Гость из будущего. Том 1 (СИ) - Порошин Влад - Страница 19

Леонид Быков немного подрагивающими руками стал откупоривать пробку от шампанского. Медленно потекли секунды, пробка отчего-то долго не поддавалась, и вдруг с громким хлопком шипучий напиток вырвался наружу. Я же, не теряя ни секунды, со стаканом в руках подполз на коленках к журнальному столику, покосился на главного оператора, который перевёл камеру на Зайчика, и плеснул воду прямо в лицо главному герою.

— Простите, это очень смешно, ха-ха-ха! — залилась от смеха Наташа после небольшой паузы, за время которой камера переехала на неё.

— Извините, я лучше пойду, — пробормотал Зайчик, вытирая рукой мокрое лицо на крупном плане.

— Заодно зайдите к врачу. Вам, Зайчик, нервы лечить надо, — произнесла последние слова эпизода Нонна-Наташа.

После чего вся съёмочная бригада сначала посмотрела на меня, затем бросила вопросительный взгляд на главного режиссёра Леонида Быкова, который устало улыбнулся и скомандовал:

— Стоп, снято! Всем спасибо за работу!

И тут же раздались громкие аплодисменты, которые эхом прокатились по павильону №1. А я, подумав, что на такой работе долго не живут, устало развалился в чужом режиссёрском кресле. И вдруг актриса Нонна Новосядлова бросила на меня такой взгляд, который её героиня Наташа должна была подарить Зайчику, когда тот совершит настоящий мужской поступок.

Вечером, после трудового съёмочного дня почти вся творческая бригада фильма снова собралась за одним столом, точнее в одной комнате, где был один маленький столик, заставленный стеклотарой, множество стульев, два кресла и один диван. Наш главнокомандующий режиссёр Леонид Быков находился в самом лучшем расположении духа, поэтому на заказ исполнял песни советских композиторов и произносил торжественные тосты.

— Феллини, а ты почему отрываешься от коллектива? — в очередной раз, взяв бокал с вином, спросил меня товарищ главный режиссёр.

— Имею стойкую вино-водочную непереносимость, — немного виновато пробурчал я, бросив короткий взгляд на красавицу Нонну Новосядлову, которую уже через пару часов нужно было провожать на вокзал. — До вина и водки помню каждую мелочь, а то что после затем на следующее утро приходится долго и мучительно вспоминать.

— Тут помню, тут не помню, — проворчал главный оператор Василич, — непереносимость есть, совести нет.

Кстати, он и два его ассистента уже были хороши, в том смысле, что дошли до нужной кондиции, чтобы сделать небольшую передышку и проветриться до системы сортир. В каком-то роде я Сергея Васильевича понимал — обидно, что под старость лет тобой командует какой-то стажёр-выскочка. Но с другой стороны, когда плёнки в обрез, когда через два дня худсовет должен же был кто-то взять на себя ответственность и всё разрулить?

— Ладно, принимается, — кивнул режиссёр Быков. — К тому же тебе нашу московскую гостью провожать, смотри не потеряй! Вот что я хочу сказать, дорогие мои товарищи. Искусство — это не жизнь, это то, что могло бы быть жизнью. И нам главное за монтажом, ракурсом и панорамой не расплескать душу. Вот давайте за это и выпьем.

— Хорошие слова, Лёнечка! — дружно загомонили наши девушки: ассистентка Люба, гримёрша Марина и художница Белла Семёновна.

Затем вся дружная компания начала чокаться, за исключением меня и Нонны, которая также перед дальней дорогой спиртное предусмотрительно не пила. И тут Леонид Быков буквально потребовал, чтобы я исполнил недописанную песню «Любовь настала».

— Знаю, что дуракам полработы не показывают, — усмехнулся он. — Но здесь все свои.

— Спой, пожалуйста, — попросила меня и красавица Нонна.

— Кто сказал, что надо бросить песни на войне? После боя сердце просит музыки вдвойне, — хохотнул я. — Хорошо, по многочисленным заявкам трудящихся деятелей кино исполнятся впервые. Но предупреждаю, что у меня готов всего один куплет и припев.

— Хватит ломаться, стажёр! — Быков протянул мне гитару.

Я пару раз провёл по струнам, затем вытащил из внутреннего кармана пиджака записную книжку, куда в последние дни заносил разные смешные фразочки для будущих диалогов, которые сами собой приходили в голову то в кафе, то в съёмочном павильоне. Вот и слова из песни Роберта Рождественского вспоминались, можно сказать, по крупицам независимо от места и времени суток. Сразу не запишешь — считай, потерял. Потом я посмотрел на Нонну и, наконец, заиграл красивую мелодию, которая по идее должна была прозвучать лишь в 1979 году:

Как много лет во мне любовь спала.

Мне это слово ни о чем не говорило.

Любовь таилась в глубине, она ждала —

И вот проснулась и глаза свои открыла!

И вся планета распахнулась для меня!

И эта радость, будто солнце, не остынет!

Не сможешь ты уйти от этого огня!

Не спрячешься, не скроешься — любовь тебя настигнет…

— Пока всё, — выдохнул я и обвёл взглядом всю притихшую компанию, которая несколько секунд обдумывала, как относиться к подобному песенному творчеству, и лишь затем все присутствующие в комнате девушки ответили мне звонкими аплодисментами. В частности Нонна своих маленьких миниатюрных ладошек точно не жалела.

— Вот что я называю — творческий подход к делу, — хохотнул Леонид Быков. — Дал задание стажёру написать хит для кинокомедии, всё — получите и распишитесь. Всегда бы так.

— Да, — криво усмехнулся главный оператор, — нам до твоего стажёра далеко. Наливай мужики ещё по одной, а то у меня нервы сейчас лопнут.

— Не обижайся, Василич, — вступился за меня Быков, — песня и в правду хорошая. Как только прозвучит в кинокартине, так назавтра вся страна запоёт.

— Ерунда, ля-ля тополя, — проворчал оператор. — И вообще, вот что я хочу сказать, Лёня. Сегодня был первый и последний раз, когда на площадке командовал хрен знает кто! Либо ищи другого оператора-постановщика.

— А я в командиры и не рвусь! — не выдержал я этого нытья по поводу уязвлённого самолюбия. — На повестке дня стоит чёткая и определённая задача ­- сделать достойные кинопробы и сдать их худсовету. Если бы мы сегодня работали, как это принято, как по учебнику, то до сих пор бы ещё колупались в павильоне. Хотя нет, вру, у нас бы лимит плёнки закончился, и остались бы мы с носом!

— Всё! Брейк! — вмешался директор фильма Иосиф Шурухт. — Давайте выпьем за дружбу.

— За дружбу выпью, а с ним нет, — рыкнул Василич и опрокинул в себя двадцать грамм прозрачной горькой сорокаградусной жидкости, и его примеру последовали и два ассистента главного оператора.

— А давайте я спою, — неожиданно предположила Нонна Новосядлова. — Я ещё в гостинице успела выучить эту вашу песню «День на двоих».

— Кстати, совсем забыл, — замялся я. — У Нонны прекрасный меццо-сопрано. Мне подыграть?

— Нет-нет, — улыбнулась девушка, — я это делаю сама. К тому же аккорды простые.

— Любопытно, — почесал свой драгоценный затылок главный режиссёр. — Я думал, что мне одному в картине петь придётся.

«А я думаю, что вам, Леонид Фёдорович, вообще в картине петь не придётся, — подумал я, передавай инструмент московской красавце. — Для „Дня на двоих“ нужен женский вокал, а для любви, которая настала лучше всего подойдёт мистер „трололо“ Эдуард Хиль. Ибо для пользы общего дела каждый должен заниматься своим делом. А на кухне, вечеринке, сабантуе или на творческой встрече со зрителями можно попеть и самому».

В самый жаркий день,

В самый сильный дождь,

В самый белый снег

Рядом идешь! — таким чистеньким и серебряным звонким голоском запела Нонна, что мигом притихли все и даже ворчун Василич застыл с бутербродом во рту.

Ты со мной дели

Каждый день земли,

Потому что я

Песенка твоя…

— Пойдём, покурим, — прошептал мне на ухо директор картины Шурухт, когда после своего более чем профессионального музыкального номера Нонна стала принимать множественные восторженные комплименты.