И такая судьба (СИ) - Леккор Михаил - Страница 39

И только после этого, показывая свою крутизну главного командира, потребовать от старшего артиллериста:

— Во фрунт! И не мыслить тут за зря напрасно, не велик еще чином, чтобы непременно думать перед тем, как действовать!

Сын Гаврилов, то есть говоря по-современному, просто Гаврилов, медленно ушел, косо смотря на князя Хилкова. Мало ли что он тут главный и может приказывать, под царский трибунал попадут все — и правые, и виноватые. И доказывай потом на небе ключнику Петру, что ты не виноват и попал под разнарядку сгоряча.

Но, в конце концов, этот случайный экспромт, что в любом случае означал, что командир, в данном случае попаданец Дмитрий, не думал головой, а чем-то другим, оказался нужным. Шведы, спокойно и твердо выдавливая с поля боя ополченцев, нарвались на гвардейцев, которые никак не были меньше по опытности и технической вооруженности. И они бы остановили врага даже с нехорошим термином инвалид, что в любом случае обозначал неприличное состояние, если бы не меньшая численность. Гвардейцев ведь было куда меньше, чем неприятелей, а ополченцы не очень-то им помогали, больше бестолково топтались за спинами.

А тут вдруг смертоносный огонь в упор. Драбанты, пусть и опытные и очень храбрые, еще с этим не встречались — даже не полевые пушка, старинные мортиры, которым самим Богом надо было палить из тыла, палили вдруг в упор, разметывая дробь из широкого дула. И ладно бы просто моральный настрой, от этого солдаты бы быстро отошли. Но мортиры все палили, разбрасывая атакующих шведов. Раненые и убитые, даже куски человеческого мяса, еще дергающиеся в упрямом наступлении, все здесь пришлось на поле боя.

В какой-то момент схватка замерла. С обоих сторон доминировали упрямство и желание выиграть, но все победить не могли, тогда как с одной стороны шли мортиры, а потом люди, тогда как с другой стороны только солдаты. Мортиры против людей, где мортиры оказались сильнее и смертоубийственнее.

Нет, шведские гвардейцы тоже были упрямы в своем желании победить. Они стойко смыкали ряды, оставляя за спинами убитых и раненых. Но их не хватило. Людей убивало, мортир захватывали. Но людей убивали десятками, тогда как мортиры единицами. Причем последних могли отбивать, тогда как солдат уже оживить не могли.

И когда князь Хилков самолично повел вторую линию обороняющихся — отважных и опытных пластунов, которые и не так поливал кровь врага и которым не только князь обещал дуванить добычу на поле боя, но и, в случаи победы, дать от почтенных граждан наград, то шведы не выдержали.

В конце концов, они были всего лишь люди, которых бросили вначале против мортир, а потом против каких-то разбойников. И когда передовой пластун хладнокровно срубил голову раненому, которому он сам же разрубил живот, а после пнул голову в сторону его товарищей, то драбанты не выдержали.

Ну их, этих пластунов, которых и российские цари боялись и в мирное время держали лишь на каторге. Они даже не люди, они… казаки! Отходим от этих зверей и побыстрее.

Шведы, еще недавно смело и неумолимо наступавшие, уже отходили. Их ведь мало и, несмотря на даже драбантов — гвардейцев короля, которых тот отчасти дал из своего окружения, наступление все же провалилось!

Впрочем, не надо было думать о шведах, как о только негодных трусах и недотепах. Они отходили медленно и грамотно, при первых же возможностях контратаковали. А когда во главе солдат встал сам генерал Крассау, с жестким моральным авторитетом, то бой опять замер. Шведы перестали отступать, а русские уже не могли атаковать. Если бы у Дмитрия было достаточно конных казаков, положение стало бы другим. Но их не хватало. они только отбивали от рейтаров и не допускали до пеших рядов. И всего лишь!

Неизвестно, чтобы стало в бою, но тут подошло подкрепление, даже не сколько ожидаемое, сколько нежданное — условный эскадрон условных воинов — женщины, в основном дворянки, которые Даша Хилкова смогла собрать. И ведь это Петр, клятый царь, виноват! Поднимал женщин в российском обществе, хотя бы в высшем свете, подбивал их на самостоятельные действия, вот они и сумели. Как только появилась возможность нападения с, как правило, мародерством и надругательством, они и решили, хватит с них!

М-гм, положа руку на сердце, Дмитрий сам сумел поднять слабый пол на такие действия. Ведь этих амазонок возглавила его жена, и не случайно! Не он ли постоянно раздражал ее самомнение, причем не так, как Петр I, приравнивая их с мужчинам. Попаданец князь Хилков, хоть и не открыто, но постоянно проводил твердую линию — женщина должна быть на высоком положении, именно как женщина, а не как слабый суррогат мужчины!

«Интересно, почему тогда они постоянно лезут в мужские дела, когда ты показываешь на женские обязанности, — недоуменно подумал попаданец, — или это век такой милитаризованный, когда все дворяне идут воевать, несмотря на гендер и на слабое здоровье?»

Хоть Дмитрий и воевал пешим, находясь во главе пластунов, но его человек из крепостных конюхов недалеко за спинами держал коня. Хотя, конечно, как он воевал, находясь искалеченным? Идти впереди с саблей в руках попаданец еще мог, но не более. Уже рубить врагов, желавших убить предводителя защитников, оказалось возможным телохранителям — казаков. При этом, казаки были не простые, кровники! Из тех, что самые опытные и надежные, за которыми не страшно встать спиной. Кровники обычно становись старшими казаками — от сотников до даже комбрига, если хватало ума и умения. И Дмитрий высоко оценивал институт казачьих кровников, и сами они желали подниматься вверх, коли хватало сноровки. Но вот эти кровники, понимая, что голов они рубить умеют, а вот казаков командовать нет, сами вызвались быть простыми телохранителями.

Так и воевали. Дмитрий показывал, где он, этот старший и хитроумный предводитель русских варваров, а его телохранители либо сами отбивались, либо организовали близких казаков, если врагов накапливалось слишком много. Или вот, когда ему было надо отлучиться из боя, один телохранитель ловко одевал заметный панцирь и отвлекался, а второй помогал сесть на любимого коня.

А там уж он сам, мало ли какие казаки торопятся по тылам. Перехватил жену Дашу, грозно спросил плутоватую чертовку:

— Ну и какого лешего ты сюда полезла? Тут, между прочим, часто убивают, знаешь об этом, нехорошая ты моя женщина? Как я потом посмотрю в глаза своему тестю Александру Никитичу и родным детям⁈

Крик души упруга, впрочем, на Дашу совсем не воздействовал. Она лишь небрежно отмахнулась от благоверного мужа:

— Государь наш Петр Алексеевич считает, что все мы православные, а мы, женщины, еще и можем родить и поднимать детей. Так что не болтай понапрасну, скажи лучше, как и когда ударить, достославный генерал мой и муж?

Дмитрий лишь вздохнул. Бой, похоже, затянулся. Вначале атаковали шведы, затем, главным образом, сильно отбились русские. Но пушки отстали, а вместе с ними и все интересные задумки. Ах, как он думал, мортиры се, пищали то, где они? Даже самые маленькие очень тяжелые, пока дотащат до поле боя, все мышцы обольются молочной кислотой. А уж средние мортиры, вестимо, когда дойдут — да просто никогда, и нечего тут бестолково мечтать!

Вот и стали сражаться пехота пехотой, конные казаки с рейтарами, а резервов для кардинального перелома сражения ни у шведов, ни у русских не было, только вот амазонки остались. Не-не-не, если вклад попаданца окажется именно таким, а то ведь в прошлой реальности женщины такой большой роли не играли. Ну, был в истории России XVIII век «бабьим», но и только. А в сражениях все равно как бились раньше, так и дальше дрались мужчины. Где же он так согрешил, что женщины стали воинами?

Он вздохнул на женскую публику, сказал громко:

— Что ж, бабоньки, коли уж сами так резво прискакали на ратное поле, пошли со мной, на чужеземного врага!

И поскакал на шведов, даже не посмотрев, скачут ли они за ним, даже саблю свою не вытащил из ножен, дабы окровавить.