Младший научный сотрудник 6 (СИ) - Тамбовский Сергей - Страница 30

Глазунов пришел почти точно в полдень, причем не один, а с женщиной.

— Нина Александровна, — представил он ее, — моя супруга — можно, она поприсутствует?

— Конечно, — согласился я, мысленно добавив — не выгонять же ее, раз пришла. — Проходите и будьте, как дома.

Они расположились за кухонным столом, на который я предварительно выставил чайник, чашки и вазочку с конфетками, и мы начали светскую беседу.

— Знаешь, кто я? — быстро перешел на ты Глазунов.

— Слышал, — ответил я, разлив чай в чашки, — известный художник, работающий немного в нетрадиционной манере. В этом мы с вами, кстати, похожи — я тоже в нетрадиционной области медицины действую.

— А Нина Александровна, — продолжил Глазунов, — правнучка известного архитектора Николая Бенуа. Который работал в самом, что ни на есть, традиционном направлении.

— Да-да, — отозвался я, отхлебнув чай из чашки, — из школьного учебника помню такого — в Петергофе работал, кажется. Однако ж, вы сюда пришли, наверно, не за тем, чтобы обсуждать направления в изобразительном искусстве…

— Это верно, — Глазунов отставил чашку в сторону и продолжил, — мои проблемы лежат несколько в другой плоскости.

И тут я уже без лишних разговоров завел его в спальню и проделал то, что уже не раз исполнял…

— Вот здесь болит? — притронулся я к правой стороны шеи.

— Да, — отозвался он, — по утрам особенно сильно. И еще правый бок.

— Справа у вас аппендикс слегка увеличен — пока особых оснований для операции нет, но в принципе можно бы и задуматься… если сильно заболит и температура подскочит до 39, то сразу вызывайте скорую. А с шеей сейчас решим вопрос.

И я сосредоточился на этой области… через пять минут закончил и спросил:

— Полегчало?

— Да, — он с удивлением покрутил головой в разные стороны и добавил, — вообще как рукой сняло. А что там было?

— Защемление нерва, — пожал плечами я, — обычное дело.

Мы вышли обратно на кухню, где Глазунов сразу доложил результаты супруге:

— Знаешь, Ниночка, а у меня все взяло и прошло — Петя… то есть Петр Петрович большой мастер своего дела.

— Отлично, — спокойно ответила жена, — я не сомневалась в способностях Петра Петровича. Сколько мы вам должны?

— Нисколько,- буркнул я, — у меня хватает и других источников заработка.

— Напрасно отказываешься, Петя, — укорил меня Глазунов, — каждый труд должен быть оплачен.

— Тогда считайте, что должны мне одну услугу, — ответил я, — и будем в расчете.

Из глубин моей долговременной памяти еще всплыл такой факт — через 3 или 4 года эта самая внучка Бенуа выбросится из окна своей квартиры. Подумал, а не ввернуть ли в разговор это дело, но в итоге плюнул, далеко еще до этого события. Да и потом, как я объясню свое предсказание, я же не Ванга в конце концов — так что лучше промолчим.

Они быстро собрались и ушли, а я начал размышлять, кого позвать на футбол — билета-то мне два выписали. Пока неожиданно не зазвонил городской телефон.

— Привет, — сказала мне трубка удивительно знакомым голосом.

— Аскольд, ты что ли? — спросил я, узнавая институтского коллегу Букреева… того самого, с которым мы пасли коров, а потом спасались от местного домового. — Ты же в Германии должен быть.

— В командировку приехал, — отрапортовал он, — а твой телефон мне Наумыч дал. Давай встретимся.

— Давай, — ответил я, размышляя по ходу, как он нашел Наумыча и зачем тот ему мой телефон давал, — я на футбол сегодня иду, Спартак играет в еврокубке.

— Так вместе пойдем, — логично предположил он. — Я в Москве еще на пару дней зависну.

— Договорились, — ответил я, — в шесть вечера в метро Спортивная, в центре зала. У меня в руках будет журнальчик Огонек.

— А у меня автомат Калашникова, — ответно пошутил он и дал отбой.

До вечера у меня случились еще напряженные переговоры с Мироновым — он все же вспомнил про меня после вчерашней неожиданной встречи. Миронов хотел меня увидеть на репетиции, но я отговорился кучей дел… про прямой запрет участвовать в этом мероприятии упоминать не стал. А вот про Наумыча все же задал вопросик:

— Фамилия Гинденбург, Семен Наумыч, тебе ничего не говорит?

— Ну как же — это давний друг нашей семьи, мать с отцом с ним давно контактируют.

— А кроме контактов с твоей семьей он больше ничем не отметился?

— Насколько я знаю, у него в друзьях половина артистической Москвы, — ответил Андрей.

Ну и хорошо, подумал я, прекратив разговор, вот пусть к этой половине Москвы и идет со своими претензиями, а с меня хватит.

Вышел я из дома на Кутузовском уже после пяти вечера — да, снегу основательно добавилось со вчерашнего дня. И морозец небольшой имеет место, все, короче говоря, в соответствии с тем, как и было написано в милицейских сводках по итогам инцидента в Лужниках. Думай теперь, голова, что ты сможешь сделать, думай…

В голову ничего не лезло, поэтому я отложил раздумья до встречи с коллегой Букреевым. Он, против моих ожиданий, оказался совсем даже не в военной форме, а в джинсовом костюме.

— Как служба-то идет? — спросил я, пропуская группу спартаковских болельщиков (они скандировали, надрываясь «Только так атакует наш Спартак»).

— Солдат спит, служба идет, — отговорился он, — лучше расскажи, что у тебя нового.

— Да вот, опять мир спасать приходится, — ответно отговорился я, но он потребовал пояснений, а я подумал и решил ему все выложить.

— Понимаешь, Аскольд, в чем дело… одновременно с тем даром по лечению людей я получил еще одну полезную опцию…

— Какую? — переспросил он самым серьезным тоном.

— Могу предсказывать будущее с более-менее высокой вероятностью.

— И что ты там в будущем разглядел, например, сегодня?

— Ну слушай, — и я рассказал в деталях все, что будет происходить в Лужниках в конце матча с Хаарлемом.

— Мда, — озадачился он, когда мы подошли уже к постам проверки билетов, — сложный случай… у тебя же теперь куча знакомых во властной верхушке — что же им не сказал-то?

— Там все сложно, — поморщился я, — думал про этот вариант, но в итоге отмел, как неподходящий… упрятали бы в психушку типа нашей, на Луначарского которая.

— А что, нормальное заведение, — мигом развеселился он, — и главврач там душевный такой, как уж его…

— Горлумд его зовут, почти как героя романа Толкиена, — ответил я, — кстати-кстати, он же просил составить ему протекцию в местную клинику, а я и забыл про это.

— Составь, — посоветовал мне Сергей, — он человек серьезный, пригодится в дальнейшем. Но давай к нашим баранам вернемся…

— Давай, — согласился я, — к баранам. Что посоветуешь делать?

— Тебе больше всех надо что ли? — тут же вылетело из него, — сиди и смотри футбол… как он, кстати, закончится — этого в твоих предсказаниях нет?

— 2:0, наши выиграют, — угрюмо ответил я, — а сидеть и смотреть, как народ давиться будет, мне совесть не позволит.

— Вон чего, — присвистнул он, — причина уважительная… на какую трибуну у нас билеты-то?

Я глянул на сизые прямоугольники — там значилось «Трибуна С, ряд 25, места 18–19».

— Трибуна С, — сказал я ему, — восточная, значит, ближайшая к метро — она всегда заполняется в первую очередь.

Мы уже прошли через подтрибунные помещения и поднимались к своему ряду.

— С нее два выхода наружу, — начал я рассказывать диспозицию Букрееву, — та, что слева от нас, ближе к метро — через нее все и стараются войти и выйти. На лестнице этого выходя все и произойдет через (я посмотрел на часы) через два часа примерно.

— Так, — Аскольд, кажется, проникся важностью момента и шутить перестал, — давай осмотрим театр, так сказать, будущих военных действий более подробно.

И мы вместо того, чтобы идти на свои места, притормозили около упомянутой мной лестницы.

Спартак против Лужников