Бессердечный принц. Раскол (СИ) - Мелевич Яна - Страница 33

— Твоя правда, — я вернулся к реальности. — Мечихину освободить после выписки из больницы, соответствующий приказ пришлю позже.

— Конечно, — безропотно согласился Баро.

Про княгиню и ее желания ни слова не ляпнул, какой воспитанный. Влад бы уже достал своими нравоучениями.

— Держи все в тайне как можно дольше. Информация не должна выйти дальше, чем нужно… — смартфон пиликнул, и мне почудилось, словно мое отсутствующее сердце забилось в бешеном ритме.

«Храм Воскресения Христова на Крови. Через час, Алеша».

— Ваше императорское высочество?

Я промотал до прошлого сообщения. Ничего, кроме смайлика. Нормальное явление для того, кто отправил послание.

— Немного изменим маршрут, — приказал я и стиснул в руке смартфон. — Мне нужно кое с кем встретиться.

Назвав адрес, я уловил мрак, тенью пробежавший по лицу Баро. Ему не понравилась ни сама идея поездки, ни названное место. Потому что туда он бы не зашел. В церквях нынче работали строгие законы: никаких боевых действий на территории, никакого оружия и гарантированная защита для любого человека или нелюдя, переступившего порог священного места.

— Ваше императорское высочество, — облизнул губы Светлаков, — слишком рисковано. Вы не будете в безопасности подле этой женщины!

Догадывался, ради кого я развернул машину.

— Она моя мать, Баро, — я убрал смартфон. — Пусть и проклятая всеми, похороненная для всех любимым мужем. Но мать. С моим сердцем в груди. Ничего не случится.

В зеркале заднего вида отразился знакомый профиль. Костяшки, лишенные плоти, коснулись поверхности, и удушливый аромат ладана наполнил салон. Легкая изморозь сразу покрыла окна изнутри.

«Контракт все еще действует, Алексей, но не делает тебя неуязвимым. Умрет твоя мать — умрешь и ты. Будь осторожен, враги не дремлют».

Знаю, Жнец.

[1] Левант — общее название территорий стран восточной части Средиземного моря (Сирия, Ливан, Палестина, Израиль, Иордания, Египет, Турция, Кипр и др.), в более узком смысле — Сирии, Палестины, Израиля и Ливана.

Для всей Российской империи смерть моей матери стала ударом.

В отличие от своей тезки, рано погибшей дочери императрицы Анастасии, она заслужила любовь и уважение народа за короткий период. Люди обожали ее, боготворили и чуть ли не возводили в ранг святой, поскольку мама олицетворяла собой «широту русской души и свободу нашего духа».

Во всяком случае, так про нее говорили все, кого я спрашивал. Лишь после «смерти» общество внезапно вспомнило о ее неблагородном происхождении, и новость активно пустили в народ.

Для меня мать оставалась далеким, полумифическим существом. Если существовала в реале, то давно и неправда. Немногое, что удалось раздобыть, правда, подогревало мой мальчишеский интерес.

Немногочисленные фотографии да портреты — все это пробуждало воспоминания. Были они настоящими или причудами детского воображения, я точно сказать не мог.

Я не понимал, почему получал нагоняй за простые вопросы. Отец злился, когда я залезал в архивы и переворачивал семейные альбомы, а потом бежал к нему за ответами. Удивлялся, почему прабабушка Анастасия хранила длительное молчание, стоило заикнуться о матери. Она садилась напротив, прикладывала холеную руку к моей груди и ждала. Потом-то до меня дошло, что вдовствующая императрица прислушивалась к ударам сердца, которого там не было.

Сердца, которое забрала родная мать, когда уходила из дворца. И сегодня минуло тридцать лет, как я лишился права на свободу.

В ласкающих огнях многочисленных свечей Мария Александровна казалась прекрасной. Я знал, что под тонким слоем батиста прятались некогда темные кудри. Они давно потеряли глубину цвета и окрасились в медный оттенок, отчего молочно-белая кожа стала казаться еще светлее. Четкий профиль частично скрывал сумрак, чьи щупальце расползались по мраморным плитам и причудливой мозаике.

Стоя перед кануном, мама держала свечку. Дрожащее пламя пританцовывало от порывов воздуха и создавало играющие тени на лице, словно зазывало чуть ниже склонить голову перед распятием.

Я не ожидал, что из всех мест в храме мама выберет поминальный стол Александра II. Уж она меньше всех подходила на роль той, кто скорбел по судьбе очередного трагически ушедшего Романова. Пусть умер он больше ста лет назад, любви к династии у мамы явно не прибавилось за годы отсутствия.

— Красивое место, — обманчиво мягкий голос погладил загривок моего внутреннего зверя. — Удивительно спокойное в наше бурное время, здесь словно все застыло, и часы давно не отбивают прошедшие минуты.

Бросив взгляд на неприметных послушников, я осторожно приблизился к матери. Церковная магия защищала всех, кто укрывался в стенах храма. Даже мой браслет с трудом сопротивлялся, потому рубин сиял слабее обычного. Хорошее место, когда хочешь кого-то убить. Человек даже защититься не сможет от удара ножа или пистолета.

Если, конечно, священники пропустили тебя с оружием внутрь.

— Я не причиню тебе вреда, Алеша, — мама поставила свечу и развернулась ко мне. Губы изогнулись в подобии улыбки.

Я бы поверил, но взгляд говорил об ином. Возможно виноваты выгоревшие вслед за волосами брови, из-за которых мамины глаза казались угольно-черными. Или чрезмерное спокойствие — от него мурашки пробегали вдоль позвоночника.

Каждую нашу встречу на протяжении года я ждал подвоха, но мама всегда приходила одна и никогда не пыталась напасть. Хотя в прошлый февраль она чуть не уничтожила меня, отца и всех присутствующих на балу руками Призванной.

Или то была обычная проверка? Как вчера у ворот.

— Твоим обещаниям я перестал верить с тех пор, как чуть не отправился на тот свет в день совершеннолетия, — я остановился по другую сторону кануна и коснулся металлической поверхности, ощутив под пальцами холод. Едкий аромат воска и сладость ладана немного ослепляли, но я старался лишний раз не дышать полной грудью.

Мало ли что подмешали в церковную смесь. Нынче ни в чем нельзя быть уверенным.

— О, — мама коснулась края платка, и я заметил перчатки в тон черному платью, — дорогой, ты прекрасно знаешь, что тебя нельзя убить.

«Ложь».

И без подсказки Жнеца я понимал, что мама соврала. Причем делала так легко, будто издевалась.

— Придумай оправдание получше, — сухо ответил я. — Зачем позвала? Опять уговаривать на бунт? Так я уже говорил, что не стану тебе помогать.

— Неужели мать не имеет права на свидание с единственным сыном?

— Ты потеряла все права, когда заключала контракт со Смертью от моего имени и забрала сердце.

Я сжал кулаки, подавляя желание вцепиться в лебединую шею этой ведьмы. Тряс бы и тряс, пока из нее не посыпались признания в грехах. А потом бы сбросил в кипящее масло, чтобы избавиться от необходимости видеть лицо матери, на которую походил внешне.

Иногда красота — проклятие для того, кто ее унаследовал.

— Ты бросаешься обвинениями, хотя ни разу не спросил, почему я пошла на столь рискованный шаг, — мама чинно сложила руки перед собой. Прямо невинный агнец, а не предательница. — В этом вы с Николаем очень похожи. Он тоже не стал слушать, хотя здесь есть толика его вины.

— Без пафоса, пожалуйста. Раздражаешь. Очень.

— Жнец, — неожиданно мама отклонилась вбок и позвала прислужника Смерти, — ты здесь?

— Он не будет с тобой разговаривать, — я сцепил зубы, чувствуя затылком пронизывающий взгляд. — Как и всегда.

— Естественно, как и не расскажет, почему сопровождает Романовых от момента их рождения до последнего вздоха на смертном одре, — резко вскинула голову мама. — И не упомянет о проклятии, наложенном на всех мужчин рода из-за ошибки первого царя Романова. «Вы начали свое правление со смерти невинного ребенка, смертью детей вы его и завершите!» [1]

— Прекрати.

Она проигнорировала мое предупреждение. Впрочем, как всегда.

— Мнишек была матерью, и я тоже. Твоя мать, Алеша. И когда Смерть пришла, я просто сделала то, что посчитала правильным. Неужели за это я достойна порицания и вечного забвения, а твой жалкий отец любви и сострадания?! — выкрикнула мама, но слишком яростно. Больше напоказ, чем действительно негодовала из-за моего отношения к своим деяниям в прошлом.