Приключения Ромена Кальбри (СИ) - Мало Гектор - Страница 18

Я был так ошеломлен этим великолепным предложением, что не нашелся даже, что ответить.

– Ну, что же вы? Соглашайтесь, – уговаривала она, – вы можете купить на эти деньги все, что захотите.

Она вложила мне в руку четыре франка; одна из девочек опрокинула в свою корзинку раков, а другая переложила в свою сетку рыбу.

Четыре франка! Едва мои покупательницы отвернулись, как я принялся исполнять сумасшедший танец на песке. Четыре франка!

В четверти лье отсюда находилась деревушка, я направился к ней, чтобы купить там два фунта хлеба. Я теперь никого не боялся: ни жандармов, ни сторожей. Если кто-нибудь меня встретит и спросит о чем-нибудь, я покажу ему четыре франка и скажу:

– Оставьте меня в покое, вы видите, я не нищий.

Но я не встретил ни жандарма, ни сторожа, зато не нашел и булочной. Я два раза пробежал из конца в конец единственную улицу в деревне, видел чайную, бакалейную лавочку, видел трактир, но нигде не продавали хлеб.

А между тем мне нужен был именно хлеб. Деньги звенели у меня в кармане, и уйти из деревни без хлеба я не мог. Моя робость исчезла, я смело подошел к трактиру и попросил трактирщицу, сидевшую на пороге, указать мне, где живет булочник.

– Здесь нет булочника, – ответила она.

– Тогда, может быть, вы продадите мне фунт хлеба?

– Мы не продаем хлеб, но если вы голодны, мы можем накормить вас обедом!

Через открытую дверь несся запах капусты, и слышно было клокотание кипящего супа на плите. Мой голод не мог устоять перед таким искушением.

– А сколько будет стоить обед?

– Одно блюдо – похлебка из капусты с салом и хлеб – тридцать су, не считая сидра.

Это было страшно дорого, но даже если бы она сказала четыре франка, я бы все равно вошел. Трактирщица ввела меня в маленькую грязную комнатку с низким потолком и положила на стол каравай хлеба весом около трех фунтов. Этот каравай меня погубил. Капуста была жирная, и я, вместо того, чтобы есть ее вилкой, накладывал ее на хлеб, как бутерброд, толщина куска хлеба для меня имела сейчас самое большое значение.

Бутерброд я съел очень быстро, потом второй, потом третий. Это было так вкусно! Каравай заметно уменьшался. Я отрезал еще и четвертый большущий кусок и решил, что он будет последним; но когда я его съел, то оказалось, что капусты еще немного осталось, и я опять принялся за хлеб; теперь от него осталась уже только маленькая краюшка. Что же, это был единственный случай за много-много дней, когда я мог поесть, я решил им воспользоваться и съел последний кусок.

Я думал все это время, что в комнате нахожусь один. Но какой-то неясный шум – то ли смех, то ли шепот – заставил меня оглянуться. Сквозь занавешенное стекло из-за двери на меня смотрели трактирщица, ее муж и служанка, и все они потихоньку смеялись.

Я сконфузился.

Все трое степенно вошли в комнату, трактирщица спросила:

– Вы хорошо пообедали? – и они расхохотались.

Я поспешил уйти, предложив ей за обед сорок су.

– Да, я беру со всех посетителей по тридцать су за обед, но с обжор можно и сорок, – рассмеялась она снова и не дала мне сдачи.

Я уже переступил порог трактира, когда она крикнула мне вслед:

– Осторожнее, не бегите так быстро, а то можете лопнуть! – и вся троица покатилась со смеху.

Несмотря на это предостережение, я бежал, как вор, за которым гнались, и только пройдя порядочное расстояние от деревни, замедлил шаг.

Мне было стыдно, что я за один обед заплатил так много, но чувствовал я себя прекрасно. С самого начала путешествия я еще не испытывал такой бодрости.

Пообедал я хорошо, и сорок су остались в кармане – жить можно!

Этих сорока су, если тратить их экономно, только на хлеб, хватит мне на несколько дней. Я решил покинуть берег и идти по тому пути, какой я наметил себе раньше, – через Кальвадос.

Правда, у меня было одно затруднение: я не понимал, где нахожусь. Я миновал много деревень, прошел мимо двух городов, но не знал их названий. Если бы я шел по дороге, то знал бы, мимо каких селений прохожу. На дороге у деревень стоят столбы, где написаны названия мест и показано, куда ведет дорога, – по ним я мог бы что-нибудь узнать. Но на морском берегу столбов нет, а спрашивать прохожих я не решался. Мне казалось, что если я буду идти с видом человека, который знает, куда идет, то меня никто не тронет, а если я спрошу о дороге, меня остановят.

Я хорошо помнил очертания департамента Ла-Манш как с суши, так и с моря, и знал, что по берегу идти гораздо дальше, чем по дороге. Теперь вопрос был в том, куда приведет меня дорога, по которой я пойду, – в Изиньи или в Вир? Изиньи на берегу моря, значит, я смогу добывать себе пищу, если истрачу все вырученные деньги. Вир находится далеко от моря. Чем же я буду там питаться?

Как видите, вопрос был весьма важный.

После некоторого колебания я решил идти наудачу и свернул на первую попавшуюся дорогу. Я ушел от моря, и теперь вся моя надежда была на столбы. Вскоре я увидел столб, на котором было написано: Кетвиль, три километра. Пройдя эти три километра, я добрался до Кетвиля. При входе в город на углу висела голубая доска, где было написано белыми буквам: «Департаментская дорога № 9; от Кетвиля до Гальаньера пять километров». Я положительно не помню, чтобы видел такие названия на карте, и остановился в сильном смущении: где же я? Очевидно, я заблудился.

Я прошел Кетвиль и подальше от него, на перекрестке двух дорог, где уже мог не бояться любопытных, опустился на придорожный камень. Впереди, внизу передо мной, расстилалась лесистая местность, местами из-за деревьев виднелись каменные колокольни. Сзади белая линия морского прибоя сливалась с небом. Я шел все утро, солнце пекло немилосердно; я облокотился на камень, чтобы обдумать спокойно свое положение, и уснул.

Я проснулся оттого, что почувствовал на себе пристальный взгляд и услышал голос:

– Не двигайся.

Понятно, я не повиновался, а вскочил и огляделся, куда бы сбежать.

Спокойный голос стал нетерпеливым:

– Ну, мальчик, говорю же тебе: не двигайся, ты оживляешь пейзаж. Если ты примешь прежнее положение и будешь лежать, не шевелясь, я дам тебе десять су.

Я уселся, поскольку понял, что никто не пытается меня остановить. Обладатель голоса оказался человеком высокого роста, молодым и одетым в мягкую фетровую шляпу и бархатный серый костюм. Он сидел на куче камней напротив меня и держал на коленях картон. Я догадался, что он рисовал: мой портрет или всю окрестность, не важно, главное – он считал, что я оживляю пейзаж.

– Ты можешь не закрывать глаза, – сказал мне художник, когда я принял прежнюю позу, – ты даже можешь поговорить со мной. Как называется это место?

– Я не знаю.

– Разве ты не здешний? Но ты, вероятно, лудильщик, не правда ли?

Я не мог удержаться от смеха.

– Перестань смеяться! Если ты не лудильщик, то зачем носишь с собой принадлежности кухни, которые лежат у тебя за спиной?

Итак, начались вопросы. Но художник казался мне таким добрым. Меня влекло к нему, и я нисколько не боялся отвечать ему и рассказывать о себе всю правду:

– Я иду в Гавр. Котелок служит мне, чтобы сварить то, что я сумею добыть в море. Я уже восемь дней в дороге, и у меня в кармане есть сорок су.

– И ты не боишься, что тебя ограбят, поверяя мне, что у тебя есть такая сумма денег? Ты храбрый мальчик и не боишься разбойников?

Я рассмеялся.

Рисуя, он продолжал меня расспрашивать, и я мало-помалу рассказал ему, как я жил с тех пор, как путешествую.

– А ты прелюбопытный малыш! Ты уже начал делать глупости, это правда, но ты умеешь выпутываться из беды. Мне нравятся такие мальчишки. Хочешь, мы будем с тобой друзьями? Вот что я хочу тебе предложить: я тоже иду в Гавр, но я не спешу и, может быть, приду туда через месяц. Все будет зависеть от того, какие места мы будем проходить: если мне понравится местность, я буду останавливаться там и рисовать. Неинтересные места мы будем проходить мимо. Хочешь идти со мной? Ты понесешь мой мешок, а я буду кормить тебя и платить за твой ночлег.