Лягушка Басё - Акунин Борис - Страница 37

Но обосновать по-научному я не успел, потому что Фандорин вдруг показал пальцем на дверь, что вела на Синюю половину дома, и постучал себя по уху.

«Зачем вы тычете себе в ухо?», - хотел поинтересоваться я, но тут же догадался сам. Кто-то за дверью нас подслушивал!

Я шепнул:

- Это убийца! Давайте на «три-четыре» побежим и схватим его.

Он мне тоже шепотом:

- Вы видели: я запер дверь на ключ. Пока будем вставлять ключ, поворачивать, он убежит по лестнице. Или она. Через двор и черный ход в дом с той стороны могли проникнуть и д-дамы. – А потом громким голосом: -  Вы правы, господин Бразинский. Поскольку Кока Крендель убийства не совершал, мы вынуждены вернуться к первоначальному кругу подозреваемых. И руководствоваться следует классическим мотивом всех преступлений, в которых замешан денежный интерес. Ки продест? «Кому выгодно?». П-полагаю, ответ очевиден. При насильственной смерти Либера Горалика двойную выгоду получает его сын. Так не будем же мудрить.

Э, кумекаю, это он не для меня говорит, а для того, кто подслушивает. Значит, надо подыграть.

- Ой, как я с вами согласен!  - Еще и языком поцокал. - Знаете, как у нас, евреев говорят – а мы не самая глупая нация – «Если кто-то зеленый, прыгает и квакает, то это скорее всего лягушка». Либера скорее всего угрохал сынуля. Давайте возьмем его за жирные бока и как следует тряхнем.

Фандорин мне кивнул: правильно, мол, давайте в том же духе. А сам всё смотрит на дверь. За нею тихонько так заскрипело.

- Всё, ушел, - шепчет мне  помощник. - Или ушла. Интересно, что вы помянули лягушку. Я как раз собирался использовать оперативный метод «Лягушка Басё».

Я подумал, что ослышался. Где оперативный метод и где лягушка?

- Мы с вами говорим про одну и ту же лягушку? Ту, что на идиш называется «а жабе»? Зеленая и квакает?

- Еще важнее, что она п-прыгает. У великого японского поэта Басё есть стихотворение, которое считается шедевром.

В старый-старый пруд

Вдруг прыгнула лягушка.

И плеск воды: плюх!

- Да ладно вам, - не поверил я. - Какое  же это стихотворение?

- Очень хорошее. И даже великое. Знаете, в чем разница между хорошим стихотворением и великим? В хорошем стихотворении содержится только одно послание. Автор сформулировал некую мысль и талантливо донес ее до читателя. А великое стихотворение побуждает читателя открывать в строках некий собственный смысл, актуальный  персонально для тебя. Одно и то же стихотворение для разных людей означает совершенно разные вещи.

- Это как все смотрят на бегущую воду в реке и каждый думает свое? Философ про быстротечность жизни, прачка про стирку, рыбак про рыбу, а дурак про что-нибудь дурацкое?

- П-примерно.

- И что же, - спрашиваю я, - вы думаете про ту воду, в которую прыгнула лягушка вашего японца?

- Что жизнь – звонкое моментальное соприкосновение субъективной эмпирики с объективной экзистенцией.

Я поморщился.

- Ай, я вас умоляю! Морочить голову непонятными словами я тоже умею. Но, если вы забыли, нам надо искать убийцу. Чем тут поможет ваш стишок?

- Его канонический вариант – ничем. Но Басё не сразу нашел идеальную концовку. Известно несколько ранних версий шедевра. Одна из них нам и пригодится. Вот послушайте.

В старый-старый пруд

Вдруг прыгнула лягушка.

Круги по воде.

- Ну круги. И что? В чем разница?

- В том, что круги по воде – это последствие прыжка. Оперативный метод заключается в следующем. Следователь бросает в воду лягушку и потом наблюдает, как поведет себя вода. Иными словами, совершает некое действие, которое вызовет у фигуранта нужную реакцию. Лягушку я только что бросил: подслушивающий узнал, что мы нацелились на Кальмана Горалика.

Когда Арону Бразинскому что-то хорошо объясняют, он способен это понять. Потому что слава Б-гу не дурак.

- Вы хотите сказать, что, если подслушивал Кальман и если он - убийца, то сейчас он заполошится и наделает глупостей! Если же убийца не Кальман, а кто-то другой, то теперь преступник успокоится и утратит бдительность. Так?

- П-приблизительно.

- А что будем делать мы с вами?

- Особенность данного операционного метода в том, что сыщик не делает ничего, а просто садится в позу дзадзэн, медитирует, любуется п-прудом, по которому расходятся круги. И ждет развития событий.

- В позу чего?

Тут он, даром что приличный господин, уселся прямо на пол, положил руки на колени ладонями кверху и прикрыл глаза. Я сделал то же самое, но закрыл только один глаз. Другим поглядывал на Фандорина.

Посидели.

Через минуту мне стало скучно.

- Слушайте, Фандорин, евреи долго молчать не умеют. Давайте вы себе медитируйте, а я какой-нибудь машаль расскажу. Про то, как Гиллель рассудил о Добре и Зле. Хотите?

- Нет.

- Ну я все равно расскажу. Можете не слушать.

Но вы-то послушайте. Вы же в позе дзадзэн не сидите?

Однажды великий учитель Гиллель Га-Закен спросил учеников: «От кого на земле Зло, а от кого Добро?».

«Ясное дело, Добро от Б-га, а Зло от Дьявола», - отвечают они.

«Нет, - говорит он. - Наоборот».

Ученики засмеялись, думая, что учитель шутит, а некоторые подумали, что шутить такими вещами нехорошо, и самый смелый даже упрекнул Гиллеля в кощунстве.

«Судите сами, - сказал Гиллель. – От чего человеку больше пользы – от Добра, которое он видит, или от Зла?».

«От Добра», - хором ответили ученики.

«Вы уверены? Добро не побуждает человека к действию, ибо, когда всё хорошо, можно ничего не делать, а душа бездействующего не растет и не развивается. Зло же никого не оставляет равнодушным. Противодействуя Злу, человек напрягает мышцы, укрепляет сердце и от этого становится выше и сильней. Господу это в радость, а Дьяволу в досаду. Ему нужно, чтобы человек был слабым. Вот почему Дьявол расслабляет нас, гладя по шерстке, а Б-г берет за шкирку и кидает в бурную воду: или выплывай, или тони».

По-моему, превосходный машаль. Скажу вам по секрету, я сам его придумал. Гиллель ничего такого не говорил. Ну и что? Где он, тот Гиллель? А я жив, здоров, и моя голова еще не перестала рождать светлые мысли.

Но только Фандорин всей философской глубины моего машаля не оценил и, похоже, вообще его не услышал.

- Тсссс. – Приложил палец к губам.

Я навострил уши.

Где-то справа, в мужской половине дома, кричали.

- Вот и к-круги по воде, - молвил Фандорин, поднимаясь.

Я тоже вскочил – и вовремя. Кто-то сбежал по лестнице, дернул запертую дверь.

- Реб Арон, где вы? Мне страшно! Мне не нравится эта музыка!

Кричал Стефанович.

Мы открыли – и услышали кадиш, какой поют на еврейских похоронах. Ну, вы это печальное песнопение знаете. А если нет, то я не хочу вас расстраивать, но однажды кадиш исполнят и в вашу честь.

Где-то наверху играла пластинка.

Бледный Стефанович сказал страшным шепотом:

- Кальманчик заперся у себя в мастерской и не открывает! Вы слышите, что у него играет? В этом сумасшедшем доме у каждого члена этой сумасшедшей семейки свой граммофон, и нет чтобы кто-нибудь заводил приличную музыку! Я всё понимаю, у нас покойник, но зачем трепать мои нервы? Они и так больные!

- З-за мной! – велел Фандорин и побежал по ступенькам первым. Мы – за ним следом.

С каждым шагом музыка звучала всё громче.

- Будь он неладен, этот Париж, - приговаривал Стефанович. - После него Кальманчик так изменился! Во всем виноват этот проклятый оп…