Октоберленд - Аттанасио Альфред Анджело - Страница 5

Этой ночью, когда среди деревьев моросил дождь, он лежал, свернувшись, под навесом сосновых ветвей, и ему приснился город, вырезанный в скальном обрыве. Город блестел как черная слюда — это были ярусы дымящих фабрик и наклонных улиц, выбитых в голом камне огромного морского обрыва. Далеко внизу, под этим дымным ульем, плескался прибой океана, вспыхивая серебром бивней. Над высотами города висели черные дирижабли. Возле небесного причала плавали три этих причудливо украшенных корабля, с наветренной стороны — далеко от сернистого дыма. Еще дальше, в кобольдовых глубинах неба, кусками прозрачного хрусталя висели другие миры. Он глядел на них, и чувство красоты и изящества овладевало им. А потом оранжевый туман от бесчисленных шпилей и минаретов фабричных труб накрывал его горькой пеленой.

— Бульдог, я — Бульдог, — начал он распевать на следующий день, спугнув птиц, которые брызнули в рассветный воздух, подобно клубам дыма из его сна. В наступившей настороженной тишине он попыталась воскресить воспоминания из темной ямы сна. Но ничего оттуда не выплыло.

— Я — Бульдог… Я…

Он снова сплел в воздухе огонь. Другие этого не умели, и он подумал, что, быть может, увидит в огне что-то, что напомнит ему, кто он. Он смотрел на зеленые и синие языки пламени, вертящиеся над гнилыми бревнами и мокрыми грудами грибов. Он глядел, пока языки не стали четкими, детальными — сияющие волокна, сплетающиеся в светящиеся занавесы огня. И все равно ничего не увидел о самом себе.

В досаде он пнул гнилое бревно, и огоньки метнулись прочь светлячками.

— Я — Бульдог! — крикнул он, и ничто в грязноватом рассветном освещении, ничто в холодном ветре ему не возразило.

Он перестал плести огонь, перестал говорить и только брел по лесам, безразличный к самому себе, и его вполне устраивало такое шатание по солнечным тропам. Когда над лесными кронами нависала серебряная буря, он искал убежища в каменных трещинах холмов и смотрел, как дождь срывает листья с деревьев. Он ел листья, коренья и ягоды, которые удавалось отыскать.

А потом вернулись другие, вернулись так же безмолвно, как исчезли. Вдруг оказались в лесу рядом с ним, сухой дымный их запах заполнил ноздри. Он дал им силу — скатал в шар между ладонями и бросил небрежно каждому из них. Они были рады и вскоре отвели его в тайные пещеры между бегущими ручьями, где рыба ждала, чтобы ее выхватили из воды.

Они прошли темным хвойным лесом, поднялись по сухим руслам ручейков и сели на сланцевые полки под струйками водопадов, оглядывая бескрайние просторы пасмурных бесконечных лесов. Они скакали по каменистым склонам с пятнами вереска, танцевали под луной в своей наготе, совокуплялись, охваченные животной страстью. Он смотрел отстраненно, поддаваясь печали, заполнявшей его каким-то смутным ощущением предательства. Он был не отсюда. Никто не танцевал с ним так, как танцевали они друг с другом. Он чувствовал, будто предает Бульдога и свой сон о городе на обрыве под многими лунами.

Однажды хмурым утром, когда они нашли звезду пепла, другие быстро скрылись, мелькнув как тени. Но его заинтересовали запах гари, вонь смолы, которые спугнули других. Он склонился над холодной золой погашенного дождем костра и коснулся углубления в сосновых иглах, где кто-то сидел и поддерживал этот огонь.

С замиранием сердца он узнал этот резкий запах, и всколыхнулись воспоминания, до которых было не дотянуться. Тогда он встал и посмотрел, где другие. Они ушли в стелющийся туман. Если пойти за ними сейчас же, он еще их найдет. Но маслянистый запах держал крепко. Он знал, что Бульдог хочет найти животное с этим запахом, создателя огня.

— Я Бульдог, — сказал он в клубящийся туман, где исчезли другие. — Я не из вас. Я должен теперь уйти, уйти, чтобы найти самого себя.

Он повернулся и пошел от других прочь, пошел туда, куда они боялись идти. Лучи солнца, пронизывающие туман, вели его через лес, и он добрался до редеющего подлеска. Беспокойное солнце вертелось в высоком тумане. Над лианами, обвивавшими склоненные деревья, гудели осы. Попалось еще одно кострище с кучкой углей и обожженными каштанами на земле.

Чем дальше, тем шире становились просветы неба, облака стали пушистыми и высокими. К ночи, под тусклой зеленью звезды, он услышал голоса, пение и смех и пошел в сумерках туда, где мигал огонь. И тут ветер переменился и принес ему запах древесного дыма, запах, знакомый по иному миру.

Всю ночь Бульдог наблюдал за костром и силуэтами вокруг него, прячась, как вор, и боясь подойти ближе. Другие боялись этих создателей огня. Но запах этих создателей — запах смолы, нефти или дегтя — напоминал ему о тех временах, которые не удавалось вспомнить.

На рассвете он подобрался поближе, чтобы рассмотреть яснее. Сердито залаяли, затявкали собаки. Он скорчился в мокрой траве, парализованный до самых глаз: ему были знакомы эти создания, эти люди. Мужчина и женщина, а с ними две остроухие рыжие собаки.

Мужчина заметил его первым и с криком выпрыгнул из спального мешка. Бульдог попытался отползти назад, зарыться в траве, надеясь скрыться под голубой завесой утра. Но на крик мужчины собаки с рычанием бросились к Бульдогу.

Бульдог метнул в них сон. Усталость, накопившаяся за ночь в его членах, легко спрессовалась между ладонями, и он ее бросил прямо в мчащихся псов. Они тут же свалились, он вскочил и повернулся убегать. Человек наставил на него палку. Нет! Ружье! Винтовка! Воспоминание о виденном пронзило его в тот же миг, как пущенный из ружья шприц вонзился в бедро.

Он вытащил из ноги жало, отшвырнул прочь и пустился бежать. Но почти сразу же ногу охватила холодная немота, заставив хромать. Неуклюжим усилием Бульдог скрылся в подлеске среди деревьев. Конечности у него отнялись. Несмотря на все усилия воли, они не шевелились.

Он закрыл глаза, заглянул внутрь себя и увидел расползающийся дымок дурмана, текущий по красным каналам его тела. Понадобилось сконцентрировать все внимание, чтобы найти и развязать парализующие его узлы, и тогда тело снова смогло бы двигаться.

Мужчина навис над Бульдогом, нацелив на него винтовку. Не думая, Бульдог махнул рукой и удивился, что она так быстро движется. Удар пришелся мужчине в челюсть и повалил его на землю. Он упал и застыл неподвижно. Бульдог из середины своего существа глядел на него, а женщина бежала к нему.

Она была стара. На морщинистом лице трепетала тревога. Лихорадочными руками она схватила упавшего мужчину, потянулась рукой к его горлу, потом стала нажимать ему на грудь.

Душа мужчины покинула тело. Бульдог видел, где она лежала на листьях, пульсируя, как уголек гаснущего костра. Никакими нажатиями на грудь ее не вернешь.

Он разорвал остатки парализующего дыма в горле и прохрипел:

— Перестань его бить. Подбери его душу.

Сидевшая на корточках старуха чуть не опрокинулась, тревога на ее лице и в округлившихся глазах усилилась.

Бульдог сообразил, что она не понимает. Она его слышала, но душу видеть не могла.

— Я ее подберу.

Он разорвал последнюю завесу дыма в своем теле и встал на колени. Обеими руками он поднял голубой ком души, пульсирующий, как гигантская амеба, и положил на неподвижное тело мужчины. Она впиталась внутрь, и в тот же миг тело дернулось и стало ловить ртом воздух.

Бульдог не стал ждать, пока человек сядет и потянется за ружьем. Он попятился к деревьям и скрылся. В неверном утреннем свете он увидел, как мужчина и женщина обнялись, а потом стали будить собак.

Днем за ними приехал красный фургон — экипаж на черных колесах, быстро ползущий по травяным лугам. Мужчина и водитель долго жестикулировали, после чего фургон уехал прочь с водителем, мужчиной и собаками. Старуха осталась.

Она долго говорила в какую-то коробочку.

— Извещатель, — произнес вслух Бульдог, выудив еще одно воспоминание. — Она на связи с другими.

Женщина медленно двигалась по лесу — наверняка страдала артритом — и искала его. Он не показывался ей, а ночью влез на дерево и наблюдал за старухой в желтых отсветах костра. Когда пламя потускнело и она залезла в спальный мешок, он бросил ей свою усталость. Уверившись, что она заснула глубоким сном, он подошел, подобрал лежащие рядом с ней винтовку и извещатель и спрятал их среди мшистых камней и подлеска.