Прусское наследство (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 30

Балтийский флот в прежнем виде Алексею был без надобности — зачем содержать линейные корабли и фрегаты, тратить на постройку сумасшедшие деньги. Ведь тридцать пять тысяч полновесных талеров на каждый многопушечный корабль уходит. Деньги на ветер, вернее в воду, когда каждый рубль с полтиной в казне на счету, бросать он не желал категорически. Но и без кораблей обходиться тоже нельзя, мало ли что «соседушкам» в голову втемяшится. Потому крепостные форты имелись, и сам остров Котлин напоминал крепость, да и небольшой флот в восточной части Финского залива нужен. Пусть из небольших кораблей — фрегатов, шняв, галер и яхт. Везде в заливе острова разбросаны, особенно к северу. На самой Неве песчаные банки да мели, любой корабль с большой осадкой просто не пройдет, а потому «шхерный флот» настоятельно нужен. Пусть верфей осталось пара, но они работали, без надрыва и спешки, понемногу, и на строительство шел только сухой лес. К тому же для нах на берегу строили закрытые эллинги — за зиму стоявшие во льду суда быстро сгнивали и приходили в негодность.

Вот такая у Петра Алексеевича была пресловутая «рачительность» — от нее сплошные убытки!

— Не веришь? Так ответ простой — ты хотел чтобы русские на европейцев походили, но так как весь народ одним махом не переделаешь, решил дворянство и боярство приохотить к «ценностям», которые считал значимыми, а на самом деле они ничего не стоят, и хуже того — вредны! Я не говорю о технических новшествах — все эти станки и механизмы, корабли и пушки, ружья и подзорные трубы зело полезны. Но так и дед мой, родитель твой тоже самое вершил, но без всяких «пьяных соборов», без непотребства этого. Да и брат твой Федор Алексеевич, дядя мой тоже многое свершил за свой короткий срок правления — и кафтаны венгерские носили, и без всякого насилия ему в угоды бороды сбривали, местничество отменили по доброй воле и разрядные книги в огонь побросали. А ты всех силком заставлял, за болванов считая — зудело у тебя так сильно? А присказку помнишь, насчет дурака, что в церкви решил помолиться?

От неприкрытого оскорбления у Петра Алексеевича побагровело лицо, но он уже научился сдерживать эмоции, как только лишился бесконтрольной власти. А иначе бы ливонским королем не стал, «потешные» не помогли бы — давно бы всех истребили подчистую.

— А как иначе толщу уговорить, сын? Уговорами одними? Так воз бы и поныне стоял, а так ты всем готовым и воспользовался…

— Каким готовым? Все зыбко и шатко — неустройство везде, приходится ошибки исправлять кропотливо. Зато за год моего правления держава наша не токмо успокоилась, но большие территории к себе прирастила, и при этом без всяких новых тягостей, без надрыва.

— Да что ты без нас сделал бы? Мы с Карлом воевали, пруссаков, поляков и саксонцев разгромили подчистую…

Петр взорвался, не в силах дальше выносить поношения от собственного сына. А тот неожиданно расхохотался и «родитель» осекся, не осознав, отчего идет столь искренний смех. И услышал негромкие слова, с нескрываемым ехидством произнесенные Алексеем:

— И кто после этого умен, а кого просто использовали к своей выгоде? Это и есть разумный политик, сиречь использовать труды других монархов к своей пользе — есть умные книги, а их читать надобно. Я этим и занимался, собственную цель преследовать нужно, а не на пользу соседям. Ты многого войной добился, но с какими затратами, и еще больше потеряв. А для меня наше Российское государство дороже, и его интересы на первом месте. Так что вы все воевали, а землицы я получил вдвое больше от литвинов и ляхов, чем все другие державы вместе взятые. Воспользовался моментом, пока вы так славно дрались, виктории одерживая!

Петр Алексеевич оторопело смотрел на сына, покраснев, но спустя минутку расхохотался, причем искренне, без натянутости.

— Ну и шельмец! Чуял, что дело нечисто, однако поддерживал всячески. А ты выходит мои труды, да себе на пользу обратил⁈

— Державе Российской — я ей сейчас и правитель, и первый работник. Да и моментом нужно было воспользоваться, пока никто не обратил внимания. Потому тебя убивать никому не позволял, хотя бояр множество, на тебя крепко обиженных. И ведь есть за что, тут спорить не нужно. Церковь и так на твой визит сюда косо смотрит, пришлось объяснять патриарху, что государственные интересы зело важны. Но так и тебе самому воевать было необходимо, иначе какой ты король без побед. Да и Каролусу тоже реванш брать нужно — его страна разорена в корень, а так куда лучше стало. Потому я вам и помогал по мере сил — а без этой помощи вы сами хрен бы чего добились, даже с пруссаками не справились. И датчан я придержал, и уговорил вас с Фредериком примириться. И полякам соломки в костер внутренней распри подбросил, и королю Фридрикусу в помощи отказал, а до того обнадежил, что саксонский курфюрст ему окажет. И многое чего другое сделал в тайности — ты что думаешь, что зря мои люди по европейским странам разъезжали, и в Вену боярин Толстой зря ездил?

Слушая слова Алексея, Петр только хмыкал и покачивал головой. Затем усмехнулся и произнес:

— Да все это знаю сын, ты меня за последнего на деревне дурачка юродивого не держи. Мне ведь тебя тоже проверить надобно было — ведь раньше хотел к тебе убийц подослать.

— Знаю, у тебя сторонников в Москве хватает — всегда есть недовольные любым правителем, проблема только в их количестве. Против «кукуйского чертушки» их было много — сам то знаешь хорошо, потому что в страхе всех держал. У меня намного меньше, и их число вряд ли расти будет — ослаблять поводья после жесткого правителя нельзя, но на эти дела у меня князь-кесарь есть, и крови он не боится. Так что убийство бесполезно — наследников законных двое, да еще дочь, и поддержка от свояка, императора Карла будет в случае чего нехорошего. Ты на англичан ставку делаешь, а мне это ни к чему — тут с тобою в сговор вступать надобно.

Алексей пристально посмотрел на «родителя», тот спокойно выдержал его взгляд. Усмехнулся и произнес негромко:

— Тогда поговорим, сын, по душам. Меня не опасайся, я тебе доверяю, иначе бы не был сейчас в Петергофе. А поговорить нужно о многом…

«Монплезир» в Петергофе…

Глава 32

— И с золотом все по твоему вышло, Алешка — правду ты тогда отписал мне из Режицы, вон, монетки какие у тебя ладные, — Петр покрутил в пальцах новенький блестящий червонец. Тяжело вздохнул, явно огорчаясь, и завидуя одновременно — ему никогда не хватало денег.

— А почему из мельхиора этого копейку с алтыном чеканишь, а не из серебра, пусть и «худого»?

— А смысл, «герр Петер»? Монетки самые что ни на есть ходовые, ими крестьяне расплачиваются, а не купцы. У тебя вообще из меди были, а тут на серебро все же сильно похожи. Зато представь, какая прорва серебра из внутреннего оборота со временем выйдет, из нее «добрых» гривен и полтин начеканим, для расчетов с иноземцами. Но более, конечно, золото будет в ходу — вот эту монетку еще посмотри.

Алексей протянул Петру еще один блестящий червонец, таких было недавно отчеканено всего несколько штук. Петр равнодушно покрутил его в пальцах, буркнул недовольно, усмехнувшись:

— Ты хочешь, чтобы я все твои монеты просмотрел? Так на то неделя времени уйдет, пока все твои «кащеевы» сундуки просмотрю…

Но тут же встрепенулся, услышав тихие слова от сына:

— Сравни их, и учти — это не золото. Случайно нашли на Урале самородную платину, очень редкий металл. Вдвое тяжелее серебра по весу, и на него сильно похож. В сплаве с медью становится по виду золотом, и по весу монетки одинаковые вышли. Сравни сам и убедись. А вот тебе и самородок, и слиток — вот это и есть платина.

Петр Алексеевич уже дотошно осмотрел обе монеты, на лице застыло удивленное выражение. И сразу же самым внимательным образом осмотрел платину, подержал в ладонях, взвесил. Хрипло спросил: