Бессердечный принц. Раскол (СИ) - Мелевич Яна - Страница 73

— Грамота за Урюпинск?

Я вздрогнул, чуть не уронив чашку в раковину. Взгляд поймал собственное отражение в зеркале, по которому прошла странная рябь. Но стоило мне моргнуть, эффект исчез, и прозрачная гладь застыла.

— Которая? — я растер покрасневшие пальцы, жалея, что так и не удосужился поставить перед сантехником задачу провести мне горячую воду.

— Черно-желтая. В рамке с вензелями.

Внутри тоскливым воем отозвался опустевший источник. На самом деле все иллюзия, психосоматика. Магию во мне давно выжгло с корнем, а на ее месте осталась не видимая рентгеном пустота. Однако я потер грудь, будто надеялся, что избавлю от неприятного покалывания и ноющей боли.

— Да.

Выйдя из туалета, я посмотрел на Васю. Ряса лежала на высокой спинке стула, а сам он, сунув руки в карманы джинсов, рассматривал мои награды. Год назад я сорвал их вместе с красивой полочкой, поэтому на стене остались неглубокие царапины. Там, где со шляпкой обломились шурупы, появились некрасивые дырки.

— Я думал, что мы умрем тогда, — вдруг тихо признался Вася, и я с удивлением уставился на него.

Сегодня Шумский прямо-таки жег шокирующими фактами.

— Ты и Кристина? — полюбопытствовал я. — В бою за город?

— Не только, — Вася повернулся, затем вымученно улыбнулся мне. — Знаешь, заключая сделку со смертью, подписываешь договор без гарантий. Никто не заверит, что вы будете вместе всю жизнь.

— Разделить сердце на двоих довольно смелый поступок. На подобное решается не каждый.

— И не каждому костлявая госпожа дает шанс.

— Вы выжили, Вась, — твердо сказал я. — Вопреки договору Кристины, планам краснозорцев и хаосу. Поэтому перестань бояться, что завтра не наступит. Оставайся в сегодняшнем дне.

Помедлив, Шумский кивнул. Дождался, пока я заварю кофе, затем сел на стул. Тоже после меня, потому разговор предстоял тяжелый. И мы оба все прекрасно понимали.

Генерал Рахмат Соловьев — личность спорная. Во многих смыслах. С одной стороны, он достаточно сделал для страны и заслужил прощение. А с другой, его действия в девяностых привели к массовым жертвам. Да и отпускать такого сильного мага-звуковика царская семья бы не пожелала.

Существовало еще одно препятствие. Рахмат Алишерович до сих пор числился во всех официальных документах казненным по обвинению в терроризме. Не просто так, а ради своей безопасности и безопасности его семьи. Краснозоревцы не прощали предателей. Никогда. Потому и встречи с ним строго регулировались императором.

— Мне нужно увидеть отца, — настойчивее сказал Вася. — Он связался со мной недавно. Сообщил о протекающей болезни…

— Вась…

Я попытался его остановить, но Шумский проигнорировал мои попытки.

— Нет, погоди! — он выставил руку, и я заткнулся. — Слушай, я все понимаю. Официально я должен делать запрос через Священный синод, затем получить разрешение на аудиенцию с императором или цесаревичем. Но будем объективны. Мы же оба понимаем, куда меня пошлют.

— Его императорское высочество благоволит вашей семье, — пробормотал я.

— Пока мы выгодны.

— Цесаревич не настолько хладнокровная мразь, как ты сейчас намекнул.

— Я такого не сказал.

— Но подумал.

Вася откинулся на спинку стула и стиснул подлокотники. Похоже, я угадал насчет его мыслей. Оно и неудивительно. Еще в Петропавловке, где Шумского держали после тяжелого с зеркальщиком до окончания расследования, Алексей дал понять, что пойдет на многое ради достижения своих целей. Мир в стране волновал брата больше, чем судьбы некоторых людей.

— Кристина считает мое желание глупым, — Вася поставил локти на колени, чтобы устроить подбородок на сцепленных в замок пальцах. — Мол, наша единственная встреча не состоялась в тот день, потому что так хочет судьба. И не нужно лезть поперек нее.

— Есть резон в словах Замогильной, — я цокнул языком.

— Сидеть и ничего не делать я тоже не могу. Устал. Надоело жить в постоянной лжи, страхе и смотреть на тоскующую мать.

Я уставился в синие глаза и вдруг задумался о том, как сильно изменился Шумский за последние полтора года после Урюпинска. Когда я приехал туда, в настоящую сельскую глушь, то меня встретил уютный городок. Про такие говорят: три улицы, два двора. Люди и нелюди там не знали преступлений страшнее утащенной курицы из чьего-то сарая или ограбления продуктового магазина.

Василий, как и другие служители церкви Пресвятой Матроны, давно стали сердцем Урюпинска. К ним шли за покаянием, помощью или покоем. Неизменный юмор и легкость, с которой Шумский дарил людям свою любовь, превратили его во всеобщего героя. Даже ворчливая некромантка-атеистка Кристина Замогильная не устояла перед обаянием словоохотливого диакона.

Но что-то изменилось. Крохотная деталь надломилась, и механизм заработал иначе. Он все также исправно выполнял свои функции: дарил людям радость, помогал и поддерживал. Только больше не был прежним.

— Ты прекрасно знаешь, что у меня нет веса перед Министерством Внутренних дел, а у тебя есть. И некоторое влияние на цесаревича.

— С чего ты взял? — я прищурился.

Вася внимательно посмотрел на меня. Будто колебался: говорить или нет.

— Мой звук настолько тонок, что даже с огромного расстояния можно услышать невероятные вещи, — начал он. — Например, как один генерал-майор, командир корпуса жандармов, обращается к будущему императору на «ты» без всяких условностей.

Пальцы затряслись. Мне пришлось сжать край стола, чтобы успокоиться. Волна ярости вспышкой поднялась изнутри, но я стиснул зубы. Дал Васе договорить, чтобы понять, что стояло за прямыми намеками. Хотя возразить все равно попытался.

— Не понимаю, о чем ты, — выдал я надтреснутым голосом и прокашлялся.

— Когда краснозоревцы исчезли в портале, император обратился к командиру черносотенцев: «Где мой сын?», — Вася склонил голову, а я задохнулся от прилива эмоций.

— Он беспокоился о цесаревиче, — отрезал я.

— Возможно, — спокойно ответил Шумский. — Только его императорское высочество увезли в машине скорой гораздо раньше. А черносотенцы пришли на помощь к тебе, Влад. Уж мне-то не ври насчет них. Своих цепных псов император спускает в самых крайних случаях и уж точно не пошлет их на подмогу к обычному офицеру, находясь под пулями с другой стороны здания.

Мне почудилось, словно на меня вылили ушат воды. Речной, морозной. По всему телу разбежались мурашки, дрожь мешала собраться с мыслями для достойного ответа. Единственное, на что меня хватило — задать вопрос:

— Будешь шантажировать?

Я же не идиот. Какие бы теплые отношения нас ни связывали с Алексеем, вряд ли ему понравится огласка. Как и императору, которого я никогда не звал отцом. Ни про себя, ни открыто. Язык не поворачивался. Долгие годы я ненавидел этого человека так сильно, что постепенно сросся со своими чувствами к нему. Отложил все накопившееся в долгий ящик, повесил замок, а ключ выбросил.

Теперь снова кто-то из моего окружения пытался влезть туда. Пусть непреднамеренно, следуя желанию докопаться до правды. Пора бы уже взять за правило, что людям нет веры. Никому. И близких у меня тоже нет.

— Даже не собирался пробовать.

С плеч рухнула глыба, мышцы расслабились. Вася хмыкнул, когда я выдохнул.

— Прости, — я облизнул пересохшие губы. — Подумалось дурное.

— Все в порядке, — отмахнулся Шумский и бросил напряженный взгляд сквозь полуопущенные ресницы. — Я лишь попросил о помощи. Не сможешь, так не сможешь. А насчет твоего отца…

— Он мне не отец.

Со свистом втянув носом воздух, Вася пробормотал что-то про упрямых дураков. Второй раз за утро захотелось съездить ему по лицу.

— Хорошо, насчет императора, — Шумский поднялся и подхватил рясу. — Будь осторожен. Узнал я, могут и другие. Беспечность в отношении собственной безопасности ставит под удар не только тебя, но и царскую семью.

— Я поговорю с цесаревичем, — вместо ответа на реплику Василия, сказал я.

Благодарно поклонившись, он осенил меня крестным знаменем, после чего весело добавил: