Стальная сеть (СИ) - Темень Натан - Страница 14

Хозяйка моё лицо увидала, улыбочка у ней усохла.

— Ах, какая я неловкая, вечно скажу невпопад. Уж сколько за глупость свою страдаю! Я сказать хотела — вы в первый раз у нас. По первости клиенту надо цену дать самую малую, примета такая. Чтоб дела шли успешно. А господ, что под рукой Ивана Витальевича служат, мы особенно уважаем. Ежели сомневаетесь, я на ваш счёт запишу, отдадите, как сможете…

Короче, вышел я от модисток весь красивый и злой. Взял лихача и покатил с ветерком. Гулять так гулять.

***

Театр светится огнями, ко входу народ на колясках подкатывает. Из колясок дамы в шубках выбираются, с ними господа важные. Но и попроще народ толпится, эти на галёрку бегут.

Шумно, весело.

Мы с Генриеттой под ручку прогуливаемся, она с веером, я с программкой и лорнетом. Это театральный бинокль на ручке. Лорнеты напрокат выдают, за денежку малую.

Я думал, девушка моя расфуфыренная придёт, но нет. Вся из себя скромная, но как говорится — шило в мешке не утаишь, а красоту ничем не замажешь. Иду с Генриеттой под ручку и вижу — встречные мужики мне завидуют.

Я ей:

— А что дружок твой богатенький тебя по театрам не водит?

Генриетта усмехается:

— Разве можно, это ж скандал какой. Он человек женатый, с положением. А к вам не приревнует, он ревнует только к равным.

Меня аж зло взяло.

— В смысле — к равным?

Она, спокойно так:

— Ах, мой друг, не сердитесь. По деньгам вы ему не ровня. А мой покровитель знает, что я только за деньги с мужчинами встречаюсь.

— Видно, не всё он знает, — говорю.

Фыркнула она, по руке мне веером похлопала и не сказала ничего. Понимай как знаешь.

Хотел я у неё узнать, где Альвиния, но не вышло. Говорит, пришла, письмо написала, и ушла. Куда — неизвестно. Вот и думай. Может, её уже и на свете нет. Утопилась в пруду, или в колодец бросили девчонку. Перед этим горло перехватив — чтоб лишнего не болтала. Я уже всякого передумал, пока по театру болтался.

— Как хорошо, что я вас встретила, — шепчет Генриетта. — Видите, вон там дама? Та, в лиловом платье? Это вдова банкира. Муженёк ещё остыть не успел, а она с молодыми офицерами его состояние спускает на скачках да в ресторанах.

Поглядел я — дамочка в тёмно-синем платье, страшная как атомная война. Может, это лиловое, не знаю.

— И что?

— Улыбнитесь мне, поскорее. О, как она завидует! Вы здесь сегодня самый шикарный кавалер.

Смотрю, Генриетта моя аж лопается от счастья. Вот они, женщины…

— Здесь много таких, у кого мужья на вокзале при взрыве погибли, — шепчет Генриетта, а сама улыбается, будто мы с ней шутим. — Радуются наследству.

— Не все, — отвечаю. — Я видел.

— Ах, вы же там были. Как мне повезло, что мой-то жив остался. Тоже ведь должен был. Он дома сказал, что по делам на карьер поехал, там и заночует. И что на вокзал пойдёт оттуда.

— Повезло, — отвечаю.

Что она сказала — карьер? Это где динамитом камни взрывают?

— Ну да! Он на карьер не поехал, а сразу ко мне отправился. На всю ночь. Тем и спасся…

— Как удачно, — говорю, а сам думаю — это сколько же людей без алиби по городу ходит? Которые вроде по делам катались, а на самом деле чёрт знает где были.

— И много у него карьеров? В смысле — заводов?

Генриетта улыбнулась, зубками сверкнула.

— Ах, не надо так ревновать, Дмитрий Александрович. В постели он вам точно не ровня.

— А всё же?

— Зачем мне это знать? Много. У него заводишко есть, где лодки делают. А может, вагоны. Всё жаловался, что его конкуренты обходят. Этот, как его, Филинов. Ох и ругался, всё вино на стол выплеснул с досады…

— Ну, теперь-то Филинов ему не конкурент, — говорю.

Ух ты, что открывается! Это что же выходит — конкуренты папика Генриетты все в одночасье на вокзале полегли, а он живой остался? Может, граф с высшим эльвом просто случайные жертвы?

Нет, что-то ты загнул, Димка… Из-за конкуренции столько народа положить… Графа столичного со знатным эльвом — это кем быть надо?

С другой стороны, динамита у этого папика — как грязи. Хоть телегой вывози…

Тут и третий звонок прозвучал. А мне уже не до театра — всё думаю, как бы всех, кто без алиби, за шкирку взять.

И правда, начальство моё во главе с губернатором как с ума посходили. Нашли виновных — инородов. Других уже не надо.

Да и с чего бы оргам поезд взрывать? Там ведь высший эльв ехал. А орги эльвов очень уважают. Чтобы такого убить — это им всем рехнуться надо.

А гоблины? Что там сказал старейшина гобов? Надо быть полным идиотом, чтобы такую машину погубить. Им не людей жалко, гобам-то. Им поезд жаль до смерти. Нет, говорите что хотите, а не верю я. Не верю, что орги и гобы виновны. Ну и что, доску от динамитного ящика в сортире нашли? Может, они этими досками стенку укрепляли, чтоб не дуло.

Так я половину спектакля и просидел, как манекен во фраке. Дело о взрыве в уме крутил. Краем уха только слышал со сцены: «Я говорю, отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица. Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела!»

Знакомое что-то…

Тут зрители захлопали, люстры засветились. Генриетта меня с места подняла, потащила за собой.

— Скорее, пойдёмте за кулисы! Я страсть как хочу с актёрами пообщаться! Ну, пойдёмте же. Что вы как деревянный!

За кулисами ошиваться — самый шик для местного бомонда. Не успели мы туда забраться, а там уже полно народу. Актрисы отдыхают на кушетках. Актёры пуговицы расстегнули, лица потные платочками утирают — осторожно, чтобы грим не попортить.

Возле них народ толчётся, все нарядные. Мужчины в основном. Кто в мундире, кто во фраке. С актрисами любезничают.

Генриетта сразу к актёру ринулась, что в сторонке сидел, важно так. Мужик немолодой, солидный. Видно, что устал, и все дамочки с господами ему осточертели, как собаки. Но всё равно доволен — слава, она всем приятна.

Огляделся я, вижу, ещё парочка зашла — молодой офицер с дамой под ручку. Меня как током ударило.

Офицер весь из себя молодец — мундир блестящий, хоть в рамочку вставляй. Сам гордый такой, усы закручены, талия затянута, плечи широкие, взгляд как у орла.

Но что мне офицер — я от дамы пошатнулся. Альвиния! С ним под ручку идёт, спокойно так. Будто и не случилось ничего. Сама красотка, не хуже Генриетты. А то и получше. Высокая, стройная, глаза блестят, кожа так и светится. Эх. А я-то переживал, думал, её в живых уже нет. А она с офицерами под ручку разгуливает.

Альвиния меня увидела, кивнула, холодно так. С Генриеттой обнялась, поцеловалась в обе щёки. Как это у девчонок принято. Загляделся я на них — от неожиданности.

Слышу, мне говорят:

— Так это вы Дмитрий Найдёнов, полицейский стажёр?

Голос надменный такой, будто с собакой разговаривают.

Повернулся я — а это офицер. Тот, что с Альвинией пришёл.

— А кто спрашивает? — отвечаю. Очень мне его тон не понравился.

Он будто не слышит. Подошёл ко мне поближе, глазами обвёл с ног до головы. Взгляд такой же, как голос.

— Вы, сударь, втёрлись в доверие к моей семье. Вы довели моего отца до смерти, мою мать — до больницы.

Стаскивает с руки перчатку и в лицо мне — шлёп!

— Сударь, вы подлец!

Первым делом надо ответку дать. Ну как — тебе в лицо дали, ты тоже. Все довольны, все смеются.

Перчатка мне по лицу шмякнула и на пол упала. Я едва сдержался. Хотел сразу двоечку пробить. Как положено. В эту наглую рожу.

А офицер смотрит в упор, и видно — очень ему хочется такого. Чтоб я не сдержался. У него прямо на лице написано: ну давай, чего ждёшь? Быдло, выскочка, полукровка. Тебе же хочется!

А вот хренушки тебе. Представил я на секунду, как этот чудак кровью умывается. Взял себя в руки, говорю:

— С кем имею честь?

— Гвардии поручик Филинов, — рычит офицер. — К вашим услугам!