Дракон цвета смерти (СИ) - Гончарова Галина Дмитриевна - Страница 59

Конечно, Каэтана не могла остаться в стороне. В палату она не полезла, понимая свою там неуместность, но вот рядышком? Посидеть, подождать…

— Каэтана?

— Я. Садитесь и кушайте.

Бутерброд был сделан как-то странно, но Хавьер даже не думал ни о чем. Он умял его в три укуса, получил второй, потом здоровущий кусок мяса, и еще один. И крепкий кофе с капелькой чего-то спиртного.

— Легче стало?

— Да. Спасибо.

— Тогда суньте в карман и грызите, если уж вовсе плохо станет. Ясно?

Горсть какао-бобов перекочевала из рук в руки. Хавьер посмотрел чуточку удивленно. Про кофе здесь знали, а вот шоколад еще делать не научились как следует. И про теобромин тоже не были в курсе.*

*- тонизирующий эффект действительно есть. Но советую не увлекаться — может давление подскочить. И есть противопоказания. Прим. авт.

— Ясно. Спасибо, Каэтана. Я…

— Тебе сейчас тяжело. Но ты помни, что ни в чем не виноват.

— Виноват. Я не любил, а она любила…

— Глупости, — рыкнула Каэтана. — Ради любви лгать, убивать, подставлять — и говорить, что это правильно? Портить друг другу жизнь? Так?

— Ну…

— Она могла уехать от тебя к дочери. И у нее бы даже кто-то появился. Ты бы стал возражать?

— Нет.

Каэтана чуточку смягчилась. И посмотрела как-то странно… словно взвешивала нечто важное на внутренних весах. А потом решилась.

— У меня было так. Я любила, а меня не любили. Меня предали.

— И? — даже чуточку подался вперед эс Хавьер.

— Я умерла, — просто сказала девушка. — И решила построить все заново. Потому что прошлой меня больше нет. Это трудно, тяжело и больно, но надо или уметь отпускать, или… или ты станешь безумным чудовищем и все разрушишь. В первую очередь себя. Насильно мил не будешь, так-то.

— А если я мог что-то сделать?

— А если могла что-то сделать я? Жизнь не терпит сослагательных наклонений, Хавьер.

— И не прощает ошибок.

— Значит — живи, чтобы не дать другим их совершить. Вот и все. Живи и будь счастлив.

— Так просто? Жить?

Каэтана похлопала мужчину по руке. Серые глаза были грустными.

— Даже еще проще. Надо держаться, Хавьер. Надо — держаться.

— Даже если нет сил?

— Всегда. Потому что помощь может уже быть рядом.

Мужчина кивнул и направился в палату. Каэтана хмыкнула, развернулась — и тоже отправилась в палату, но в другую. Пожалуй, она тут поспит немного, а уж потом пойдет в общежитие. А что?

Занятий сейчас нет, а здесь она может оказаться полезнее.

Лекарь вышел из палаты, и Хавьер зашел в нее.

Магали смотрела на него, и глаза у нее были, как у химеры. Жестокие, пустые, бездонные. Провалы в темноту.

— Я умираю.

— Да.

— И я хочу от тебя клятву.

— Неужели? — может, часом раньше Хавьер и поддался бы ее взгляду. Но на сытый желудок оно как-то не воспринималось трагичным. И слова Каэтаны тоже возымели свое действие. Люди вообще любят, когда им говорят об отсутствии вины.

— Да. Ты мне обязан, и ты поклянешься.

— И в чем же?

— Ты мне дашь клятву никогда не жениться.

Хавьер фыркнул.

— Знаешь что, дорогая? Перебьешься. Клясться я тебе ни в чем не буду. Я в твоей бешеной ревности не виноват, и не изменял тебе лет пятнадцать. Потом уж сорвался, когда ты на публику начала скандалы устраивать. Но даже так — люди живут и с изменами мирятся. Ты для себя выбрала сама. Ревновать, истерить, убивать, подставлять другого… и теперь еще считаешь, что в этом виноват я?

— Ты, — прошипела Магали. — Только ты… если бы ты меня любил…

— Любил. Пока ты все не уничтожила. Я бы ушел — ты не отпускала. Ты бы ушла, но не хотела. Что ты хочешь, чтобы я стал клятвопреступником?

— Кто она? Как ее зовут?

Хавьер качнул головой.

— Я никому не признавался в любви. И предложения не делал. Но если захочу — сделаю.

— НЕНАВИЖУ!!! — вой был такой, что в палату почти влетели лекари, и Хавьера вытолкали, и рядом с умирающей засуетились.

Хавьер махнул рукой, да и расположился в коридоре. Ждать…

Эсса Магали умерла на закате.

Ей предлагали выпить опийной настойки, но женщина не хотела. Упрямо цеплялась за жизнь, требовала позвать мужа, кричала.

Просила у Хавьера клятву.

Лекари смотрели сочувственно.

С одной стороны… умирает же баба! Мог бы и пожалеть ее…

С другой стороны — она не от болезни умирает. А по своей злобе и ярости. Она помрет, а ты себе навеки жизнь испортишь? Ведь не сто лет мужчине, может и еще жениться, и детей завести… чего клясться-то?

Боги клятвопреступников карают, так что… или крепись, или потом всю жизнь отвечать будешь.

Как бы Хавьер перенес эти часы, он и сам не знал. Помогли все.

Орландо Чавез, который тоже не уходил из больницы. Его опекала Мариса Лиез, приносила еду, варила кофе…

Тьяго Ледесма, который явился оказывать дружескую поддержку.

Девушки, которые были тут же. То одна, то вторая…

Сварт, который разлегся рядом с больницей, и отказался куда-то уходить. Не нравится? А хвостом? Без дискуссии…

Хавьер чувствовал его мысли, и его поддержку, и мужчине становилось чуточку легче.

Каэтана Кордова.

Она просто была. Не плохая и не хорошая. Но была рядом. И видя ее сочувственный взгляд, эс Хавьер чувствовал, что становится сильнее. Она понимала и его, и Магали, и никого не винила. Но и подставлять свою голову за чужую ревность не собиралась.

Видят боги, между ними ничего не было! А чувства…

Они бы все равно ничем не обернулись, если бы Магали не взбесилась. Если бы сам Хавьер не тряхнул тогда Риоса… но уж больно он рассердился на этого червяка.

А впрочем, каким бы червяком Бонифацио Риос не был, это не повод убивать его, чтобы подставить ни в чем не повинного человека. Но докажите это Магали?

А еще Хавьер был свято уверен, что Каэтана не поступила бы так, как она.

Она просто ушла. Вот и все…

К закату эсса Магали чуточку успокоилась, перестала буйствовать, и лекари смягчились. Хавьер сел рядом с ней, посмотрел чуточку виновато. Все ж таки целая жизнь рядом с ней, двадцать лет…

— Прощай, Магали.

— Прощения просить не будешь?

— Нет.

— Правильно. Я тебя не прощаю! Я тебя ненавижу… если бы не ты… почему я тебя полюбила⁉ Почему так⁉

Хавьер пожал плечами.

Почему кто-то любит, а кто-то нет? Но ведь и не любя живут. По честному соглашению. И не изменяют, и детей растят, и счастливы…

А кто-то и себя мучает, и других… за что? За то, что человек не может приказать себе — люби⁈

Не может. И хоть ты как себя переломай, не получится полюбить кого-то насильно. Невозможно это. Боги против…

— Мне жаль, что я тебя не полюбил так, как ты меня. Но я старался.

— Ты… ты искал других! Ты мне изменял, ты женишься на другой и будешь счастлив… как я хочу, чтобы у тебя все, ВСЕ было плохо!!! Как я тебя ненавижу…

Это оказались последние слова эссы Магали. Женщина дернулась, глаза ее остекленели.

Хавьер поглядел в окно.

Солнце тихонько уползало за горизонт. Ему не было дело до дрязг смертных однодневок…

Лекари засуетились, выставили его из палаты… и мужчину тут же перехватил Тьяго Ледесма.

— Пошли, дружище.

— Что? Куда?

— Ты иди, не спрашивай…

Пока Хавьер сидел в больнице, в его доме все разбирали и убирали. Собрали все вещи супруги, постаравшись, чтобы ничего о ней не напоминало, вымыли дом, натерли доски воском с запахом лимона — чтобы даже запах поменять, принесли булочки с корицей…