Белла чао (1943) (СИ) - "Д. Н. Замполит" - Страница 38

В целом обошлось, но вот чего Сава затеял спуск? Был же приказ взорвать, вот и нефиг самовольничать, тем более в дождь. Но нет, пушки перетягивали до вечера.

Реки тут прямо как созданы для новичкового рафтинга — красотища, горы и минимум трудностей. Глубины максимум по горло, несмотря на крутые каньоны, полно отмелей и и небольших порожков, если знать места, то можно перейти вброд, особенно со страховкой, чтобы течением не сбило.

Как ни старались, но переправили только шесть пушек, остальные (даже три из них, что спустили вниз), скрепя сердце привели в негодность — немцы подобрались слишком близко. Так и остались они торчать на берегу Дрины.

Пока мы спасали артиллерию, Коча Попович преследовал домобранов, после второй атаки горная бригада ударилась в панику, побежала, бросая оружие и снаряжение, и нестройной толпой влетела в передовой полк 369-й «Дьявольской» дивизии.

Ее прародитель, 369-й полк Вермахта, он же «Хорватский легион», набранный из добровольцев, почти весь полег в Сталинграде. Дивизию же создали недавно, и у личного состава с мотивацией, а тем более с боевым опытом дело обстояло значительно хуже. Бежавшие солдаты 4-й горной бригады сумели до усрачки напугать своих земляков якобы неисчислимыми партизанскими ордами, и 1-я Пролетарская дивизия сумела с ходу захватить предместья и, главное, господствующие над Фочей высоты.

А едва хорваты пришли в себя, подоспели вывезенные из-под носа у немцев благодаря Ковачевичу орудия. Вот и думай, что важнее — разумная инициатива или буквальное выполнение приказа.

После первых залпов хорваты дрогнули, а бить бегущего противника самое милое дело, жаль только кавалерии у нас нет. Но к сей виктории мы опоздали, вернее, нас не допустили, велев оставаться в резерве, и второй раз в Фочу мы входили уже после взятия и зачистки. Пленные легионеры собирали и вывозили хоронить трупы своих менее удачливых товарищей, а всего «Дьявольская» потеряла человек девятьсот, включая раненых.

Фоче досталось неслабо: еще дымились развалины, на улицах попадались воронкии, пованивало тротилом и смертью, а уцелевшие здания пересекали пунктиры выбоин от пулеметных очередей. Левый угол двухэтажного дома општины обвалился после нескольких попаданий снарядов, обугленный остов напротив когда-то служил кафаной, а вся площадь пропахла горечью пожара.

Еще в первую Боснию я удивлялся, какие молодцы югославы, как здорово модернизировали свои города — старых зданий почти нет, домам лет тридцать-сорок, современная архитектура… И только теперь до меня дошло, что это не от хорошей жизни, а от суровой необходимости отстроить с нуля. Сколько я уже видел сильно пострадавших, уничтоженных или дотла сожженных? Ужице, Кониц, Фоча, Чачак, Кралево, Прозор, Смедерево, Крупань — несть им числа.

Прямо на окраине мы сыскали колодец, впервые за пару дней умылись и ополоснулись, но тут нас догнал посыльный с приказом выступать по дороге на Устиколину, в сторону Горажде. Только и успели поменять подозрительно набухшую красным повязку на голове у Марко, пристроились к небольшой колонне партизан и пошли.

Звякало оружие, ржали лошади, по дороге два механика пытались раскочегарить брошенный хорватами «Опель-Блиц», под ним растекалась радужная бензиновая лужица. Дождь прибил пыль, но кончился, стоило нам выйти из города и зашагать по вьющемуся вдоль Дрины шоссе.

Через час пути, вдосталь налюбовавшись красотами Боснии и неспешным течением реки среди каменистых отмелей из крупной белой и серой гальки, я услышал сверху гудение майских жуков и задрал голову.

На почти прямую дорогу медленно, словно на параде, заходили бомберы. Со стрекозиной башкой из стекла, с раздвоенными рулями — вроде Дорнье, но следом тащились и незнакомые мне бипланы. Авиация тут у немцев-итальянцев так себе, старье всякое, но нам и такого с лихвой.

Летели низко, демонстрируя крупные черно-белые балканкройцы и желтые тактические знаки на крыльях. Вдоль дороги как судорога прошла — колонна бросилась врассыпную, несколько возчиков нахлестывали коней, торопясь уйти под деревья. Спереди затарахтел и тут же заткнулся после окрика пулемет.

— Воздух!!!

Мы залегли в кювете и смотрели, как из брюха головной машины посыпались черные точки. Справа Глиша вцепился пальцами в землю, словно желая зарытся.

— Ложись!

Вздрогнула земля, просвистели первые осколки. Я собрался в комок и прикрыл себя рюкзаком — защита фиговенькая, но лучше, чем ничего. Потом грохнуло ближе, все заволокло дымом и пылью, земля тряслась от разрывов, свистели бомбы, вставали столбы воды в реке, шрапнелью летела размолотая в острые осколки галька. Вспыхнула крона дерева справа от дороги, в воздух взлетели обломки телеги и медленным градом осели Дрину.

Под откосом, у самой воды хрипел раненый, впереди билась в постромках и страшно кричала лошадь, в отряде впереди нас не переставая звали санитара. Бедро скрутил спазм, но разум словно отключился и не реагировал, только губы шептали «Скорей бы. Скорее».

Но в этом бедламе нашлись люди, знающие, что делать — снова ударил пулемет, к нему присоединился еще один, потом еще, и вот уже десяток, включая Бранко и Глишу, бил туда, откуда сыпалась на нас смерть.

Предпоследняя машина в строю качнулась, из правого мотора повалил дым, встреченный радостным ревом на земле, но бомберы уплыли так же спокойно, как заходили на цель.

И все, только разбитая дорога, дым от воронок и горящего дерева, несколько трупов, задранные в небо оглобли повозки, а от всей лошади — только задняя нога с перебитой костью и рваными сухожилиями.

Второй раз попал под бомбежку, как в Ужице. Тут же вспомнил мастера Франьо — где он сейчас? Ладно, надо заставить себя двигаться дальше.

Но едва я попытался встать, как нога подогнулась и я снова упал на землю. Попробовал опять и опять упал, и только тогда накатила боль.

— Э, Владо, да у тебя вся штанина в крови! Санитар! Носилки!

Оперативная группа дивизий (вернее, уже 1 и 2 Пролетарские корпуса) после прорыва через Ротатицу, где заодно начисто снесла изрядный кусок путей и саму станцию, вышла на Романийское плато. Очередное антипартизанское наступление повалилось и меня переселили с носилок в госпиталь. Туда же попал и Марко, получивший при бомбежке крупным осколком камня буквально в лоб и вторым по голени. Хорошо еще голова в бинтах была, повязка смягчила удар, а то могло и до самого худшего дойти. С нами в условной палате оказался и Ромео, тоже попавший под раздачу с воздуха, остальные койки, собранные из чего попало, занимали разнообразные командиры и комиссары, числом пять человек.

Мне больше всего досаждала лежачесть — осколком бомбы вырвало кусок задницы и хождение отменилось до полного зарастания, прямо как у Луки. Но вообще я везунчик, малость в сторону и острый чугун вполне мог вспороть печень или перебить позвоночник. А так — Альбина и Живка перевязки делали, а я лежал, ел, пил, смотрел сны…

Шли они косяком, несколько ночей подряд я переносился в XXI век и успевал прожить там несколько дней, пока на рассвете не начинали орать настырные петухи. С чего мне такое счастье, я так и не понял, как ни крутил, нигде не мог найти такой уймы спасенных. Может, в небесной канцелярии или кто этим заведует, что-то испортилось?

Днем же бесил только Ромео — у него много ума и мало совести, с его раной в плечо он шлялся по всему госпиталю за Алей. Одно счастье, что на гитаре играть не может, но надолго ли…

Ликвидировал проблему братец — поймал Ромео за полу халата и потребовал научить его итальянскому. Герой-любовник не сильно обрадовался, но тут палату навестил Джилас и я прямо потребовал ввиду грядущих событий натаскать и меня тоже.

Против партийного начальства Ромео оказался слабоват и со вздохами принялся делать из нас римлян и миланцев. Начали с самого простого — здрасьте, до свидания, руки вверх, бросай оружие. Вцепился я в него, как клещ, уж лучше пусть он меня своей буонасере учит, чем за Алей волочится. Понемногу к нашей образовательной программе подключились еще несколько пациентов и Ромео стало не до гулек, вырывался только если у меня визитеры.