Октоберленд - Аттанасио Альфред Анджело - Страница 26

— Иди, Бульдог. Оставь ее. Нокс не даст ей быть в моем присутствии.

Бульдог пошел в лес за Кавалом.

— Ты чародей?

— Да. — Силуэт Кавала дрожал, будто готовый раствориться в пустоте. — Я прожил долгую жизнь на Ирте и набрал достаточно Чарма, чтобы пережить переход через Бездну в этот холодный мир. Но чем меньше я тебе буду об этом рассказывать, тем для тебя будет лучше.

— Я потерял волшебную силу, — признал Бульдог. — Я не понимаю.

— Волшебную силу ты потерял именно потому, что понимаешь. — Кавал колыхнулся ближе, сверкая, как вода. — Весь твой Чарм — в твоей памяти. Когда ты все забыл, ты мог бросаться лишним Чармом. Но теперь — теперь ты отдал свои воспоминания этой женщине. Твой Чарм растрачен. И хуже того — чем больше она будет рассказывать тебе об Ирте и жизни на нем, тем сильнее ты будешь уменьшаться, пока не станешь призраком, как я. Только у меня есть ресурс чародейства, которого у тебя нет. Когда ты станешь призраком, то заснешь в лихорадке перерождений, и твой Чарм, твоя жизненная сила целиком перейдут в животные формы этого холодного мира.

Бульдог в ужасе вытаращился на фантома.

— Что я могу сделать?

Кавал мрачно сверкнул глазами.

— Ты стал смертным существом на Темном Берегу. Что бы ты ни делал, тебе придется делать это как обыкновенному человеку.

Чем дольше говорил чародей, тем тоньше становился. Он стал уже карандаша, будто глядел на Бульдога из щели в другой мир. Скажи он еще слово — и вытянется в струну, растянувшуюся от звезд до центра Земли. Он молчал, хотя Бульдог бомбардировал его вопросами, на которые мучительно хотелось ответить.

В глазах Кавала физический мир прозрачно сиял. Бульдог, деревья, солнечные пятна дороги, где сидела, свернувшись калачиком, женщина — все выцветало на фоне темно-синего неба, пустоты фиолетового астрала, где даже пылинки материальной не было. Пустота поглощала Кавала, но он не боялся.

Он знал, что предупреждение, сказанное им Бульдогу, относится и к нему. У него мало осталось Чарма, и если он не наберет нового, его личность будет растянута в тонкое волокно и порвется. Лопнувшие концы образовавшейся струнки рассеются в этом холодном мире, и он будет поглощен калейдоскопом местной жизни, вращающимся узорчатыми кристаллами, в которых отражаются и преломляются цветы с пчелами, кролики и волки, люди и их судьбы. Кавал умрет, Чарм его рассеется туманом в пустоте, возрождаясь в глинистых грядках грибов, в сердцевине стволов деревьев.

И этого он хотел. Он слишком долго прожил в заключении мозговой ткани. Даже став призраком, он хранил повторяющийся узор нейронов, рефлекторные дуги, исходящие из долей мозга, гиппокампуса, продолговатого мозга, хранил нейрофибриллярные контуры утраченного тела — свою старую тюрьму. Пришла пора освободиться от прошлого.

Но перед тем, как дать себе свободу, он решил выполнить религиозный долг и закончить жизнь так, как полагается в Братстве Мудрецов и Сестричестве Ведьм — разделить себя между Тремя Слепыми Богами. Во время его учения и последующей долгой жизни они вели его. Он знал о таинственном будущем, ожидающем на Темном Берегу, только то, что они уже здесь и снова поведут его, будет ли он знать об этом или нет.

Смерть уже взяла его тело и дожидалась, когда заберет остальное. Случай тоже был поблизости, видимый в исток-ценной завесе физического мира, покачивающийся в верхушках деревьев при каждом дуновении ветра, безумный и непредсказуемый, как всегда. Но отдать себя им он не мог, пока не выполнит обязательства перед третьим богом — Справедливостью.

Этот бог требовал, чтобы круг был замкнут. Даппи Хоб привел его на Темный Берег, чтобы Кавал помог почитателю дьявола вернуться на Ирт. Но вмешался слепой бог Случай, и слепой бог Смерть взял Даппи Хоба в танец на океанском дне Габагалуса. А Кавал остался на Темном Берегу, чтобы удовлетворить слепого бога Справедливость и замкнуть круг.

Замкнуть круг…

Кавал отплыл прочь от Бульдога. Чародей не ожидал, что сумеет разрушить талисманическую работу, проделанную Даппи Хобом — города, сети электропередач — этот массивный амулет планетного масштаба, открывший пути Чарма через Бездну в Светлые Миры. У Кавала не хватило бы сил даже начать демонтаж такого ужаса. Он решил, что удовлетворит слепого бога, если вернет Бульдога домой — на Ирт.

Он плыл по прозрачной дороге, вокруг плескался фиолетовый астрал. Дорога дрожала и тряслась, размываясь в дюжину дорог. На некоторых лишь уверенный свет солнца плыл вместе с тенями. По другим шли экипажи, в обе стороны, и пылевые шлейфы тянулись как дым литейной. Дым кончался, когда джип, пикап или трейлер останавливался рядом с полуголым звероподобным мужчиной, держащим на руках молодую женщину, — и тогда взрывалось будущее.

У чародея не хватило бы Чарма проследить за всеми этими машинами, понять, куда они едут. У него была сила лишь на то, чтобы выбрать одну. Он почтил слепого бога Случая, направив Чарм наугад в одну из машин, идущих по дороге вниз — фургон с треснувшим ветровым стеклом и засохшей на бортах грязью. Он вдохнул уверенность, силу и доброжелательность в его водителя — старика механика, охваченного иррациональным, но неудержимым желанием вернуться в город и закончить покраску изгороди на заднем дворе — работу, которую он слишком долго откладывал.

Фургон подъехал к Бульдогу и Мэри Феликс, и чародей к тому времени уже вытянулся в ниточку толщиной с волос, дрожащую от напряжения. Он загудел в резонанс с пустотой, фиолетовый астрал встряхнул его волнами, и волны разорвали мираж физического мира.

Но Кавал еще не умер. Тонкий, как нить звездного света, туго гудящая в темноте, чародей еще пребывал в мире. Из глубины темнейшей синевы полного ничто он видел, как Бульдог внес Мэри в фургон.

Плечей Бульдога коснулась струйка воздуха, когда дверца захлопнулась, машина выплюнула гравий из-под колес и поехала. Бульдог услышал голос, который обращался к нему:

— Послушайте, что с этой леди?

— Съела что-то не то, — простонала Мэри Феликс, садясь. Они ехали на юг, хватка заклинания сжалилась над ней, и она смогла глубоко вздохнуть. — Мне уже лучше.

Суровые глаза старика прищурились в зеркало заднего вида, загорелый лоб сочувственно сморщился.

— А кто вы, люди, и зачем забрались в такую глушь?

— Туристы, — ответила Мэри, благодарно глядя на Бульдога. — У нас лодка перевернулась, и все утонуло. Даже его одежда! — Она попыталась засмеяться и удивилась сама, насколько ей лучше. — Вас нам Бог послал. Наверное, у нас был ужасный вид — никто не хотел останавливаться.

Водитель завел вежливый разговор, и Мэри радостно подхватила. Бульдог слушал, будто издали. Настороженность его сменилась упрямым удивлением, и он все рассматривал свои руки, торс, ноги. Как песчаная скульптура, медленно тающая под ветром, форма его тела постепенно менялась, приобретая человеческие пропорции.

— А вас, мистер, как зовут?

— Гм… Буль.

— Вам чертовски повезло, Буль, выжить в порогах с таким течением, что с вас одежду сорвало.

— Чертовски повезло. — Голос его звучал странно для него самого.

Мэри стала расспрашивать водителя о его семье, и Булю была предоставлена полная свобода трогать свои ногти и рассматривать запястья, изучать линии судьбы на желтых ладонях. Он чувствовал, что поймать эту машину ему как-то помог чародей Кавал. Но помог он этим или сделал хуже?

Проселочная дорога потянулась вверх, и сквозь грязные окна виднелись другие дороги, перерезающие лес. Бульдог плыл по артериям мира людей, по реальности, где сильнее всего его страшили первые, кто ему помог.

Саскватчи чуяли зло в этих созданиях. Он это тоже ощутил, когда впервые коснулся Мэри Феликс. Он вошел в гнездо зла. А зло вошло в него. Он стал таким, как они. Буль разглядывал обнажившие руки, и сердце сжалось при виде того, как они слабы. Если бы саскватчи увидели его сейчас, то бросились бы прочь..