Чужой среди своих 3 (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" - Страница 55

В смысле — они, эти тараканы, есть, и откормленные. Варианты, с учётом неадекватности контингента, самые разные, и среди них «женить на себе» встречается очень часто. В том числе — с написанием заявления об изнасиловании, или — о беременности, действительной или фиктивной, но точно от кумира!

Заявление отзывается, если кумир женится на ней, и они потом (в голове девицы) живут долго и счастливо, и он непременно её полюбит! Он её уже любит, просто не знает об этом.

В моём случае всё осложняется возможностью провокации от КГБ или милиции. Они могут вцепиться в очередную дуру и начать раскручивать заведомую липу.

Другая грань этой проблемы — в происхождении некоторых девиц из «хороших», то бишь номенклатурных семей. Они и так-то опасны, а сейчас, если очередная доченька не ко времени засветится в моём окружении слишком ярко, Семья может включить защитные механизмы.

Ну и… согласно правилам Игры — она невинная и беззащитная, я коварный и подлый…

… в общем, лучше попытаться купировать проблему хотя бы отчасти.

Задерживаться за столиком, напрягая Женечку своим присутствием, мы не стали, и, выслушав очередную историю, которую тот полагает возмутительной и душераздирающей, мы ещё минут пять перекидывались словами, обсуждая музыку, концерты и все те вещи, которые принято обсуждать в подобной тусовке, после чего удалились.

— А… он кто? — поинтересовался Илья, ещё раз оглядываясь на Женю.

— Никто, — коротко припечатал я, усмехнувшись, — но с родителями.

— Ясно… — Илья, кажется, чуточку успокоился.

— Ясно… — мне стало смешно, — думал, что он музыкант?

— Ну да, — чуть смутился парень, — такой весь… важный! Послушать, так…

Он не договорил, да и чего говорить, когда и так всё ясно? Здесь многих если послушать…

— Привет, Люб! — приветствую немолодую девушку второй свежести, возящуюся у стойки.

— Мишенька, привет! — обрадовалась та, изгибая в искренней улыбке несколько облезшую помаду на губах, — С товарищем?

— Ага… — улыбаюсь ей в ответ, — по мороженому и кофе нам, а Илье — ещё и коктейль какой-нибудь, на твой вкус.

— Чувак, здесь вообще-то очередь… — проворчала негромко какая-то неряшливая борода до середины груди, но не очень, впрочем, внятно. Очередь, она везде как бы есть, но знакомства с официантками и продавщицами перевешивают всё.

Получив желаемое, далеко отходить не стали, встав тут же, у стойки, просто чуть в стороне, чтобы не мешать работе. Растопыренной пятернёй приветствую остальных девочек, которых, как и многие завсегдатаи, знаю лично, и не только по именам.

Связи, они не в одну сторону работают, и для них, или для их дочек, племянниц и подружек, у музыкантов всегда находятся билеты, а это, на минуточку, нешуточный блат по нынешним временам. Ну а что они все стучат… так это, собственно, и не скрывается. Должностные обязанности.

— Всех знаешь? — негромко поинтересовался Илья, пробуя коктейль с благоговейным видом.

— Нет конечно! — удивляюсь я.

— А-а… — облегчённо протянул тот, — а я уж было подумал…

К стойке, взъерошенный и чуточку, кажется, нетрезвый, подошёл Буйнов, и я так и не узнал, о чём там думал Илья.

— Мишаня? — обратил на меня своё внимание Александр, довольно-таки бесцеремонно протискиваясь через столпившийся у стойки народ и подходя ко мне, — Здорово! Как сам? Новых песен не придумал?

Он завёл разговор обо всё и ни о чём разом, легко и вкусно перескакивая с темы на тему, искусно переплетая их в единое и сложное полотно — не только словами, но и интонацией, мимикой и жестикуляцией, на все сто используя дарованную ему природную харизму и артистизм.

— Товарищ твой? — обратил он внимание на Илью, протягивая тому руку и представляясь.

— А-а… — замычал Илья, вцепившись в неё, — Вы-и… Буйнов? Сам⁈

— И… — он перевёл взгляд на меня, — ты… Вы песни пишете? Ох-х…

— Неловко получилось, — констатировал Буйнов, не слишком удивившись, и, обхватив мою шею рукой, притянул к себе, не обращая больше внимания на впавшего в ступор простого чертановского парня, приказал, — Что там у тебя приключилось? Рассказывай!

Коротко, и очень… очень ёмко рассказываю о вчерашнем (всего-то!) утре, о бараке и прочем… Всего ничего времени, а событий навалилось! А эмоций!

— Н-да… — отстранившись от меня, Сашка закурил, глядя чуть в сторону, — не знаю даже, что и сказать!

— Да ничего и не надо, — усмехаюсь криво, — и сам ты — не лезь в эту историю! Не надо!

— Н-ну… — он качнул головой, не говоря ни да, ни нет.

— И всё-таки, — негромко спросил он, — почему?

Не мигая, он уставился на меня…

— Бабушка по отцу… — так же негромко начал я, подбирая слова, — в Революции с первых дней была. Ничего такого, а просто… образованная барышня из хорошей семьи. Языки, стенография… такое всё.

— Расстреляли, — выдыхаю я, — а потом, после войны уже, реабилитировали за отсутствием состава преступления. Знала, говорят, слишком многих… и не всегда так, как в учебниках.

— Дедушка, — продолжаю, — Коминтерн, интербригада… расстреляли, а потом — реабилитация за отсутствием состава преступления. Отца в детдом для детей врагов народа… его родственники с трудом забрать смогли, истощённого совсем. Войну прошёл, а потом сел — за то, что еврей.

— Нет, погоди, — негромко перебил меня Александр, — это как? Не может же такого быть…

— Газету на идише выписывал, — дёргаю плечом, — культурой интересовался, с родственниками переписывался… хватило. Посадили, потом ссылка и запрет на проживание в городах, а потом — реабилитация…

— Я… — усмехаюсь криво, понимая уже, что говорить дальше не в силах, но всё-таки выдавливаю, — не хочу — потом…

— Как я вас понимаю, — прошелестела Клавдия Ильинична, проходя мимо по коридору и замедляя шаги, — Сама бы с радостью, да теперь уже чего… В сорок пятом надо было не в Союз возвращаться, а…

Приоткрывшаяся в соседней комнате дверь, скрипнув, поставила точку в разговоре. А жаль… женщина она крайне замкнутая, но судя по некоторым оговоркам и обрывкам сплетен, помотало её знатно, притом не только по Союзу, но и по Европе.

Соседка, мигом замкнувшись при появлении соглядатая, поджав губы и отвернувшись, прошмыгнула мимо меня к выходу, прижимая к полной груди таз с бельём. Ещё раз дёрнув на всякий случай дверную ручку, закрыл ли (?), я вышел из барака, стараясь не коситься на престарелую вуайеристку, незатейливо подглядывающую из-за двери.

Скидку на возраст и начинающуюся деменцию делать опасно, Пелагея Ивановна стукачка старая, идейная — из тех, кто не за коммунизм или что-то иное, а скорее против тех, кому, по её мнению, живётся слишком хорошо, или просто не так, как она, сука старая, полагает правильным. Всё в кучу соберёт, додумает, чего было и нет, и казалось бы — возраст, когда пора думать о душе, но нет — такие, как она, до последнего мешают жить окружающим, и жалеть их… лично мне не хочется. Ненавижу!

Понимаю, что они плоть от плоти эпохи, и что подобным ей людям нужен скорее психолог, но имя им — легион! В каждом бараке, у каждого подъезда сидит такая вот Пелагея Ивановна, и — бдит… Она сама, по сути, не жила, но и другим не даст.

Вот так и существуем… шила в мешке утаить не удалось, и, ожидаемо, всплыло не только наше еврейство, но и поданные в ОВИР документы. Я ожидал, что всё будет непросто…

… но всё оказалось куда сложней, чем я мог представить.

Наше желание уехать из СССР, ожидаемо, сделало нас местными звёздами, и за минувшие две недели я привык и к экскурсиям чёрт те откуда, и к тыканью пальцами, и к доморощенным политрукам, которые, в большинстве, не умеют озвучивать даже кондовые, занозистые советские агитки. Ну как привык… до сих пор корёжит, но да — не в новинку.

Другое дело — агрессия со стороны соседей, которую мы думали хотя бы отчасти купировать работой на благо коммуны, но…