Дыхание осени 2 (СИ) - Ручей Наталья - Страница 16

Обнимаю его за плечи, всегда как в детстве.

— Злата! — он не всхлипывает, еще не хватало! Это за ним в прихожую вышла мама и забрала меня от папы. Вот здесь уже все по-женски. Наобнимавшись, я оборачиваюсь к спутникам, мнувшимся на пороге.

— Мам, пап, а я не одна.

— Да мы уж заметили, — отец, как я и думала, рассматривает Макара.

А мама, когда я представляю мужчин, обнимает и того, и другого. Кто такой Егор, она знает, а Макара обнимает так, на всякий случай. Иногда у них с папой подозрительно одинаковые мысли.

— А где бабуля? — разочарованно спрашивает мальчик.

— Сейчас будет, — обещает ему папа и идет к телефону, пока мама обустраивает гостей. У нас трехкомнатная. Папа с мамой резко переезжают в зал, нам с Егором достается большая светлая комната, а Макару, пока его статус не выяснен, отдельная.

— А ты где жила? — спрашивает Егор, пока я разбираю сумки. Сюда Полине слишком долго и дорого ехать, чтобы помочь мальчику.

— В маленькой, — говорю.

— А чо тебя так притесняли?

— Да там удобно, никакие домовые не поместятся, спи себе — не хочу.

Глаза Егора загораются как у вампиреныша, только что цвет не меняют.

— А у вас что, домовые есть?

— А у вас что, нету?

Он так быстро качает головой, что я переживаю, как бы не свернул шею.

— Да был один, — говорю, — может, уже и другое жилье себе нашел.

Мальчик подозрительно осматривает все углы.

— Он всегда выходил из шкафа, — подсказываю.

Шкаф тут же раскорячивает дверцы, но Егор с грустью констатирует, что тесновато тут, и все захламлено вещами, некуда честному домовому деться.

— А ты, — говорю, — ночи дождись.

Ребенок нетерпеливо посматривает на свои часы — н-да, только шесть вечера, а еще наговориться, а еще наесться, а еще дождаться, когда все улягутся… Я надеюсь, что ночью он отрубится и не будет, как я в детстве, лежать рассматривая потолок и прислушиваясь к каждому шороху. Вообще, домовой у нас правда есть, ко мне, по крайней мере, приходил, и так — в состоянии то ли сплю я, то ли брежу. Но перестал являться стоило подрасти.

Когда вещи разложены, выходим в зал. Я замечаю, что Егор рассматривает не обстановку, а где просторней, где темней, чтобы приключения сегодня обязательно были. Макар беседует с моим отцом на балконе, мы с мальчиком тянемся на запахи в кухню.

— Ой, мама, — восклицаю, увидев расставленный и заставленный вкусностями стол, — когда ты столько наготовила?

— Все было, — улыбается Егору, схватившему котлету, — как чувствовала.

Егор, не дожидаясь общих сборов, ест вторую, мы говорим о пустяках — вот потом, когда все улягутся, когда останемся на кухне вдвоем за чаем, я расскажу ей упрощенную версию своего развода. Я представляю, как не терпится ей узнать, почему с мужем разошлись, а его брат со мной, но это она еще не знает, что мальчик и живет у меня, а так бы побросала свои котлеты недожаренными, выгнала мужчин с балкона и заперла меня там, пока не расколюсь.

Звонок настойчиво требует открыть дверь. Так нагло удерживать громкую кнопку может только один человек. Иду я, потому что мама и особенно Егорка заняты, на пороге подвергаюсь обниманиям, целованиям, отхватываю большой пакет с горячими пирожками, а потом меня отпихивают с требовательным криком:

— Бабуля пришла!

И бабушка с готовностью забывает о внучке, щедро наделяя лаской мальчика.

— А руки мыл? — заметив в его руке котлету, строго интересуется. И тут же возмущенный взгляд на меня — не уследила.

— Протер влажными салфетками, — заступается за меня Егор.

— Тьфу какая гадость! — еще пуще возмущается бабуля, и они оба идут в ванную, друг другу поливают из ковшика на руки. Егор возвращается почему-то с сухими руками, но влажными волосами и радостно оповещает:

— А у вас вода не идет!

— Мы знаем, — вздыхает мама.

— Даже холодной нет!

— Да, да, — поддакивает мама.

Я ставлю на стол бабулины пирожки, мама заканчивает с котлетами, и мы собираемся за столом. Надо же, какой он маленький, особенно, когда столько людей, и трое из них мужчины. Зато пустеет быстро. Ни Макар, ни Егор не смущаются, что меня радует, а то уговаривай поесть, как маленьких. Папа спаивает Макара самодельным коньяком, бубуля меня — самодельной вишневой настойкой, а Егора — компотом. Мама наблюдает за нами с умилением.

— Я, конечно, рада, что вы приехали, — снова бабулин строгий взгляд на меня, — но разве Егору не нужно ходить в школу?

— Да он с репетиторами дома занимается, — оправдываюсь я.

— Это не дело! Мальчику нужно общение, не все ему, как клуше, с тобой дома сидеть. С ровесниками надо контакт находить.

— Да он легко идет на контакт, — пытаюсь отбиться.

Егор следит за нашим разговором, но говорить некогда — никогда не видела, чтобы он столько ел, как бы не поплохело. Есть все-таки свои преимущества в том, что я не любитель готовить.

— Злата, — продолжает бабуля, — я понимаю, что Егор — не простой мальчик, но есть же специальные школы, лицеи, гимназии. У вас вообще академия при институте есть, а если Егор в будущем собирается делать карьеру политика, то общение, правильное общение, на всех уровнях, даже на тех, что ниже тебя по статусу, ему пригодится. Ты так не думаешь?

Я вгрызаюсь в отбивную, и бабуля делает вывод:

— Не думаешь. Ты слишком увлекалась саможалением.

— Нет такого слова! — это Егор, правильные слова — по его части.

— Зато есть такое состояние, — не теряется бабуля и так как мальчик умненький, даже вопреки моему кощунственному воспитанию, ему достается улыбка, мне — укоризненный взгляд.

— Да я как-то не думал о школе, — говорит Егор. — Меня хотели спихнуть в Англию, а там программа сильнее, чем у нас.

— А почему ты не учишься в Англии? — спрашивает мама.

— Сбежал.

— Бабуля помогла, — сдаю бабушку.

Она строго машет мне пальчиком и смотрит лукаво, мол, я ведь тоже много чего могу рассказать. Но я не ведусь, она сама не захочет расстраивать родителей и вообще ей нравится быть в курсе новостей единолично.

— Ой, — ухожу со скользкой темы, — мы же продукты в машине забыли!

— Я принесу, — поднимается Макар.

— Я помогу, — вызываюсь я.

Он не спорит, и мы выходим на улицу.

— О чем ты говорил с отцом? — спрашиваю у багажника. Оглядываюсь на окна — вроде бы за тюлью никого.

— Интересовался, какие у меня в отношении тебя планы, — усмехается, но по доброму. — Прямой у тебя отец, сразу в лоб.

— Это есть, — соглашаюсь. — А ты что сказал?

— Я тоже сказал ему прямо, что ты мне нравишься, — я едва не роняю пакет с шампанским, — но с твоей стороны этого нет.

Давлю в себе желание оправдаться и раз пошла такая пьянка, тоже говорю откровенно:

— Ты мне нравишься, но…

— Пока достаточно, — обрывает Макар и я заворожено смотрю, как в его глазах загораются зеленые звезды. Наверное, я не права, наверное, не должна чувствовать тихую радость, но я пытаюсь жить заново, и…

Макар не отстраняется, когда поднимаюсь на цыпочки и приближаю к нему лицо, не хватает меня, как колючий букет роз в охапку, а осторожно проводит рукой по щеке и, заглянув в глаза, — уверена ли? — сначала чуть дует на мои похолодевшие от ветра губы, а потом согревает своим теплом. Нежно, так нежно, и так неуловимо, что я невольно тянусь ближе и смутно ощущаю его горячие руки даже сквозь слои одежды и куртку, которую успела набросить перед выходом на улицу.

— Простудишься, — шепчет он, но не отпускает. Только губы его сползают по моей шее жаркой змейкой, чтобы вновь вернуться к губам, но едва проваливаюсь в сладкую пропасть, слышу голос с небес, мальчишеский, очень знакомый:

— Эй, вы скоро там?!

Мужские руки нехотя позволяют мне освободиться, и я задираю голову вверх. Егор приветственно машет рукой.

— Несите уже что-то вкусненькое, а то котлеты заканчиваются! — поторапливает, сверкнув на водителя недобрым взглядом, и скрывается на балконе.