Дыхание осени 2 (СИ) - Ручей Наталья - Страница 28

— Не могу поверить…

Я хочу сказать, что поверить не могу, что встречаются в мире такие самоуверенные и наглые типы, но Яр опережает меня. Он говорит нечто невероятное, нечто такое, от чего холодит все внутренности и хочется убежать, спрятаться, забиться в темный угол под мохнатую руку домового из детства.

И я бегу, прячусь…

Нет, мне только кажется так. Я стою напротив и слушаю, слушаю…

— Тебе не нужно верить мне, Злата. Для тебя это пока слишком сложно. Лучше я докажу на деле.

— Докажешь мне "что"? — пытаюсь хотя бы отодвинуться, и тут же упираюсь спиной в руку Яра. Когда он успел обнять меня? И почему рука его забирает мой холод и страх, и отчаянье? Нет, конечно же, мне только кажется так…

— Всему свое время, — усмехается Яр и склоняется так низко, что я от греха подальше поджимаю губы. — Возможно, ты возненавидишь меня еще больше, но я все равно это сделаю.

Странный у нас разговор. Да и не разговор, а скорее танцы над бездной.

— Сделаешь "что?"

Усмешка Яра оборачивается лучезарной улыбкой, будто только и ждал этого вопроса, более того — уповал на него надежды.

— Для начала я сделаю это, — произносит с придыханием у моих губ и прикасается к ним большим пальцем. Обводит по контуру мягкой подушечкой и медленно, не отпуская моего взгляда, ныряет неглубоко внутрь.

Я дергаю головой, но мне только кажется так — я просто склоняю голову к его ладони. Я с силой отталкиваю его, но мне только кажется так — мои ладони лежат на его груди и поднимаются и опускаются вместе с его дыханием. Я ударяю его коленом в пах, но мне только кажется так — мои бедра вжимаются в его и продолжают уже без меня дикий танец.

Перед глазами вспышками мелькает ночь и прохладная стена одного из обычных баров. Я льну к мужчине с пшеничными волосами и мысли вразлет — неважно кто он, чей. Он мой. Безымянный. На одну только ночь. Мой палец исследует рот мужчины, а потом…

— Да, — шепот Яра рвет на кусочки мои бастионы и барабанные перепонки, — ты помнишь…

Яр медленно убирает большой палец, выискивает что-то в моих зрачках, и видимо обнаружив искомое, припадает губами к моим, обновляя сумасшедшими поцелуями мою память.

Да, я помню наше знакомство…

Помню странную свадьбу и ночи вдвоем. Поначалу. Пока не проснулась любовь. А потом…

С силой прикусываю его язык и отпихиваю от себя. Прочь! Не могу! Я не верю! Не хочу больше!

Яр облизывает губу. Я вытираю рот ладонью. Никогда больше я не позволю ему или другому мужчине себя топтать. Никогда не позволю себе любить слишком сильно, без оглядки, без остановки.

— Никогда больше… — говорю ему, — никогда…

И троеточие.

Нет нужных слов.

А он спрашивает из любопытства, так, мимоходом: выдержу ли я столько, потому что никогда — слишком долго. Мы сплетаем дыхания, взгляды переплавляем в тяжелые цепи. А я выдержу: я свободно живу без него, и когда его нет, боль, жалея меня, пульсирует, но не вьет из меня веревки.

Но как выдержать с ним?

Как суметь притвориться, что мы все еще вместе, просто сменили жилплощадь? Типа вместе ведь можно быть не только по паспорту и прописке…

Как мне выдержать его мать, не стащив с ее головы безумную шляпу? Как не плюнуть в лицо, не ударить, ненавязчиво не подтолкнуть к распахнутому балкону?

Злость отвратительно закипает огненной лавой. Нет, уйди, оставь меня, не могу…

Оседая на пол, чувствую теплые руки и так близко дыхание человека, которого ненавижу.

— Я не выдержу… — говорю ему.

— Выдержишь.

— Я не смогу…

— Сможешь.

Я не плачу, я не дрожу, я не бью его в грудь кулаками, не царапаю щеку, не рвусь из объятий металла. Он не просит ударить еще, не требует, не подстрекает, не пытается вытолкать мою боль, не стирает пальцами мои слезы. Это просто кажется так…

— Дыши, глубже дыши. Стало чуть легче?

— Все прекрасно, разве не видишь?

— Вижу, — его влажный палец ползет по моим щекам, или щеки мои были влажными отчего-то. — Все, теперь ничего не заметно.

Поднимаемся, приводим в порядок одежду, осматривая друг друга. Где моя пудреница? Ладно, видели и похуже.

— Все? Готова?

— Да, — киваю, — только у меня есть условия.

— Хочешь их обсудить прямо сейчас?

— Пока не обсудим, я даже с места не сдвинусь.

— Занимательно.

Он приваливается к двери, я не двигаюсь как обещала.

— Первое. Ты никогда больше не вмешиваешься в мою жизнь.

Яр пожимает плечами, мол, что вы мне здесь приписываете?!

— И второе будет? — спрашивает пораженно.

— Даже не сомневайся. Завтра же ты составляешь обещанный список холостых олигархов.

— Не терпится снова замуж?

— Не терпится посмотреть, как ты будешь выкручиваться из той ямы, в которую сам себя и загнал.

— Из какой же? — осматривается.

— Как ты думаешь, — мне нравится его злить, только он вовсе не злится, — что скажут, — по меньшей мере, скажут, — тебе твои приятели-олигархи, когда меркантильные дамочки начнут на них охоту?

Неожиданный хохот Яра сотрясает дверь, и ее пытаются приоткрыть с той стороны для лучшей слышимости.

— Злата, — говорит он, отсмеявшись, — иногда я забываю, насколько ты не искушена в этих вопросах. Да ничего они мне не скажут. Ничего из такого, о чем ты наивно подумала. Возможно, подарят коллекционный коньяк, возможно, новый кий для бильярда. Если дамочки будут этого стоить. Мои приятели-олигархи, как ты их называешь, с удовольствием поиграют с меркантильными дамочками в "рыбалку". Но скажи: где ты видела, чтобы акул ловили на удочку?

Акулы — точное слово, и одна из акул — Яр, небрежно-спокоен, гипнотизирует меня взглядом, зная, что не он — я на крючке.

— Завтра у тебя будет список, — говорит будто делает одолжение.

Не уверена, что теперь он мне нужен. Пусть бы сам сочинял статью, так нет же, подставил и вроде бы так и надо. Это редкий талант, превратить "никакое" настроение в "просто ужас". Поскорей бы избавиться от соавтора — я его к сотрудничеству не приглашала. Но единственное, что могу сделать прямо сейчас — освободиться из замкнутого пространства.

— А что это у вас с лицом, молодой человек? — интересуется бабуля, когда мы выходим. Но косо поглядывает на меня. — Кошек у нас никогда не было, а выглядите вы, будто пытались стащить соседскую, да она не давалась.

— Да уж, — папа радостно потирает руки, любуясь бывшим зятем, и с гордостью выпячивает грудь, подмигивая мне. — Моя школа! С детства еще говорила мне, мол, папа, я не казачка! Я — казак!

— Было такое, — вздыхает мама, обнимая отца.

— Ухтышка! — восхищается Егор, поглаживая свой синяк для сравнения.

Яр и правда выглядит не так эффектно, как до прибытия в город, рубашка не идеально выглажена, лицо в свежих царапинах — но это вам не по курортам заграничным ездить. Это провинциальный городок и народ здесь простой, не жадный на искренние эмоции. Как говорится в одной рекламе: "Любите Родину, мать вашу!"

А хмурится-то как перед зеркалом в прихожей! Но не жалуется и не сдает имя несговорчивой кошки.

Пока выкатываем чемоданы в тесный коридор, бабуля преследует нас с пакетом, полным свежеиспеченных пирожков. Причитает, что зря что ли, встала ни свет ни заря, но мы держимся группкой и отказываемся: до аэропорта часа полтора ехать, лететь всего два часа, есть не хочется, тут бы проснуться… Но точно знаю, что пожалеем, когда прилетим, потому что мы-то собирались в гости надолго и даже холодильник разморозили. Радую и себя и бабулю и беру пирожки, мне же не пешком до самолета идти.

Целую, распушиваю ее новый бантик, все счастливы, все довольны. Но в коридорчике только прелюдия: спускаемся на улицу, постоять на холоде у такси, помолчать, еще раз пообниматься. На это семейное мероприятие поспевает соседка теть Вера и так вздыхает, что почти перекрикивает папу, как бы вскользь и как бы никому угрожающему, что если что, то и приехать не трудно, он бокс не забыл, а правила его и раньше не особо волновали.