Бессердечный принц. Раскол (СИ) - Мелевич Яна - Страница 71

— Ложь, — холодно ответила я. — Цесаревна никогда бы не вступила в крамольную связь с краснозоривцем, будь он хоть кто. Охранник или барон.

На лице Вениамина Карловича появилась противная улыбка.

— Возможно. Но принца убили, Мария исчезла, нося под сердцем дитя, а вскорости погибла. Вместе с тем охранником.

Царапнув обивку, я на мгновение прикрыла глаза. Беседа раздражала, тем более что упомянутые события в стране перетирали каждый год на годовщину смерти ее императорского высочества. Одни утверждали, что Анастасия сама приказала убить нерадивую дочь. Другие, что цесаревна Мария с мужем стали жертвами краснозоривцев. Первую похитили ради выкупа, второго убили. Случайно или намеренно — никто не знал.

Покрытая мраком история осела где-то в анналах грязных тайн династии Романовых. Копаться в которых я не желала.

— По документам император Николай — законнорождённый сын принца Гарри Дитмара Губерта Саксен-Кобург-Готского и его супруги, цесаревны Марии Павловны. Никаких других наследников нет.

— Но все же, — Вениамин Карлович склонил голову к плечу. — Как приближенная к императорскому дому, вы ничего не хотите прокомментировать?

— Любопытство в отношении династии Романовых никогда не вело к хорошему исходу, — я поднялась, давая понять, что разговор окончен. — Теперь извините, Вениамин Карлович, меня ждет очень важная встреча.

— Мы ведь еще встретимся, ваше сиятельство? — он оценил шансы, после чего покорно встал следом и поправил пиджак на необъятном животе. — Я прислал приглашение.

— Конечно. Вне всяких сомнений.

Распрощавшись с Гореликом, я дождалась, когда слуги уведут его. После чего схватила бокал с остатками хереса и с яростью отправила тот в полет. Хрустальные брызги разлетелись по комнате, и я сразу почувствовала облегчение. Хотя меня по-прежнему сотрясала крупная дрожь, словно я забралась в морозильную камеру.

— Ваше сиятельство? — в дверях появилась горничная.

— Прикажи водителю, чтобы подготовил машину. Мы скоро отправляемся, — бросила я, и девчонки след простыл.

Когда завибрировал смартфон я чуть не подпрыгнула до потолка. Сейчас мне меньше хотелось общения, поэтому я даже не глянула на имя звонящего. Коснулась экрана, затем поднесла телефон к уху.

— Слушаю?

— Здравствуй, Ольга.

Внутри все перевернулось, эмоциональный шар лопнул, и я рухнула на диван как подкошенная.

— Алекс…

Голова гудела от многочисленных голосов в корпусе жандармов.

Повсюду носились люди и нелюди с бумажками, кто-то громко смеялся, остальные либо беспрестанно ругались, либо спорили у ноутбука с открытыми делами краснозоривцев. Меня самого страшно мутило: мозги не пришли в порядок после легкого сотрясения. Но лежать покорно на койке, как советовал лейб-лекарь Абрамов и его коллеги, я больше не мог.

Хватит. Отдохнул. Время шло не в нашу пользу. С каждым днем волна людского гнева нарастала. Несколько убитых, в том числе сотрудники полиции и жандармы, десятки пострадавших, среди которых дети. Никого из террористов живым мы не взяли, осталось только два трупа.

Огневик с даром хаоса, погибший еще в первой схватке, и девушка-телекинетик.

Ее пустой, мутный взгляд, смотрящий в покрытый трещинами потолок морга при бюро судмедэкспертизы. Я долго всматривался, искал в юных чертах не то раскаяние, не то понимание произошедшего. Почему совсем молодая девчонка, только-только окончившая Смольный институт, пошла на такой шаг.

Что двигало Евгенией Калецкой? Месть? Страх? Борьба за мифическую свободу? Или друзей?

Она не была носителем хаоса, в отличие от огневика или некроманта. Обожжённая кожа в тех местах, где находились усиливающие амулеты, это подтвердила. Как и факт, что умерла Женя ровно за секунду до того, как пуля, выпущенная черносотинцем, пробила череп. Дар выжгло, хрупкий девичий организм сломался, и произошел разрыв грудной аорты.

— Капитан, мы требуем немедленной выдачи тела Евгении Валентиновны Калецкой для освящения ее в храме Божьем и надлежащих похорон, — сквозь ворох мыслей прорывался чей-то настойчивый голос.

— Ваше преподобие, при всем уважении к церкви и Священному синоду я не подпишу документы на выдачу тела преступника родным до окончания расследования. А если бы и был, то все равно не подписал. Террористам и клятым убийцам не место на русской земле!

Повернув голову, я моргнул, прогоняя противных мушек. От яркого зимнего солнца, что билось лучами в окна, ослепляло. Резкая боль пронзила голову, и я невольно зашатался. Пришлось схватиться за стол одного из гражданских сотрудников, заполнявшего бумаги.

— Ваше превосходительство, все нормально?

Оглянувшись, я уставился в круглое лицо. Слишком знакомое, но черты в памяти смазывались из-за сотрясения. Никак не получалось вспомнить имя или хотя бы фамилию сидящего передо мной рядового. О его звании я догадался по форме и погонам. Только не понял, что в корпусе делал человек из дворцовой стражи.

— Ефрейтор?

— Соболев, ваше превосходительство, — парень поднялся и выпрямился по струнке. Пригладив ежик на голове, он добавил: — Иван Фадеевич. Сюда направлен по личному приказу полковника Дорошкевича Ахмеда Валиевича для помощи в расследовании!

— Это же вас в позапрошлом году объединили с дворцовыми гренадерами?

Иван замешкался на мгновение, затем кивнул.

Я устало покачал головой и потер переносицу, мысленно проклиная того умника, который додумался до подобной реформы. Совместить СЕИВ конвой, гренадеров и дворцовую полицию, чтобы сделать стражников. В итоге мы получили нападение на Зимний дворец и цесаревича прямо в центре столицы и предательство некоторых военных.

Впрочем, последнему я не удивился. Судя по данным с камер и расследованию, многие краснозоривцы в прошлом состояли либо в армии, либо в полиции, либо в личной лейб-гвардии императора. Хорошо обученные, укомплектованные боевые единицы. Среди них маги, вроде Жени или того некроманта, а также обычные люди с нелюдями. Чьи-то имена нам удалось пробить по базам, чьи-то остались пока в тени.

Мы еще не зналисколько ихна самом деле.

— После… смерти старшего унтер-офицера Баранова у нас случилась некоторая перестановка кадров, — осторожно продолжил Соболев.

— Уволили с десяток офицеров помимо тех, что уже отправились на улицу после реформы?

И почему я не удивился? Ожидаемый ведь исход. Сокращение бюджета и прочая экономическая ерунда, транслируемая с телеканалов. Комитет министров и Государственный совет в один голос кричали, что в наше спокойное время ни к чему раздувать армейский резерв. Требовались реформы.

Вот. Дореформировались. Людей не хватало нигде!

— А я вам повторяю, батюшка, что не намерен подписывать документы без разрешения командира!

На шум несколько человек и двое богатырей повернули головы. Бросив Соболеву. Чтобы занимался работой, я поспешил к взбешенному Елизару Сайманову. Его волчья сторона рвалась в бой, лицо приобрело звериные черты, челюсть выдвинулась из-за проступивших клыков.

Причиной такого поведения стал священник и пожилая пара. Мужчина лет шестидесяти с короткими, темными волосами и первой проседью на висках. Прямой нос, очки, опрятная одежда и некоторое одухотворение во взоре намекали на ученого. Хотя сейчас образ слегка угас под хворью из горечи и тоски, что читались в каждом движении. Рядом с ним стояла супруга. Вцепившись в рукав бежевой дубленки мужа, я пряталась покрасневшие глаза и нос за спутанной копной седых волос.

Я вспомнил их, пусть и с трудом. Чисто по фотографиям, что мне приносили ребята вместе с делом Калецкой.

Родители Евгении. Одни из немногих родственников краснозоривцев, кто первым явился сюда без официального вызова на допрос. Нормальная семья интеллигентов: учительница русского языка и профессор телекинетики в университете. Она — человек, он — маг среднего уровня. Даже не боевик.

У таких мам с папами рождались обычные дети. Чуточку талантливее или, наоборот, совершенно бездарные. Росшие в достатке, но нехватке родительского внимания, поскольку те занимались больше карьерой. Однако, глядя сейчас на Калецких, я не понимал их дочь. Как и других ее подельников.