Меморанда - Форд Джеффри - Страница 17

• Предыдущая
• 17/52
• Следующая

– А ты везунчик, Клэй, – весело сказала моя хозяйка, занимая место возле окна. – У нас сегодня стейк из карибу.

Каким образом все это здесь появилось – ваза с цветами, кувшин лимонада со льдом, крошечные морковки и клецки – очередная загадка, которая должна была бы меня ошеломить, но я не моргнул и глазом. Сев за стол, я вооружился ножом, вилкой и занялся мясом – разумеется, великолепно приготовленным.

– Очень вкусно, – сказал я, прожевав первый кусок. В глазах Анотины мелькнуло облегчение: наконец-то из моих уст послышалось утверждение, а не вопрос.

Некоторое время мы ели молча. Я не был голоден, но, начав, уже не мог остановиться. Моими челюстями словно двигала высшая воля. Даже мимолетная мысль о том, что изысканное блюдо – не более чем эхо памяти Белоу, не помешала мне расправиться с порядочным куском мяса.

Я как раз исследовал сырную начинку в клецках, когда Анотина подняла на меня взгляд и сообщила:

– Я занимаюсь моментом.

– Каким моментом? – не понял я.

– Неуловимым мгновением между прошлым и будущим. Состоянием, в котором мы всегда находимся и которое никогда не осознаем. Стоит нам решить, что мы испытываем его, как он тут же оказывается в прошлом. И вот мы ждем следующего мига, но едва осознаем его наступление – увы, момент снова упущен.

– И почему вас это интересует? – озадаченно спросил я.

– Ну как же! – запальчиво воскликнула Анотина. – Это ведь совершенно неизведанная область! В своих экспериментах я пытаюсь заглянуть в щелочку между прошлым и будущим, чтобы увидеть неуловимую страну настоящего.

– Любопытно, – пробормотал я, глядя в ее бездонные глаза и притворяясь, будто заинтересован ее словами.

– Разум заставляет нас забыть об этом миге, – с жаром исследователя продолжала Анотина. – Настоящее – не результат мысли, а скорее ее отсутствие.

– Отличный стейк, – обронил я, совершенно потеряв нить ее рассуждений.

Анотина снисходительно улыбнулась, но я, забыв о приличиях, не мог отвести от нее глаз.

– Там, в краю настоящего, – бог, – с пафосом заключила она и добавила уже совсем другим тоном: – Когда кончишь завтракать, пожалуйста, сними с себя одежду.

Через полчаса я сидел в лаборатории, голый, пристегнутый к металлическому креслу, и ощущал себя настоящей подопытной крысой. За столом напротив восседала Анотина с загадочной черной коробочкой в руках. Рядом наготове лежали блокнот и перо.

– Во время эксперимента может возникнуть небольшой дискомфорт, – предупредила она и нацарапала что-то в блокноте. – Не бойся, ничего страшного не произойдет.

Меня душили смущение и страх. Только теперь я начал понимать, что чувствовали мои физиогномические жертвы, когда я читал их.

– Я буду записывать твои ответы, так что постарайся быть искренним, – попросила Анотина. – Не спеши, подыскивай слова, наиболее точно соответствующие твоим ощущениям.

После этого изящная рука с черной коробочкой спряталась под стол, и я уже не мог ее видеть.

– Посмотри в окно, – велела исследовательница. – Сосредоточься на солнечном свете. Подумай, какой он теплый и прекрасный. Постарайся вспомнить что-нибудь приятное.

Я старался, но на ум не шло ничего, кроме воспоминания о рыдающем Батальдо у мрачной окраины Запределья. Встряхнув головой, я вызвал в памяти милые лица Эа, Арлы и их детишек. Мне вспомнилось, как однажды, теплым летним днем, я взял Ярека с собой на рыбалку. Этот день не был отмечен ничем особенным – кроме того, что мальчик поймал огромную речную смаду с оранжевыми пятнышками. Сняв рыбу с крючка, он положил ее на песок и исполнил ритуал, которому научил его отец. Ярек поблагодарил рыбу за подаренную пищу, а когда та стала задыхаться, долго гладил ее по чешуе, чтобы успокоить. Помню, в тот идиллический день, овеянный дыханием теплого бриза, я подумал о том, как прекрасны и чисты чувства этого малыша…

Мои грезы словно разорвал удар молнии: левую ягодицу пронзила острая боль, как будто на мой зад одновременно обрушились раскаленное железо и хлыст. Я дернулся и закричал.

– Опиши, что ты сейчас почувствовал, – с адским спокойствием попросила Анотина.

Меня душили слезы, и я злобно выкрикнул:

– Боль в жопе, вот что!

– И это все? – разочарованно спросила она.

– А вы что думали? – обиженно спросил я.

– Ну, например, момент? – с надеждой подсказала Анотина.

– Какой, к черту, момент! – в сердцах воскликнул я, и она аккуратно все это записала.

На этом допрос не закончился.

– Ты что-нибудь видел? Я покачал головой.

– Не ощутил ли ты присутствие Всемогущего? – продолжала Анотина.

– Если Всемогущий – это жгучая боль в заднице, то ощутил, – огрызнулся я.

– Отлично, – сказала она и беззвучно прошептала: «Боль в заднице», – старательно выводя слова на бумаге.

Я рванул ремни, проверяя, не получится ли освободиться, но они держали намертво.

– Может, хватит?! – в отчаянии завопил я.

– Успокойся, Клэй, – строго приказала Анотина. – Теперь сосчитай в уме сумму семисот шестидесяти пяти и восьмисот девяноста.

Не успел я сложить пять и ноль, как следующий удар вонзился мне под лопатку… В том же духе пытки продолжались и дальше. Я чертыхался, кричал и умолял о пощаде, но Анотина лишь мягко улыбалась и всякий раз обещала, что осталось совсем чуть-чуть. Не помню, сколько раз ее пальцы нажимали на кнопки пульта, но под конец я и вправду узрел Всемогущего. Комната растворилась, и передо мной явился безудержно хохочущий Белоу. Несмотря на отчаянное положение, в котором я находился, у меня хватило сил удивиться: неужели даже в глубине комы Создатель сознает, что со мной происходит здесь, в его памяти?

Возвращение в сознание было медленным и мучительным. Прежде чем окончательно прийти в себя, я твердо решил покинуть летающий остров и поставить на своей миссии крест. Нужно было послать Мисриксу мысленный сигнал, что я хочу вернуться.

Когда я открыл глаза, была уже глубокая ночь. Я снова оказался в спальне, снова еле-еле теплились лампы, вот только лежал я не на коврике, а в кровати Анотины, и она спала рядом. В эту ночь она лежала на спине, и одного взгляда на нее было достаточно, чтобы вся моя ненависть угасла, уступив место благоговению.

Чтобы лучше видеть Анотину, я перевернулся набок и подпер голову рукой. Через окно в комнату проникали ароматы ночных цветов и бормотание океана. Я осторожно провел рукой в дюйме над телом Анотины, любовно повторяя топографию лица и груди, живота и бедер. Мне снова вспомнился Батальдо и его рассказ о том, как они с женой танцевали на берегу океана, не касаясь друг друга. Так я провел более часа.

Когда я проснулся утром, Анотины уже не было. Одежду свою я обнаружил в лаборатории, где и оставил ее вчера. Натягивая штаны, я опасливо поглядывал на электрический стул, содрогаясь при воспоминании о вчерашней боли.

Здесь, как и в лаборатории Белоу, по периметру стояли выстроенные в одну линию длинные столы. Да и вообще эта комната казалась уменьшенной копией той, что осталась в руинах Отличного Города. В полном соответствии с оригиналом на столах громоздились загадочного вида приспособления со змеевидными проводками и игольчатыми отростками. Среди этой коллекции диковинной машинерии тут и там попадались зеркала, свечи, склянки с порошками и огромные банки с разноцветными растворами. При мысли о том, какими адскими способами все это можно использовать, ноги сами понесли меня прочь и привели в столовую.

Там, как я и подозревал, меня уже ждал завтрак: яичница, сосиски и – о чудо! – чашка дымящегося озноба. Пару минут назад, когда я проходил мимо, всего этого великолепия здесь не было. Я даже улыбнулся от удовольствия – очень уж вкусно все это выглядело и пахло. Стоило мне пригубить озноба, как на меня нахлынула ностальгия – как прошлой ночью, когда я отведал «Сладости розовых лепестков». Уплетая сосиски, я вдруг вспомнил, что именно эти яства снились мне сегодня. Это открытие таило в себе немало любопытных выводов, но мне было не до размышлений: я ел. Как и прежде – не ради утоления голода, а единственно повинуясь загадочному чувству долга.

• Предыдущая
• 17/52
• Следующая