Джони, оу-е! Или назад в СССР (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 26

— Да понятно с аккордами. Мелодию бы ты написал, не уловил я что –то. Сам бы и спел…

— Взрослая она.

Славик ещё раз заглянул в текст.

— Ну, да…

— Нотный лист есть?

— Найдём. Ты ноты знаешь? Ах, ну, да… Забыл, что ты у нас вундеркинд. На.

Он вытащил из какой-то своей папки нотную тетрадь, а я быстро натыкал на нотном стане точек и добавил им хвостиков.

— Во, даёт, — восхитился барабанщик. — Мне бы так.

— В школу ходить надо было, бестолочь, — шутливо замахнулся на него рукой Славик.

Тут же под нотами я написал слова. Что это я дома не додумался разлиновать и нотки расставить. Не тем голова была занята. Выкорчёвывал из себя «раба», как говорится. Да-а-а…

— Вот это другое дело. Теперь всё понятно. Володя посмотри, пацан песню прикольную принёс.

— Знаешь, Славик, я вот, что скажу… Или он, или я, — сказал Гутман. — Что за фигня!Где это видано, чтобы малолетки меня играть учили?

— Ты чо, с дуба рухнул? У него песни клёвые. Их играть сразу можно, с листа. Они простые, как три копейки, но клёвыё.

— Клёвая музыка, да. Мне нравится, — сказал опять вмазанный клавишник.

— И мне! — кивнул тоже вмазанный барабанщик. Чо ты, Вова, кипешуешь?

— Да пошли вы! Ну и что, что у него песни клёвые! У меня тоже песни клёвые, а мы их не играем.

— Свою нудятину, которую ты называешь «баллады», играй и пой сам. Отнеё скулы сводит.

— А меня от твоих песен тошнит.

— Короче! Я сказал: Или я, или он! Выбирайте!

— Вот ты жаба, Вова. Получил фуз, за общие деньги и в кусты. Свою группу собрал?

— Какую группу? Нет у меня никакой группы?

— Ой, да я тебя умоляю. Сёма нам рассказал, как ты его в ДК «Ленина» подсидел, да мы не поверили, да Костя?

— Было такое!

— Поэтому, не надо ля-ля, Вова. Намылился на сторону, вали. Найдём мы гитариста. Пацан, конечно, играть не будет… Найдём. Свято место пусто не бывает. Сам знаешь! Но тебе мой совет… Бодяжь свою шнягу фирмой, а то забросают тебя тухлыми яйцами. Так, что, это не мы должны выбирать, а ты выбирай.

— Да, пошли вы! — прошипел Гутман и стал собираться.

— Ты, Вова, сам собирайся, а его «машинку» оставь.

— Она не его, — буркнул Гутман.

— Но и не твоя.

Я тронул Славика за локоть.

— Пусть забирает, у меня лучше есть, — сказал я, доставая бордовую коробочку из сумки. Тут, кстати, я тебе футболку принёс, как обещал.

— Ну, ты молоток, Джони! Забирай, но завтра, чтобы всё возместил.

Гутман собирался, мы разговаривали. Вернее, присел на Славика я.

— Мне надо, чтобы ты объявил, что эту песню написал я только что сегодня, для девушки Татьяны, которая находится в этом зале.

— В этом зале? Где? Я же должен на неё смотреть, когда буду говорить.

— Вон она, с отцом стоит.

— Фига себе! Я знаю её! Подкатывали к ней, но она отшивает всех сразу.и её да этот дядька встречает. Серьёзный. Так он её папа, или папик?

— Папа-папа. Он — цыганский барон, если что.

— Фигасе! — присвистнул Славик. — Ну у тебя и знакомые, то музыканты Московские, то аж целый цыганский барон с дочкой. Симпотная кстати… Дружишь с ней?

— Женить хотят, — вздохнул я.

— Чо-о-о? Офигел, что ли? — хохотнул Славик шёпотом. — Какая, женитьба? Тебе двенадцать.

— Вот и я им говорю, что не готов я ещё к серьёзным отношениям.

Славик фыркнул.

— У них с двенадцати лет женятся, — пояснил я.

— Да ты чо? — распахнул глаза басист. — Да ну на!

— Отвечаю.

— Пи*дец. Но ведь ты не цыган.

— Зовут в табор, но… Хрен им а не барабан.

— Причём тут барабан? Что за барабан?

— Анекдот такой.

— Расскажи.

Рассказал. Посмеялись. Особенно анекдот понравился барабанщику. Он ещё долго гыгыкал и тыкал себя палочками в грудь, восклицая:

— Хрен вам а не барабан!

Но мне не удалось соскочить с неприятной мне темы.

— Значит тебя хотят сделать цыганом? — продолжил меня пытать Славик.

— Хотят. Дом обещают в Молдавии…

— Дом в Молдавии? Клёво. Там тепло, яблоки и виноград. Винища… Залейся. Вкусное… И что тебе надо для того, чтобы встретить старость? Хе-хе-хе Шучу-шучу… Не хочешь становиться цыганом? Понимаю… Хе-хе-хе!

— Тебе смешно, а я не могу отбрехаться. Пристали, как…

— Так ты хочешь песней всё сказать, чтобы не обидеть. Грамотно. Посвяти ей песню. Не написал для неё, а посвятил ей. Совсем другое отношение к тебе будет. Когда женщине посвящают песню или стихи, это на века.

— Согласен.

Гутман собрался и ушёл. Я встал на его место со своей «Арией», но Славик достал из коморки «полуакустику» Ямаху. Похожую, кстати, на «Гипсон».

— Ух ты! — восхитился я.

— Лабай, лабух! — похихикал Славик и подошёл к микрофону.

— Второе отделение нашей панцевальной программы мы начинаем с песни, которую наш молодой гитарист посвятил девушке Татьяне, которая находится вместе с нами. Джони написал её только сегодня и она должна вам понравиться. Это очень медленный танец.

Дук-дук, ударил бас и Славик запел:

— Я ушёл почему-то, чуть позже шести. Я ушел почему-то, где-то чуть позже шести. Мы с тобою расстались. Я посмотрел на часы. Двери скрипнув трамвая, прошептали: «Прости…»

Дальше я не особо переделывал. Убрал «подушк» вместо неё вставил: «Мне на память», выкинул, про «искал тебя и здесь и там…» (Простите меня Чиж и Ко).

В общем, песня удалась и гитарная партия мне удалась. Звук у гитары был чистейший, струны фирмовые и тянулись прекрасно. А я старался в протяжку вложить всё своё страдание.

Барабанщик был тоже в «ударе». Басист импровизировал, одухотворённо высунув язык и ингда трогая струны большим пальцем, имитируя «слэп». Получалось не очень, но складно. Вермона поддерживала тему редкими аккордами. Костик почти спал. Как уже говорилось, они с барабанщиком перед работой накатили, но на Витька водка действовала возбуждающе, а Костика наоборот, тупила и усыпляла.

Дослушав песню, мои «цыганские друзья» помахали мне руками и растаяли в толпе толкущихся на танцполе пар и отдельных личностей. Я с облегчением вздохнул.

— Эх, джони, Джони, — сожалеюще проговорил Славик. — А вдруг ты счастье своё профукал?

— Нафиг-нафиг такое счастье, — подумал я, но промолчал. Мне ни с кем не хотелось говорить про моё счастье. Я ещё сам не знал, какое оно тут моё счастье.

[1] Держит мазу — ручается, отвечает за кого-то или себя.

Мальчишки бухты Тихой жили, по сути, на Клондайке. Бывшая промышленная свалка, как я говорил раньше, давала для мальчишеской жизни практически всё, что нужно для мальчишеского счастья: различную, можно сказать — любую, проволоку для браслетов, колец, плёток и пулек, свинец из негодных аккумуляторов шел на грузила, из медных, медно-никелевых и даже нержавеющих трубок разного диаметра изготовляли самопалы и пистолеты под боевые патроны, кислотой из тех же аккумуляторов вытравливали изображения на ножах, выточенных из каких-то стальных подпружиненных пластин. Валялись куски разного металла: профиль, лист, пруток, вполне себе пригодные для изготовления какой-нибудь продукции, или для вторичной переработки, но это просто вывозили и сваливали метрах в ста перед Женькиным домом.

Ещё на свалку периодически вывозили меловые формы для фарфоровых изделий и белую глину. Тут, кстати, я нашёл и здоровый кусок транспортёрной ленты, из которой вырезал первые штампы. Информацию о свалке я почерпнул из памяти Женьки, но его память была пассивна к богатствам, лежащим у его ног. Что имеешь, не хранишь, как говориться. Да, пацаны брали для себя нужное, но дальше насущных проблем не заглядывали. Я же, увидев свалку, «заболел золотой лихорадкой» и назвал её «моя прелесть». Во-первых я собрал весь свинец и натащил домой глины. Во вторых разрезал транспортёрную ленту на прямоугольные куски и сложил на балконе, уложив на бетонный пол (деревянного пола на балконе не было).