Столпы Земли - Фоллетт Кен - Страница 79

• Предыдущая
• 79/282
• Следующая

– Что заставляет тебя думать, что они не женаты? – скептически спросил Филип, хотя был уверен, что, прежде чем заговорить об этом перед Уолераном, Ремигиус все проверил.

– Я наткнулся на дравшихся мальчишек из этой семьи, которые сказали мне, что они не братья. А потом всплыло и все остальное.

Филип был очень разочарован в Томе. Хоть внебрачное сожительство и было весьма распространенным грехом, но монахи, которые покинули мир плотских страстей, относились к нему с особым неприятием. Как мог Том так поступить? Ему следовало бы знать, что это будет неприемлемо для приора. Филип почувствовал, что злится на Тома даже больше, чем на Ремигиуса, подлость которого была очевидна.

– Почему же ты ничего не сказал мне, твоему приору? – спросил он его.

– Я узнал об этом только сегодня утром.

Разбитый, Филип откинулся на спинку своего стула. Ремигиусу удалось-таки подловить его, и теперь он выглядел весьма глупо. Это была месть Ремигиуса за свое поражение на выборах. Филип посмотрел на Уолерана: жалоба была обращена к нему – ему и выносить приговор.

– Все ясно, – без колебании сказал епископ. – Женщина должна признаться в совершенных ею грехах и принести публичное покаяние. Затем она должна покинуть монастырь и в течение года жить в строгости и целомудрии отдельно от строителя. После этого они могут пожениться.

Год в разлуке – это суровое наказание. Филип считал, что, осквернив монастырь, она заслужила его. Однако Филипа очень беспокоило, какова будет ее реакция.

– Она может и не подчиниться твоему решению, – неуверенно сказал он.

Уолеран пожал плечами.

– Тогда гореть ей в аду.

– Я боюсь, если она покинет Кингсбридж, Том может уйти вместе с ней.

– Другие строители найдутся.

– Конечно. – Филипу было бы жаль потерять Тома. Но по выражению лица Уолерана он видел, что епископ был бы не против, если бы Том и его женщина навсегда убрались из Кингсбриджа; и снова он спрашивал себя, почему она так волновала их.

– А теперь уходите все и дайте мне побеседовать с вашим приором, – приказал Уолеран.

– Минуту, – резко заговорил Филип. В конце концов, это был его дом, а они были его монахами, и он, а не Уолеран, должен был собирать и отпускать их. – Об этом деле я сам поговорю со строителем. Никто из вас не смеет никому рассказывать об этом, слышите? Того, кто ослушается меня, ждет суровое наказание. Понятно, Ремигиус?

– Да, – процедил тот.

Филип, ничего не говоря, вопросительно взглянул на него. Наступило тягостное молчание.

– Да, отче, – выдавил наконец Ремигиус.

– Ладно, а теперь ступайте.

Ремигиус, Эндрю, Милиус, Катберт и Дин Болдуин – все удалились. Уолеран налил себе еще немного горячего вина и вытянул к огню ноги.

– От этих женщин всегда одни только неприятности, – проговорил он. – Когда в конюшне кобыла, жеребцы начинают кусать конюхов, лягаться и творить прочие безобразия. Даже мерины перестают слушаться. Вот и монахи, как мерины: плотская любовь им недоступна, но бабий дух они чуют издалека.

Филип смутился. Ни к чему были столь откровенные слова. Он уставился на свои руки и сказал:

– Как насчет постройки церкви?

– Ах да. Должно быть, ты слышал, что то дело, с которым ты приходил ко мне – по поводу графа Бартоломео и заговора против короля Стефана, – обернулось для нас наилучшим образом.

– Да. – Казалось, прошла уйма времени с тех пор, как, дрожа от страха, Филип ездил в епископский дворец, чтобы рассказать о готовившемся против избранного церковью короля заговоре. – Я слышал, что Перси Хамлей напал на Ерлскастл и захватил графа в плен.

– Так и есть. Сейчас Бартоломео в темнице в Винчестере ожидает решения своей участи, – удовлетворенно сказал Уолеран.

– А граф Роберт Глостер? Он был более могущественным заговорщиком.

– А потому и наказание его будет более легким. По сути дела, он вообще не понесет никакого наказания. Он поклялся в верности королю Стефану, и его участие в заговоре было... прощено.

– Но какая во всем этом связь с нашим собором?

Уолеран встал и подошел к окну. Когда он посмотрел на развалины церкви, его глаза наполнились неподдельной тоской, и Филип понял, что, несмотря на всю его светскость, в нем дремало подлинное благочестие.

– Наше участие в разгроме Бартоломео делает короля Стефана нашим должником. И пока еще свежа память, ты и я должны поехать к нему.

– К королю?! – опешил Филип. Это предложение его несколько напугало.

– Он спросит нас, какую мы желаем награду.

Филип понял, к чему клонит Уолеран, и весь затрепетал.

– И мы скажем ему...

Уолеран отвернулся от окна и посмотрел на Филипа; его глаза стали похожими на черные драгоценные камни, в которых блестела жажда власти.

– Мы скажем ему, что желаем иметь в Кингсбридже новый собор, – договорил он начатую Филипом фразу.

Том знал, что Эллен поднимет шум.

Она и так уж злилась за то, что случилось с Джеком, и Тому надо было как-то успокоить ее. Но известие о «покаянии», которое должна была принести Эллен, теперь могло лишь подлить масла в огонь. Тому очень хотелось отложить объяснение с ней на день-два, чтобы дать ей время немного остыть, но приор Филип сказал, что она должна покинуть монастырь до наступления ночи; и так как Филип сообщил ему об этом требовании в полдень, его разговор с Эллен состоялся во время обеда.

В трапезную они направились вместе с остальными монастырскими работниками после того, как монахи закончили свой обед и ушли. За столом было тесно, но Том подумал, что, возможно, это и неплохо, ибо присутствие посторонних должно было несколько сдержать Эллен.

Но Том ошибался, и очень скоро он это понял.

Он попытался сообщить ей эту неприятную весть осторожно, маленькими порциями.

– Они знают, что мы не женаты, – начал он.

– Кто им наболтал? – зло спросила Эллен. – Какой-нибудь скандалист?

– Альфред. Не вини его – хитрый монах Ремигиус вытянул из него все как есть. Как бы там ни было, мы ведь не просили детей держать это в тайне.

– Я не виню мальчишку, – сказала она уже более спокойным голосом. – Ну и что же они говорят?

Том, наклонившись над столом, подался вперед и прошептал:

– Они говорят, что ты вступила во внебрачную связь. – Он молил Бога, чтобы их никто не услышал.

– Я вступила во внебрачную связь? – громко переспросила она. – А как насчет тебя? Разве этим монахам неизвестно, что для того, чтобы вступить в связь, нужны двое?

Сидевшие поблизости люди засмеялись.

– Тише! – поморщился Том. – Они говорят, что мы должны пожениться.

Она в упор посмотрела на него.

– Если бы это было все, ты не выглядел бы таким жалким, Том Строитель. Выкладывай остальное.

– Они хотят, чтобы ты исповедалась в своем грехе.

– Притворные извращенцы! – с омерзением воскликнула она. – Каждую ночь проводят друг у друга в задницах, а потом у них хватает наглости называть то, что мы делаем, грехом.

Смех в трапезной усилился. Работники прекратили свои разговоры и принялись слушать Эллен.

– Не так громко, – взмолился Том.

– Как я понимаю, они хотят, чтобы я еще и принесла публичное покаяние. Им бы только унизить меня. Что им еще нужно? Давай, говори правду! Ведьме лгать нельзя.

– Перестань! – зашипел Том. – Этим ты только делаешь хуже.

– Тогда говори.

– Нам придется год прожить порознь, и ты должна будешь соблюдать целомудрие...

– Да нассать мне на это! – закричала Эллен.

Теперь на них уже смотрели все.

– И на тебя мне нассать, Том Строитель, – не унималась она. Только сейчас до нее дошло, что она была в центре всеобщего внимания. – И на всех вас тоже! – крикнула она сидевшим за столом работникам. Большинство из них весело улыбались. На нее было трудно обижаться, возможно, потому, что раскрасневшееся лицо и золотистые глаза делали ее такой очаровательной. Эллен встала. – Нассать мне на Кингсбриджский монастырь! – Под гром аплодисментов она вскочила на стол и пошла вдоль него. Обедавшие работяги с хохотом убирали с ее дороги свои миски с супом и кружки с пивом и, когда она проходила, ставили их обратно. – Нассать мне на приора! – продолжала Эллен. – И на его помощника нассать, и на ризничего, и на регента хора, и на казначея, и на все их дела и указы, и на их сундуки, полные серебряных монет! – Она дошла до конца стола. Рядом стоял другой стол, поменьше, на котором лежала раскрытая книга и за которым во время монашеской трапезы обычно сидел один из братьев и читал вслух. На него-то Эллен и перепрыгнула с обеденного стола.

• Предыдущая
• 79/282
• Следующая