Город Мечтающих Книг - Моэрс Вальтер - Страница 67

— Нет, — сказал Тень-Король, и с каждым словом, с каждым шагом в его голосе звучала все большая угроза, — я больше не человек. Я больше не писатель, которого ты искал все это время. Когда-то, давным-давно я был им. Теперь я нечто новое, нечто другое. Нечто много большее. Я чудовище. Я убийца. Я охотник. Я хозяин замка Тенерох. Я — Гомунколосс.

Застыв как вкопанный, я приготовился к смерти. Нет смысла бежать от чудовища, это лишь продлит ненужные страдания. Гомунолосс заманил меня в свое сумрачное царство ради мести. Я умру вместо всех, кто причинил ему зло. С хладнокровием крупного хищника, который знает, что спасаться от него тщетно, он подступил ко мне. Его лицо обладало своеобразной диковинной красотой, пусть даже это была маска изверга. Нос, глаза и губы были из наслоений искусно выложенной бумаги — я живо представил себе, как Фистомефель Смайк тщательно и самозабвенно их моделирует. Даже зубы у Гомунколосса были из нарубленного пергамента, возможно их дополнительно усилили рудой, и сейчас они поблескивали золотом в тусклом свете свечей. Но наибольший страх внушали глаза — черные дыры на месте глазниц.

Теперь я видел, что плотью его была не исключительно бумага: плечи, колени, локти и горло были обтянуты коричневатым, эластичным материалом, похожим на кожу. Ну разумеется! Ведь кожаные переплеты скрепляют страницы книг, и с подобным существом должно быть так же. Несомненно, всегда помня о качестве, Смайк пустил в ход переплеты лишь антикварных книг.

Оказавшись на расстоянии вытянутой руки, Гомунколосс остановился, дунул мне в лицо (изо рта у него пахло странно приятно — старыми книгами) и спросил:

— Ну? В чем дело? Хочешь услышать, чем кончилась сказка?

Я кивнул, хотя вопрос показался мне последней черной шуткой, которую он собирается сыграть со мной, прежде чем перерезать бумажным когтем горло.

Но Гомунколосс сказал только:

— Отлично. Ты, конечно, спрашиваешь себя, причем тут бумага. Почему узник здесь, хотя я так велик и силен и бояться мне некого. Почему бы мне не подняться и просто не вырвать Смайку сердце из жирного туловища? И вообще, зачем Смайк изгнал меня в катакомбы, если так высоко ценил мое литературное дарование?

На все вопросы Тень-Короля я ответил кивком. По всей видимости, я напрочь лишился дара речи. Попытайся я в этот момент заговорить, у меня вышло бы лишь кряхтение.

Тень-Король вернулся на свой трон, и, заметив, что их господин и повелитель успокоился, живые книги придвинулись ближе.

— Фистомефель Смайк все объяснил, когда я еще лежал привязанный у него в лаборатории, — сказал Гомунколосс. — И прежде всего про бумагу. Подойдя совсем близко, он многочисленными ручками стал гладить покрывающие меня позолоченные обрывки.

— Знаешь, что это за бумага? — спросил он. — Это древняя тайная бумага букваримиков. Тех букваримиков, которые много веков назад жили и работали в подземельях Книгорода и которых терзал панический страх, что их тайное знание, их драгоценные записи и рисунки могут выкрасть и употребить во зло ученые из верхнего мира. Потому они разработали сложную тайнопись, задуманную так, что и по сей день ее никто не расшифровал — я сам обломал на ней зубы. Но пугливым букваримикам этого показалось мало, слишком мало! Они создали сорт бумаги, которая настолько чувствительна к свету, что возгорается, как только на нее падает хотя бы единственный солнечных лучик, да что там, даже если ее касается лунный свет. Бумагу, которая может существовать лишь во тьме катакомб. — Убрав ручки, Смайк довольно усмехнулся. — С этих пор их тайная бумага вместе с тайным письмом — твоя новая кожа. Мы пропитали ее различными букваримическими составами, а после прикрепили к твоему телу особым книжным клеем, который не возьмет ни один растворитель. Если попытаешься сорвать ее, сам себя порвешь на куски. — Смайк погрозил мне несколькими пальцам. — Добыть столько редчайшей бумаги было не просто, но благодаря моим разнообразным связям мне это удалось. Ты даже представить себе не можешь, сколь ценным она тебя делает. Мы израсходовали на тебя невероятное число старых пергаментов, разодрали в клочья сотни записных книжек букваримиков, а обрывки аккуратно наклеили на части твоего тела, прежде чем снова их сшить. Слой за слоем, слой за слоем. Вот почему ты такой большой — на одну треть ты состоишь из бумаги. Если не считать возгораемости, этот материал исключительно прочный и выносливый. Ведь букваримики создавали его, чтобы их записные книжки сохранились на века. Но, как я уже говорил, достаточно одного солнечного или лунного луча, чтобы ты превратился в сноп пламени. Глубоко внизу, в темном изгнании катакомб ты сможешь вести долгую, долгую жизнь. Но на поверхности Книгорода сгоришь за несколько секунд.

— Так не высовывай нос наверх, дружочек! — вставил откуда-то сзади Клавдио Гарфеншток.

— Еще я позволил себе добавить тебе несколько органов, — продолжал Смайк. — Ты, конечно же, слышал про эксперименты, которые ставили на живых книгах букваримики. Заодно был достигнут невероятный прогресс в создании искусственных органов, к сожалению, по замонийским законам их использование запрещено. Я пересадил тебе новое сердце, работающее от алхимической батареи. Печень мы тебе сложили из печенок пяти быков, — такая продержится пару столетий. В мозгу у тебя теперь железа, когда-то принадлежавшая дикой горной горилле. Она управляет твоей яростью. Один особо могучий охотник за книгами согласился отдать тебе кое-какие мышцы — после того как почитал мои опасные книги. И нельзя забывать про орган, который большинство даже органом не считает: про кровь.

Подойдя к шкафу, Смайк достал большую пустую бутыль.

— Мы осмелились немного освежить тебе кровь. Благородной малостью. Самой благородной на свете. А именно, целой бутылкой кометного вина. Самого дорогого вина в Замонии. Видишь, на расходы мы не скупились.

Смайк небрежно бросил бутыль в угол, где она разлетелась дождем осколков.

— Говорят, смесь вина и крови в кометном вине вечна и дарует непреходящую силу. Иными словами, теперь в тебе бурлит своего рода источник вечной молодости. Но гораздо любопытнее мне кажется тот факт, что кометное вино проклято. А значит, теперь это проклятие носишь в себе ты. Что в конечном итоге делает тебя трагическим персонажем. Романтично, правда?

Червякул поглядел на меня с наигранным сожалением.

— Ну еще мы поменяли в тебе то и се, часть оставили органической, часть сделали механической. Не стану сейчас надоедать тебе подробностями. По своей энергии и новым способностям ты сам все поймешь, когда окончательно оправишься. При здоровом образе жизни ты протянешь в катакомбах несколько столетий.

Подойдя к лабораторному столу, он начал набирать в шприц желтую жидкость.

— Но у тебя ведь есть и другие вопросы! К чему, скажите на милость, столько хлопот. Почему бы нам просто тебя не убить? Но и на то есть простая и убедительная причина. Дело обстоит так. На поверхности Книгорода у меня все схвачено, а вот катакомбы — совсем другая история. Видишь ли, у меня нет никакой возможности, вмешиваться в тамошние дела. В последнее время охотники за книгами чересчур уж распоясались. Опасно расплодились. Стали слишком жадными. Слишком глупыми. И кое-кто, особенно полоумный мясник Ронг-Конг Кома, стали слишком уж могущественными и надменными. Короче говоря, я хочу, чтобы ты немного навел среди них порядок. Поэтому я сделал тебя таким сильным. Таким большим. Таким опасным. Я хочу, чтобы ты немного проредил их ряды. Сделаешь это для меня? — Смайк ухмыльнулся. — Знаю, что ты сейчас думаешь! Ты думаешь: «Да ни за что на свете я не стану подручным Фистомефеля Смайка!» Но и об этом я позаботился, а именно, дал знать охотникам, что за твою голову назначена солидная награда. А Ронгу-Конгу Коме пообещал самую большую. Если ты не пойдешь к ним, они придут за тобой. Они же понятия не имеют, насколько ты силен. Пока об этом не станет известно, ты уже больше половины отправишь на покой. Сам ты бессилен что-либо изменить: как только окажешься внизу, они будут наступать тебе на пятки. И поверь мне, я уж позабочусь о том, чтобы ты появился под гром литавр. — Смайк рассматривал жидкость в шприце. — Ты ведь теперь ходячая книга. Самая редкая, самая ценная и самая опасная, а потому самая желанная во всех катакомбах. Ты — то, из чего творятся легенды. А это приводит к последнему и, вероятно, самому животрепещущему вопросу: зачем я собственно придумал тебе такое применение. Ты ведь мне ничего не сделал! Ты ведь показал мне связку рукописей — только и всего. Чем же ты так для меня опасен?