Приключения Ромена Кальбри (СИ) - Мало Гектор - Страница 2

Каждое утро, когда мы все сходились на почте, несчастная старуха рассказывала одну и ту же историю:

– Они отправились на рыбную ловлю, – говорила она, – поднялся шторм. Им пришлось идти против ветра. Вместо того чтобы держать на Бьен-Эме, они прошли со стороны Прюданса и никак не могли пристать. Но ты понимаешь, что с таким матросом, как Жуан, им нечего было бояться в открытом море, их наверняка подобрал какой-нибудь корабль, и скоро они будут дома. Точно так же было и с сыном Мелани… А может быть, они попали в Америку. Когда они вернутся, Жером будет совсем большой; ему тогда было четырнадцать. Четырнадцать да шесть – сколько это будет? Двадцать лет, двадцать лет… Уже взрослый человек…

Она даже мысли не допускала, что ее родные погибли. Так она и умерла с верой в то, что они живы, и незадолго до смерти вручила священнику три золотых, чтобы он их передал Жерому, когда тот вернется. Несмотря на страшную бедность, она сохранила деньги для своего младшенького.

Служба моего отца должна была продолжаться три года, но он отсутствовал шесть лет. Офицеры на корабле постепенно сменялись, но остальной экипаж оставался в Тихом океане на фрегате, пока тот не пришел в ветхость.

Мне исполнилось десять лет, когда отец вернулся. Это было в воскресенье после обедни. Я пошел на дамбу посмотреть, как в порт будет входить судно. Все заметили у руля бравого моряка. Он был в мундире, а все остальные – в кителях. На дамбе в это время собралась обыкновенная публика – старые моряки, которые, независимо от погоды, приходили сюда за два часа до полного прилива и уходили не раньше, чем через два часа после начала отлива.

– Ромен, – обратился ко мне капитан Гуэль, глядя в подзорную трубу. – Я думаю, это твой отец. Беги на причал, если хочешь успеть его встретить.

Я бросился бежать, но ноги не слушались меня, они точно подламывались. Когда я наконец очутится на причале, корабль уже пришвартовался и отец сошел на берег. Его окружили со всех сторон, люди пожимали ему руки и хотели отвести его в бар, чтобы угостить сидром.

– До вечера, – говорил он всем, – до вечера! Сейчас я спешу обнять жену и своего юнгу.

– Твой юнга здесь, отец! Вот он я!

За шесть лет путешествия отец много видел, ему было что порассказать нам, и я всегда с интересом его слушал. С виду отец казался суровым и нетерпеливым, на самом же деле это был добрый и снисходительный человек: он всегда и с неизменным удовольствием говорил о своих приключениях, причем именно о том, что привлекало мое детское воображение.

Среди его историй была одна, которую мне никогда не надоедало слушать, ее я просил повторять снова и снова. Это был рассказ о Флоги – дяде моей матери. О нем ходило множество легенд. Говорили, что он, француз, поступил в армию Берарского раджи. Однажды в битве с англичанами он смелой атакой спас войска индийцев, после этого получил звание генерала. Как-то раз ему ядром оторвало руку, и Флоги поставил себе серебряный протез. И когда он возвращался в столицу, держа повод лошади этой рукой, жрецы пали перед ним ниц. Они объяснили, что их священные книги предрекают, что Берарское княжество достигнет своего наивысшего могущества, когда во главе войска станет иноземец, пришедший с Запада, и узнают его по серебряной руке.

Отцу удалось повстречаться с Флоги в Калькутте во время одной из стоянок. Он разыскал генерала, представился ему и был принят весьма любезно. Восемь дней отца принимали в резиденции Флоги как принца, дядя даже приглашал его отправиться с ним в столицу, но по долгу службы отец не мог покинуть Калькутту.

Эта история поразила мое воображение. Дядя завладел всеми моими помыслами. Я теперь бредил слонами и паланкинами[1]. Перед моим внутренним взором так и стояли два солдата, которые носят за дядей его серебряную руку. До сих пор я восхищался привратником нашей церкви, а теперь его железная алебарда и шапка, обшитая галунами, казались мне такими жалкими в сравнении со свитой индийского дяди.

Отец радовался энтузиазму, с каким я слушал его речи, но мать страдала: материнским чутьем она угадывала, к чему могут привести меня все эти истории. Время от времени она вздыхала:

– Это разовьет в нем страсть к путешествиям!

– И прекрасно, – улыбался отец, – он будет таким же, как я, а может быть, даже таким, как дядя.

Стать похожим на дядю! Отец и не представлял себе, как он разжигал мое воображение!

Мать покорилась. Она привыкла к мысли, что я буду моряком, но, по нежности своей натуры, хотела смягчить мне хотя бы первые шаги в постижении этого сурового ремесла. Она принялась уговаривать отца бросить государственную службу и принять команду над судном, ходившим в Исландию, чтобы я мог начать учиться под его руководством. Мама надеялась, что в этом случае зимой, когда рыболовные суда возвращаются в порт для разгрузки, она будет видеть нас дома. Но что значат человеческие соображения и предположения перед неумолимой судьбой?..

Отец возвратился в августе. Недели три стояла тихая, хорошая погода, но в сентябре все вдруг переменилось: начались почти непрерывные ураганы. У нас только и разговоров было, что о крушениях судов: пароход «Бланшар» погиб со всем имуществом и со всеми людьми; несколько лодок из Гранвиля исчезли в пучине. Говорили, что около острова Джерсей вся поверхность моря покрыта обломками. На суше дела обстояли не лучше: все дороги были загромождены сломанными деревьями – вывернутыми с корнем и изломанными ураганом.

Все пребывали в страхе, потому что в это время обычно возвращались суда из Ньюфаундленда. Буря продолжалась около трех недель, потом все разом стихло – и на море, и на суше. Я полагал, что буря не вернется.

За ужином я спросил у отца, будем ли мы завтра закидывать сети. Сети были развешаны за домом, в бурю о них и речь не заходила.

Отец покачал головой:

– При сильном западном ветре это неразумно.

Я удивился, а отец, видя мое недоумение, пояснил:

– Солнце сегодня село в желтые облака, на небе много звезд, море бурлит, земля еще теплая… Завтра нас ждет мощный ураган!

Действительно, на следующий день мы не пошли в море, а принялись возить камни на крышу рубки старого корабля, которая защищала наш дом со стороны моря. Как и предсказал отец, с утра поднялся западный ветер, было пасмурно, грязно-серое небо иногда прорезали сполохи молний. На море был отлив, и даже вдали от него был слышен страшный шум, похожий на рев.

Отец, работавший на крыше, вдруг перестал работать и стал пристально вглядываться в море. Я тоже влез на крышу: на темном горизонте появилось белое пятно – это был корабль.

– Они идут на верную гибель, – покачал головой отец, – при западном ветре в Пор-Дье пристать невозможно!

Мы видели корабль всего лишь несколько минут, потом он исчез. Черные тучи толпились в беспорядке, то вздымаясь, то клубясь, как дым пожара, словно на горизонте разложили громадный костер.

Мы спустились в деревню. Жители уже бежали к дамбе: все видели корабль и знали, что он в опасности.

Море было покрыто пеной, точно снежными комьями; волны вздымались с глухим шумом, их грохот смешивался с воем бури, тяжелые тучи, гонимые сильным ветром, неслись так низко, точно всей своей тяжестью норовили навалиться на кипящую пену. Корабль приближался; это был бриг[2], и на нем почти не осталось парусов.

– Они поднимают брейд-вымпел[3], – сказал капитан Гуэль, – это бриг братьев Леге.

Братья Леге были самыми богатыми хозяевами судов в округе.

– Бриг просит лоцмана!

– Ага, лоцмана им… Как же к ним доберешься?

Это сказал лоцман дядя Гузар – другого у нас не было, – и на вызов корабля с берега не отвечали, потому что все знали, что к нему подойти невозможно.