью В. М. Молотова вышло новое Постановление ГКО № 5582сс «О мерах по организации работы Лаборатории № 2 по производству тяжелой воды и урана», которое обязало Наркоматы химической промышленности (М. Г. Первухин) и цветной металлургии (П. Ф. Ломако) в кратчайшие сроки спроектировать и открыть на двух подведомственных заводах цеха по производству тяжелой воды и металлического урана, а также построить новый завод по производству шестифтористого урана и до конца года поставить Лаборатории № 2 «десятки тонн высококачественных графитовых блоков»[171].