Прусское наследство (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 24

— Я в полной твоей власти, герр Петер, повинуюсь, — герцогиня склонилась перед ливонским королем, что возвышался над ней на две головы, нависая глыбой. Какое там перечить!

Она на него смотреть боялась. Ведь собственной рукой убьет, и не поморщится. Люди рассказывали, как дядя пяти стрельцам головы топором отсек, и собственноручно так пытал, что опытные каты считали его достаточно умелым в палаческом ремесле.

— Теперь Курляндия и Инфлянты мои, и всю Жемайтию под свою руку возьму, дабы владения свои объединить единой полосой. Немцев немного, а чухонцы все покорны мне будут, ганзейцев они ненавидят, как рабы нерадивых господ. Ничего, опора на русских будет, да славянского корня одноплеменников — так мы силу немалую обретем. Они мне заплатят, за все заплатят — не прощу, никогда не прощу…

Анна все поняла — дядя убирал сразу два препятствия. Поражение поляков и литвинов означало не только резкое ослабление их позиций в Курляндии, и без того шаткое в последние годы. Нет, Литва потеряет Жемайтию, населенную жмудью, а Польша Инфляты, где половина жителей латтгалы, а другая русские. И все они ненавидят польскую шляхту, что с ними не церемонится. А вот чухонцы королю покорны будут в Лифляндии с Эстляндией, и в Курляндии — немцев тут боятся и ненавидят, ведь везде их замки возвышаются. А в городах ганзейцы правят — в ту же Ригу латышей просто не пускают, до сих пор рабами считают, и по праву — покорили, и крестили огнем и мечом, вырезав всех непокорных, и оставив в живых послушных. Вот только сейчас все наоборот повернуться может, и местные бароны опять познакомятся с редукцией — только уже не от шведского короля…

Речь Посполитая в начале 18 века уже была достаточно «разложена» собственным панством, ревностно отстаивавшим собственные «вольности». Дело за малым — соседи своего не упустят, если они достаточно сильные…

Глава 25

— Закончится зима, потеплеет, и начнутся настоящие африканские страсти — если пыл поляков сейчас хорошо не остудим, княже. Пусть католики отсюда бегут сломя головы — нам эти земли нужны без здешнего панства, которое от православия само давно отказалось, вероотступники. Так что чем больше сбежит схизматиков, тем для нас будет лучше. А потому селян местных сдерживать отнюдь не стоит — пусть паны знают, что обратно для них дороги нет, и не будет. Но до смерти не бить, да и ксендзов тоже, каких поймаете, тут миловать нужно — но тумаков отвесить можно. Так что гоните всех — здесь земли православные, нечего иноверцам тут делать.

Алексей Петрович посмотрел на Голицына — Михайло Михайлович был в зимнем форменном стрелецком кафтане, но подбитом не обычной овчиной, а соболем, но так и чин у него солидный — воеводский, генеральские ранги остались. Офицерские кафтаны мехом поплоше обходятся — куницей. Шкуры других зверей не в ходу — лиса, белка или заяц не для армии, про бобра говорить не приходится, тот у бояр принят — шапки и шубы носят.

— Я казаков с татарами поперед пустил, государь, но разорения не допускают — земля ведь под твою царственную руку подведена будет, зачем жечь. Паны и так бегут сломя голову, все имущество свое бросая, и пожитки увезти не могут. Население православное поголовно восстало против литвинов и ляхов, бьют смертным боем порой тех, кто особо ненавистен. Городки и местечки без боя занимаем — нет тут силы вражеской, что способна против нас в ратное поле выйти, а крепостные стены нигде супротив пушек выстоять не способны. Овладеем краем, государь, дед твой эту землю не удержал, но нам сейчас такое по силам. Недолго осталось…

Князь усмехнулся — в годах зрелых, давно за «сороковник», седина в голове и отращенной бороде. Но тут «растительность» на лицах у всех, по ней и отличают православных от схизматиков, лютеран и католиков. По одному этому видно, что «скобление рыл», Петром принятое, отнюдь не одобрялось большинством дворянства, скорее многие просто принуждались. И от европейской одежды отказались с нескрываемым удовольствием, а парики с чулками повсеместно вообще вызывали омерзение.

Своеобразная реакция на «реформаторство» — если дворянство сейчас так реагирует, то народ вообще в «штыки» принимал подобные нововведения. Так что Алексей Петрович все это учитывал, начав проводить свои преобразования с идеей возвращения к традициям, «обратно в прошлое», так сказать. Но изменяя форму, многое из «нового содержания» он оставлял не только в сохранности, но зачастую «углублял», но не в том ракурсе, о котором заявлял « меченный творец перестройки».

Мануфактуры и школы, губернии и заводы, да тот же артикул в армии — «родитель» много полезного принес, к чему от такого «наследства» отказываться. Нет, реформы и дальше следует вести, только поскорее избавится от приторной в словах «иноземщины», одежды и насаждаемых манер, что вызывали повсеместное неудовольствие «черного люда» и церкви. Это он и сделал, превратив военную коллегию в Приказ ратных дел, и утвердив чины. Снова вернулись дьяки и подьячие, вместо Сената Боярская Дума, ставшая «Государевой». Губернии областями стали именовать, с уездами и волостями, с «головами» и старшинами. Обмундирование в полках вроде стрелецкое, но больше на красноармейское похоже, с цветными «разговорами» и петлицами, на которые крепили знаки различия, опять же из времен РККА. Так что у того же Голицына частоколом шли четыре «ромба» — и такому повышению в воеводском чине тот был очень доволен.

— Дай то бог, княже, но не будем вперед загадывать. Шведы вот-вот Варшаву займут, и нового короля на трон посадят, Якуба Собесского, с дочерью которого Каролус обручился. А там перемирие неизбежно будет, и переговоры пойдут, всякие, разные, — Алексей Петрович тяжело вздохнул, понимая, что усиления его «варварской» Московии никто из западных «соседушек» не желает, и именно сейчас нужно воспользоваться моментом. И заговорил чуть тише, придвинувшись к генерал-аншефу.

— Потому, Михайло Михайлович, нужно землицы литовской сейчас как можно больше взять, чтобы потом что-то уступить, ибо цесарь неизбежно вмешается. Хоть он мне и свояк, но любое усиление нашего «альянса» не в его интересах. К тому же считать будет, что и его доли лишили.

— Так оно и понятна такая обида, государь. Пруссию поделили, сейчас же, вкупе с оной, за Речь Посполитую принялись, где вопреки обыкновению, короля ей определили нового, что за дела Августа вроде как бы не отвечает. И чем скорее шляхта его изберет — тем лучше для нее будет. Но земли то, тю-тю, к этому времени уйдут!

Голицын зло усмехнулся — даром, что из Гедеминовичей, но свою прародину сильно недолюбливал, так и не за что. Ныне литвины крепко унией с поляками связаны, врагами давно стали заклятыми.

— Ты учти, Михайло Михайлович — пока совсем неясно как себя Оттоманская Порта поведет, — Алексей Петрович нахмурился, ход истории изменился, и теперь знания помочь не могли — непредсказуемо все стало. И высказал своему главному воеводе, что заменил подряхлевшего фельдмаршала Бориса Петровича Шереметьева, свои опасения.

— Зыбко как-то ненадежно. Крымский хан ведь попробует свое урвать, его орда точно на Подолию пойдет…

— То летом будет, государь, пока татары ведут себя тихо. Да и Репнин не оплошает — слободские полки выдвинулись, и гетманские казаки настороже. Но что в Диване решат — загадка докучливая!

— Потому на малороссийских землях Аниките поневоле сдержанно себя вести придется, да назад частенько озираться, чтобы наскок вовремя увидеть. Зато у тебя здесь руки полностью развязаны — освобождай православных земель как можно больше, лучше до порубежных городов дойти, до Минска и Слуцка, и елико возможно дальше, чтобы селения католиков сплошным рядом пошли. Литва не Польша — от крымского хана, а тем паче от султана эти земли далече, не думаю, что басурмане встревожатся.

Алексей Петрович замолчал, разглядывая стрелецкие полки, что шли по льду Двины на Полоцк. А другие от Витебска направлялись на Минск — сорокатысячная русская армия вот уже три недели продвигалась вперед, проходя за светлое время по десять-пятнадцать верст. Полки еще старой выучки, «родительской», однако нововведения имелись, даже серьезные. Это и команды «охотников», на манер прусских егерей — туда собирали самых метких стрелков, действовавших в рассыпном строю. Гренадерские полки расформировали, снова по одной роте по «старым» полкам распределили. Да гарнизонные полки в запасные батальоны, третьи по счету, перевели. Но там только рекруты, недавно набранные, проходят обучение, и ветераны в «инвалидных» ротах, которым здоровье и возраст мешают в походы хаживать. Зато везде фузеи откалиброваны, одна к одной, чтобы путаницы с пулями не происходило. Пока много иноземных ружей, но со временем только свои будут — производство налаженное, но качеством похуже аглицких или льежских будут. Однако много мушкетов удалось «родителю» продать по хорошей цене, теперь гешефта не получить — у новоявленного ливонского короля трофейного оружия от пруссаков много, сам перепродать может.